Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн

Тут я с ужасом и унынием понял, что вовсе я от него не отвязался, как выяснилось. Наоборот: получается, что теперь надо еще каким-то другим способом от него отбояриваться. Я вскоре это и сделал посредством прекращения с ним контактов после того, как выставка закрылась. Было понятно, что сотрудничество с ним не сулит ничего хорошего ни мне, ни нашей группе. Гораздо сложнее пришлось моему папе, он так легко не отделался, и закончилось это всё многолетним судебным процессом, который отважно вела Елена Уокер со стороны моего папы. Ей удалось (что кажется чудом) выиграть этот процесс, отсудить обратно у Крингс-Эрнста огромную группу работ моего папы, которую кельнский упырь ни за что не хотел возвращать.

На этом вернисаже, где произошли такие бурные скандальные события, произошло одно гораздо более важное событие, хотя внешне незаметное, неброское. Это событие повлекло за собой последствия весьма интересные и многообещающие, а также в высшей степени таинственные и мистические. На вернисаже приблизился ко мне некий человек подчеркнуто невзрачного вида: в потертой кожаной куртке, немолодой, с помятым лицом, в старых джинсах. Глядя на меня крупными, светлыми глазами, он сказал: «Посмотрел я твои рисунки. Много ты веществ употребил». Мы с этим человеком разговорились, и выяснилось, что он чех, родом из Чехии, но вывезен был в детском возрасте родителями в Германию, живет в Дюссельдорфе и зовут его Ика.

Инсталляция МГ «Уголки отдыха» (Гитлер и животные). 1991

Этот человек по имени Ика сыграл, можно сказать без преувеличения, огромнейшую роль в нашей жизни того периода, моей и Сережи Ануфриева. Поддерживая с ним вернисажную беседу, я уже начал чувствовать, что человек очень необычный. Что-то от него исходило сквозь крайне незаметный стертый облик, что-то заставляло почувствовать подобие мистического озноба на спине. Услышав, что он чех, я перешел на чешский язык, и это его тронуло. Наша беседа в дальнейшем протекала то на чешском, то на английском. Потом подошел Сережа Ануфриев, я его представил, мы снова перешли на английский, чтобы Сережа мог участвовать в разговоре. В какой-то момент Ика в таком же невзрачном стертом стиле, как бы немного скучая или куда-то глядя в сторону, спросил: «Как вам, ребята, у нас в Германии?» На что мы ему сказали, что, мол, скучновато у вас в Германии. Вдруг он посмотрел на нас совершенно особенным взглядом. Я потом уже понял, что это взгляд настоящего сталкера, настоящего проводника. Он произнес, опять же подчеркнуто невзрачным тоном: «А хотите, я покажу вам другую Германию?» Во всём этом проскользнул уже нешуточный магический флюид.

С этого момента началась полоса совершенно необычайных путешествий. Человек оказался тем, кого называют словом «волшебник». Слово несколько неприличное, но другого тут не подберешь, разве что «маг». Он представлял собой осколок эпохи New Age, осколок мистических 70-х. Неоднократно он намекал, что является членом ордена розенкрейцеров и многих других мистических сообществ. Наверняка так оно и было, но дело не в этих сообществах, дело в нем самом. Он заставил нас убедиться, что являет собой необычнейшее существо, наделенное экстраординарными мистическими и магическими способностями. И он выполнил свое обещание: он действительно показал нам другую Германию, после чего мы стали относиться к этой стране совершенно иначе. К тому моменту мы были уже на грани того, чтобы возненавидеть эту страну, воплощенную в красной лысине Крингс-Эрнста, а ведь мы писали роман «Мифогенная любовь каст», роман о спиритуальной битве между Россией и Германией, и для нас было очень важно увидеть и ощутить изнанку германского мира: мистическую, древнюю изнанку.

Ика в легальном обществе являлся коммивояжером, торговцем кожаными куртками. Он разъезжал в длинном сером мерседесе пятидесятых годов с удлиненным багажным отделением, которое часто бывало набито кожаными куртками. Порою куртки отсутствовали, но присутствовал их запах, впитавшийся запах кожи. Этот автомобиль насквозь был пропитан смесью двух запахов: кожаных курток и гашиша. Ика постоянно раскуривался, за рулем в том числе. Другим еще более поразительным свойством этого автомобиля было ветровое стекло. На нем, прямо напротив места водителя, виднелся сложный узор из мелких ветвящихся трещин. Ика носился по дорогам Европы, обозревая свой путь сквозь некое подобие витража. Странно, что стекло не разваливалось на осколки, оно каким-то чудом сохранялось в этом растрескавшемся состоянии. Ика объяснил, что незадолго до того, как встретить нас, он, не бывавший на родине в Чехии с пятилетнего возраста, решил туда поехать. Произошла Бархатная революция, страна открылась в сторону Запада, открылся путь домой для многих эмигрантов. Он, очень волнуясь и переживая перед встречей с родной страной, которую с детства не видал, сел в свой серый мерс и погнал из Дюссельдорфа в сторону чешской границы. В момент, когда он пересек границу и въехал на территорию своей родины, из кустов вылетел фазан и ебнулся об ветровое стекло. Ика демонстрировал нам, что действительно эти трещинки складываются в некий силуэт фазана с распахнутыми крыльями. Фазан умер. Ика немедленно остановил машину, вышел, нашел фазана, который там валялся, и тут же ритуально его зажарил и съел. Он осознал это как «привет». Родина его приветствовала фазаном. Сожрав фазана, он решил не менять ветровое стекло и впредь смотреть на мир сквозь эти трещинки, сквозь след фазана. В этой машине с совершенно растрескавшимся стеклом мы совершили множество невероятных путешествий. Начался новый период в нашем общении с германскими землями.

Вся жизнь была тогда поразительна, как свадебный узор на крыльях фазана. Мы жили во дворце швейцарского посла, где тоже было много фазанов. По территории дворцового парка расхаживали фазаны и павлины, они распускали хвосты, они издавали соответствующие этим существам звуки. Мы занимали апартаменты в цокольном этаже, в полуподвале дворца. Наши окошки выходили прямо на птичник. Мы постоянно наблюдали этих птиц, когда они собирались в своем фазаннике-павлиннике.

Девять месяцев мы жили в этом дворце, созерцая фазанов. Когда же мы выходили за пределы дворца, мы с радостью, с предвкушением, с трепетом замечали длинный серый мерседес пятидесятых годов с очертаниями фазана на ветровом стекле. Ика поджидал нас за рулем – как всегда усталый, невзрачный, с темными веками, с косой челкой над поразительно светлыми глазами. Мы раскуривались для начала, а затем отправлялись в очередной удивительный трип по таинственным маршрутам мистической Германии.

Ика был непревзойденным мастером аранжировки таких трипов, при этом строго придерживался принципа спонтанности и