Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из этого всего проистекла инсталляция «Государственная жизнь квартиры». Мы сделали черно-белые фотографии упомянутых архитектурных сооружений, в минималистическом стиле, соответствующем архитектуре 60–70-х годов. Потом мы поместили фотографии в рамки под стекло и установили их в некоторых точках моей квартиры на Речном вокзале: на диване, где-то за креслом, на секретере. Затем мы еще раз их сфотографировали, уже в этом интерьере. Так эти официальные здания были помещены внутрь приватного пространства. Мы выставили в Кельне большие цветные фотографии квартиры с размещенными внутри черно-белыми фотографиями зданий Имперского Центра.
Что касается «Военной жизни маленьких картинок», то это большая инсталляция, где много мелких рисунков наклеены на черные дощечки. Эти черные дощечки собирались в некие партизанские или диверсионные группы, на стенах, по углам пространства. Все эти группы были связаны стрелками наподобие стрелок на военных картах. То есть становилось понятно, что эти рисунки организованы в отряды, что они участвуют в подрывной деятельности партизанского типа.
Во всей этой выставке было немало чего-то пророческого. Например, моя картина, которая называлась «Летают и ползают по комнате». Там был нарисован «имперский центр» и предвосхищалась констелляция грядущего путча: по мосту, по которому через год шли танки, двигались тапки. Слова «танки» и «тапки» отличаются лишь одной буквой, но я не знал тогда, что тапки станут танками. Было и несколько других пророческих касаний. Например, фотография Лубянской площади с памятником Дзержинскому, а под этой фотографией ящик с игрушками. Комментарий сообщал, что игрушки собираются вырваться за пределы «детского мира». Дзержинский мыслился как некая фигура контроля за детским миром, он стоял, обратившись лицом к гигантскому магазину «Детский мир». Огромная надпись «Детский мир», единственная монументальная надпись на Лубянке, венчала весь комплекс лубянских зданий. Деятельность государственной безопасности, которую олицетворял Дзержинский, мыслилась как деятельность по контролю над этим «детским миром».
Инсталляция МГ «Государственная жизнь квартиры». 1991
Инсталлирование выставки происходило довольно мучительно, поскольку отягощалось Крингс-Эрнстом. В какой-то момент мы обратили внимание, что в полу нашего этажа находится небольшое индустриальное окошко, прикрытое специальной железной крышкой. Видимо, окошко предназначалось для того, чтобы спускать на тросах какие-то грузы в первоначальном индустриальном функционировании этого здания. Мы решили, что нам надо спустить «агента», который висел бы под потолком инсталляции Лейдермана и наблюдал за выставкой нашего бывшего соратника по Инспекции. Выбрав картинку, на которой некий анонимный мужчина с моржовыми усами, в темных очках вылезал из корзины, мы наклеили эту картину на черную дощечку, привязали дощечку к черной веревке, а потом спустили слегка в эту дырку. Так агент появился под потолком инсталляции Лейдермана. Тут же прибежал возмущенный Лейдерман и сказал, чтобы мы эту хуйню немедленно убрали. Мы не стали с этим спорить, втянули «агента» обратно и закрыли дырку крышкой, а «агента», привязанного к веревке, просто положили рядом с люком как элемент нашей инсталляции.
И вот наступает момент вернисажа, я стою на этаже Лейдермана с бокалом вина, о чем-то беседую с Гройсом и его женой Наташей, еще с какими-то друзьями и знакомыми. Вдруг, к своему ужасу, я вижу, что сверху открывается над моей головой этот люк, и туда пролезает наш «агент». Я мгновенно понимаю, что произошло что-то совершенно ужасное, видимо, непоправимое. Сразу перевожу взгляд на лицо Юры Лейдермана, вижу, что он смертельно побледнел. Вся кровь отхлынула от его лица, оно стало белым как фарфор, и одновременно с чудовищной силой он впился верхними зубами в свою нижнюю губу, что всегда служило у него признаком крайней ярости. С диким шипением, напоминающим звук половозрелого гуся, попавшего под автомобиль, он выбегает из пространства и вбегает на наш этаж. Как потом выяснилось, он немедленно оторвал «агента» от веревки, добежал до ближайших мусорных баков, швырнул туда «агента». После этого на такой же дикой скорости он вернулся в пространство, где все мы находились, и, подбежав ко мне, сказал, что сейчас он меня будет бить.
Он подумал, что появление «агента» под потолком его инсталляции явилось следствием наших злобных происков, что всё было подстроено заранее, специально с целью над ним поиздеваться. На самом-то деле это сделал Крингс-Эрнст. Показывая очередным посетителям выставки нашу инсталляцию, он почему-то открыл крышку и начал туда просовывать «агента».
Ярость и гнев, которые переполняли Лейдермана, внезапно передались мне. Спонтанно охваченный низменным гневом, я решил вмазать ему изо всех сил, пока он сам не начал меня бить. Собравшись уже это осуществить, я всё же успел подумать, что передо мной человек в очках, то есть бить его по лицу опасно, очки могут разбиться и поранить человека. То есть некие гуманные мотивы прозвучали. Поэтому я снял с него очки, что было прелюдией к удару по его физиономии. К счастью, пока я снимал очки, уже какие-то люди подбежали, я был остановлен, чему несказанно рад и благодарен тем, кто меня в этот момент остановил. Я бы никогда не простил себе такого брутального поступка: удара по симпатичному, безочковому лицу Лейдермана. Лейдерман без очков выглядит очень трогательно. Он начинает щуриться, у него близорукость, невыносимо представить себе такого человека, ударенного тобой. Я был спасен от этой ужасной кармы. Лейдерман оказался не ударен, но тем не менее этот миг стал символической точкой в истории нашей дружбы.
Расставаясь с Лейдерманом на этих страницах, хочется сказать несколько благодарных слов в адрес этого человека. В бытность свою старшим инспектором МГ он являлся ценнейшим и деятельным сотрудником нашей заоблачной группы, великолепным соавтором и отважным старшим инспектором, а также (до нашего первого попадания в зачарованную Германию) душевным и трогательным нашим другом. Неприятная трансформация, случившаяся с ним под влиянием неопытного столкновения с духом западных земель, к сожалению, слегка отравила чудесную историю нашей резко оборвавшейся дружбы. Его уход из МГ принес чувство облегчения как нам, так и ему.
После этого ухода он прошел собственный и весьма плодотворный путь. Лейдер – очень талантливый художник-концептуалист и интересный писатель, выработавший узнаваемую и необычную поэтику на основе некоего южнорусско-еврейского бормотания или воркования – потоки ворчливо фонтанирующих поэтизмов, вызывающих в сознании читателя специфическую и хорошо осознанную автором реакцию, смесь воодушевления и легкой брезгливости. Такое ощущение,
