Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн

странам и складывалась из двух выставок: из выставки советских художников (всё еще советских, последние месяцы) и выставки израильских художников. Были изданы два больших каталога с двумя звездами на обложках. На нашем каталоге – красная пятиконечная звезда, проступающая на фоне руин. На израильском – шестиконечная синяя звезда на фоне каменистой пустыни. Руины и пустыня выглядели почти одинаково.

На этой выставке мы представили несколько работ, в частности инсталляцию «Гитлер и животные». В какой-то момент я стал заниматься странной практикой: я собирал фотографии Гитлера и пририсовывал к ним элементы животного и растительного мира. Образ Гитлера либо скрывался за ушками, лапками, усиками анималистического типа, либо обрастал ветвями и превращался в подобие дерева. Впрочем, я уже упоминал об этих приключениях Гитлера. Эти картинки сопровождались инсталляционными элементами в виде уголков, приспособленных для жизни домашних животных, но без самих животных. Там лежал матрасик для собачки, стояла корзинка для кошки, пустая птичья клетка, а также пустой аквариум, наполненный водой.

Еще на этой выставке мы показали мини-инсталляцию «Памяти снеговика»: ведро, в нем грязная вода, плавает морковка, метла туда воткнута и плавают два уголька – всё, что осталось от растаявшего снеговика. Этот объект встраивается в ряд работ «Медгерменевтики», которые мы называли «прощальными жестами»: мы жили среди сплошных исчезновений, что объясняет эту поэтику прощания. Например, у меня была работа «Памяти ГДР», где были нарисованы эротичные голые девочки-спортсменки и приклеена гэдээровская монета.

После этой выставки должна была состояться наша сольная выставка в галерее Крингс-Эрнста в Кельне. Эта галерея – клинообразное старинное фабричное здание, когда-то, видимо, винодельня или что-то в этом духе, трехэтажное. Как я уже говорил, выставке предшествовала серия невероятно утомительных, просто изнуряющих бесед с самим Томасом Крингс-Эрнстом. Он называл это discussions. Мне вначале казалось по наивности, что в этих собеседованиях скрывается какой-то практический смысл. Потом я понял, что это просто садомазохистическая игра, затеянная этим господином. Когда я с ним познакомился в Москве, куда он прибыл вместе с Петером Людвигом, Крингс-Эрнст показался мне карликом, но потом я убедился, что это человек среднего роста… Карликом он не являлся, но показался таковым в сочетании с гигантским Людвигом. Теперь он был уже без Людвига, постоянно багровый, вечно оживленный, одетый в своем почти церковном стиле – в бордовых либо темно-зеленых пиджаках, в шелковых рубашках, с неизменным шелковым платком, вылезающим из нагрудного кармана. Сверкая огненными глазами, всячески гримасничая и напоминая сочную витальную карикатуру, он проводил с нами бесконечные беседы. Через какое-то время я возненавидел беседы всеми фибрами души.

Параллельно происходил выход Юры Лейдермана из состава нашей группы. Произошло это не без влияния Крингс-Эрнста, который считал, что Лейдерман будет более перспективен в качестве самостоятельного автора. Это расставание с Лейдерманом, которое по плану должно было происходить мирно и гладко, на самом деле сопроводилось довольно ярким и выпуклым скандалом, который разгорелся на вернисаже этой выставки. Выставка на трех этажах состояла из трех выставок. На первом этаже внизу – выставка моего папы. На втором этаже – выставка Лейдермана, а на третьем, верхнем этаже была развернута выставка «Медгерменевтики».

Выставка наша называлась «Военная жизнь маленьких картинок». Состояла она из двух инсталляций, одна из которых называлась опять же «Военная жизнь маленьких картинок», а другая инсталляция называлась «Государственная жизнь квартиры». Обе инсталляции посвящены теме взаимопроникновения приватных и публичных пространств, поданной через призму галлюцинаторного опыта.

За некоторое время до этого меня посетила запоминающаяся галлюцинация. Будучи у себя дома на Речном вокзале, лежа в Комнате За Перегородкой на узкой кроватке, я вдруг почувствовал себя подхваченным водами некой могучей реки, довольно холодной и в то же время ласковой, обладающей сильным, даже могучим течением. Через какое-то время я осознал, что это Москва-река, водная артерия моего города. Присутствие реки в моей галлюцинации объясняется в числе прочего названием места, где галлюцинация меня настигла. Речной вокзал – топоним, связанный с понятием «река», но также с понятием «вокзал»: портал в мир речных странствий.

Мне грезилось, что река подхватила меня и повлекла в сторону центра Москвы. На меня особенно острое впечатление произвели в этом видении гигантские патетические здания центра Москвы. Плавно и мощно река привлекла меня в то место, где находится строение, которое вскорости стали называть Белым домом. Тогда еще это здание так не называлось, оно еще называлось просто «здание Верховного Совета Российской Федерации». Напротив, на другой стороне реки, громоздится сталинское готическое здание гостиницы «Украина», сбоку находится Хаммеровский центр, а также гостиница «Международная», а у входа в этот комплекс зданий (что значимо в контексте данной констелляции) – статуя, изображающая Гермеса, с крыльями на ногах, с жезлом, охваченным двумя змеями. С другой стороны примерно на таком же расстоянии от Белого дома находится сталинская высотка МИД – Министерство иностранных дел, с огромным гербом Советского Союза на фасаде. Это сталинское здание окружено двумя брежневскими полунебоскребами, которые представляют собой сопровождающих гигантов, или гигантов-охранников. Еще дальше, напротив Киевского вокзала, располагается полукруглое здание на Ростовской набережной, здание, сыгравшее в моей галлюцинаторной судьбе весьма значительную роль. На пересечении Калининского проспекта (сейчас – Новый Арбат) и набережной возвышается брежневский небоскреб в виде открытой книги. Также следует упомянуть земной шар – огромный глобус, который вращался на пересечении Калининского проспекта и Садового кольца.

Все эти элементы городской иконографии сыграли свою роль как в этой галлюцинации, так и в том спонтанном понимании, которое наполняло собой эту галлюцинацию. Я увидел инсталлированный советский герб. Всё это место, как некая единая инсталляция, представляло собой «имперский центр». Я понял, что именно здесь, в этом месте, находится центр СССР, в отличие от центра России, который находится в Кремле. Это был в каком-то смысле пустой, опустошенный центр, наполненный выпотрошенными знаками: гигантская книга, которую нельзя читать. Белый дом похож на пустой трон. Серп и молот, как я в тот момент с трепетом осознал, были воплощены в виде Хаммеровского центра (здесь номиналистическая связка: слово hammer означает «молот») и полукруглого здания, которое своей формой воспроизводит форму серпа. Полукруг – это в то же время и улыбка, и полумесяц, и русская буква «С», доминирующая в таких названиях, как Советский Союз и СССР. В контексте этого галлюцинаторного переживания мы потом часто расшифровывали СССР как «Стальные Струи Северной Реки». Одновременно с осознанием этого места в качестве пустого центра советского мира я очень остро почувствовал, что это некий портал, что это вход в дальнейшее, в дальнейшие события, в какой-то новый исторический период, вообще в некий иной мир. Переживание случилось