Клинок ночи - Райан Кирк

Акира обдумал расстояния и риски. Возможно, он предоставит Нори отпуск и попросит его встретиться с Орочи. Нори был немолод, но оставался одним из лучших мечников в королевстве, и Акира знал, что его навыки так же остры, как и клинки. Он может быть полезен Орочи, как и Орочи может умерить гнев Нори. Это также давало Нори цель, которую он искал. Она вытащит его из алкоголизма и направит на более правильный путь.

На лошадях Нори мог добраться до места, где, по последним сведениям, находился Орочи. Если охота закончится вовремя, Нори сможет вернуться к армии за несколько лун до того, как она будет готова к весеннему походу на юг. План, конечно, не был лишен рисков, но это был лучший из возможных вариантов.

Акира вышел из главного зала и направился в свой личный кабинет, где принялся составлять два письма. Первое было адресовано Орочи: в нем он приказывал ему оставаться на месте до прибытия генерала Нори. Акира не пытался хитрить. Нори был исключительным мечником и испытывал сильную личную ненависть к их цели. Он должен будет помогать Орочи во всем, в чем только возможно, а Орочи должен будет подчиняться ему в вопросах стратегии.

Второе письмо было адресовано генералу Нори. В нем объяснялось, что главному наемному убийце Акиры поручено отомстить за сына Нори. Он медлил, и потому Акира решил направить Нори ему в помощь. Генерал должен был отправиться в путь лишь с небольшой группой людей.

Написав письма, Акира запечатал их и отодвинул подальше. Он колебался всего мгновение, а потом позвал гонца. Много циклов назад он понял, что в определенный момент человек просто обязан действовать. Он должен был принимать наилучшие решения, опираясь на имеющуюся у него информацию. А уже приняв решение, он просто должен смириться с его последствиями.

Акира вызвал своего секретаря и попросил, чтобы сообщения отправили сегодня же. Он надеялся, что оба успеют доставить вовремя. Ему казалось, что его королевство разваливается у него на глазах.



25

После пробуждения Орочи понадобилось мгновение, чтобы вспомнить, где он находится. Он слегка пошевелился, и память вернулась к нему. Шигеру глубоко порезал его. Если бы он действовал чуть быстрее, Орочи был бы так же мертв, как и Шигеру. Он оказался ближе к краю, чем ожидал.

Как и каждый день с тех пор, как он пришел к той хижине, Орочи прокрутил в голове ход поединка. Все произошло быстро. В какой-то части своего сознания он превратил обычное противостояние в эпическую битву. Но им потребовалось всего лишь несколько движений. Должно быть, Шигеру понял, что Орочи быстрее и чуть сильнее. Еще пара выпадов – и он знал, что ему не удастся прорваться через защиту оппонента.

Оглядываясь назад, можно сказать, что решение Шигеру было блестящим. Орочи никогда не видел подобного приема. Шигеру оставил маленькую, мизерную щель в защите, такую щель, которую только опытный мечник смог бы увидеть и воспользоваться преимуществом. Орочи даже не стал сомневаться. Он двинулся туда и в мгновение ока нанес убийственный удар.

Но все это было лишь уловкой. В тот момент, когда Орочи атаковал Шигеру, его клинок повернулся внутрь. Он пожертвовал собой – воспользовался моментом, когда Орочи был беззащитен, и ударил в ответ. Орочи увидел приближение клинка и успел немного сдвинуться, чтобы порез не оказался смертельным. Но он все равно чуть не погиб. Он попытался перевязать рану, но у него ничего не вышло. Агония была мучительной, и только благодаря помощи других людей он остался жив.

Это его раздражало. С тех пор как он покинул остров, он не зависел ни от кого, кроме себя, и все у него получалось. Хуже того – чтобы лихорадка прекратилась, ушла почти целая луна. Орочи не мог двигаться, не мог пользоваться даром, не мог делать то, что делало его жизнь достойной. Он подумывал отказаться от всего этого, позволить лихорадке забрать его или покончить с собой. Он убил Шигеру. Он отомстил. Это было все, чего он так долго хотел – сколько себя помнил. Теперь, когда дело его жизни было завершено, он чувствовал пустоту, которую не знал, чем заполнить.

Единственное, что не давало ему покоя, – это мысль о мальчике, который, как он полагал, был сыном Шигеру. Перед ним почетный караул Акиры, возможно, лучшие мечники в королевстве, выглядели как дети с палками.

Любопытство Орочи не давало ему покоя. Он хотел узнать, как мальчику удалось достичь такого высокого уровня без тренировок. Первой его мыслью было, что Шигеру открыл секреты обучения без мастеров с острова. Но этого не могло быть. Если бы Шигеру разгадал их, то у Орочи не было бы ни единого шанса в их поединке. Даже с умением Орочи подавлять свой дар, он был уверен, что с такими навыками Шигеру убил бы его.

Но мальчик каким-то образом научился всему этому, и Орочи хотел узнать как.

Снаружи завывал ветер и шел снег, и Орочи не мог не вспоминать легенды о драконах-элементалях, которые до сих пор рассказывают простолюдины. Легко было представить, что ветер, закручивающийся вокруг его лодыжек, – это хвост дракона, что пытается опутать его, а снежинки, врезающиеся в тело, – это ледяное дыхание зверя.

Орочи отогнал от себя эти мысли, приближаясь к командной палатке. Он слышал рассказы о генерале, с которым ему предстояло встретиться. Мечник, для которого сдержать целый отряд – не сложнее, чем дровосеку – поднять свой топор. Человеке, который, по слухам, был реинкарнацией Кодзи, древнего легендарного Клинка Ночи. Орочи фыркнул про себя. Если уж на то пошло, этот человек знал, как создать себе репутацию.

Но до Орочи доходили слухи и о слабости старика. Когда этот мальчишка убил его жалкого сыночка, генерал сломался, как сухая ветка. Орочи испытывал к нему только презрение. Возможно, когда-то этот человек и был великим, но тому, кто позволил невзгодам одержать над собой верх, не было места в мире Орочи.

Орочи подумывал уничтожить письмо Акиры или убить гонца и снова отправиться в путь. Он убил Шигеру, и цель его жизни была достигнута. Но его собственный кодекс чести сдержал его, и рука не притронулась к клинку. Акира всегда был честен с ним и был хорошим хозяином. Если он собирается перестать служить ему, то скажет об этом лорду в лицо.

Орочи не давало покоя и то чувство, которое он испытывал к мальчику – не только