Солнце бессонных - Юлия Колесникова

Я почувствовала, что нервы сдают, когда мы отъезжали от дома Евы. Меня чуть не чиркнула чья-то машина, так как я, выезжая, не удостоилась посмотреть на право. У меня вырвался нервный смешок, а Теренс перелез с заднего сидения на переднее, и чуть не вырвал руль из моих рук.

— Давай лучше я поведу, — предложил мне он, но это скорее смахивало не на любезное предложение, а на короткий приказ. Я хотела было запротестовать, но испуганные глаза Бет, немного шире осветили представшую ситуацию. Я действительно была очень неосторожна.

Я покорно обошла машину, и к дому Бет мы ехали в еще более гнетущем молчании, что позволило моим мыслям и боли разгуляться. Причем я могла думать уже не только о слезах и соплях, но также и о том, чтобы идти бить стекла в окнах дома Калеба. Бить и крушить, от такой мысли мое настроение не улучшалось.

И двое моих друзей чувствовали мою нервозность. Я хотела было узнать, что именно они думают, но у меня уже не получалось. Словно их мысли были такими же запретными, как и раньше.

— Может, я отвезу тебя домой, а потом вернусь пешком? Мне от твоего дома не далеко идти — предложил Теренс, как только мы затормозили около милого коттеджа Бет.

Они двое уставились на меня, испуганно, и нервозно. Понятное дело, после того что случилось с Евой, Бет и Теренс не знали чего ожидать от меня. Не знаю даже, что меня бесило теперь больше — воспоминания о Калебе, или их испуганные взгляды.

— Нет, — твердо сказала я. — Я уверена, что доеду без происшествий.

Теренс промолчал, и я впервые увидела его таким злым. Раньше я даже и не подозревала, сколько твердости может быть в нем, когда он не шутит и не улыбается. Злость прошла. Он был таким серьезным, а Бет расстроенной, что я почти была готова сдаться. Но что-то удержало меня. Еще хотя бы пять минут в обществе этих столь влюбленных друг в друга людей, и я не удержусь от слез.

В гробовом молчании Теренс выгрузил их вещи.

Бет нагнулась над моим окошком, и мне пришлось опустить стекло. Глаза ее выражали тревогу, и оттого потемнели.

— Только посмей мне не перезвонить, как приедешь домой. У тебя на дорогу пятнадцать минут, и если не последует звонка — я подниму на ноги всю полицию и скорую помощь вплоть до Лутона.

Это могло бы прозвучать смешно, если бы не посеревшее лицо Бет. Ее голос был холоден, и все же я видела, она не могла на меня сердиться, хотя и понимала, что должна. Она не могла понять, что со мной, и от этого ей становилось неуютно.

Я качнула головой и постаралась как можно скорее уехать от них. Мне становилось еще больнее, потому что они двое были слишком понимающими и любящими. Почти выехав с подъездной дорожки, я услышала крик Теренса вдогонку:

— Пятнадцать минут!

Через тринадцать минут, после напряженной слежки за дорогой, и концентрации внимания, я влетела в дом и под удивленный взгляд Самюель бросилась к телефону.

Только раздался первый гудок, Бет схватила трубку, словно стояла над телефоном.

— Я дома.

— Хорошо, — тяжело выдохнула она, и уже более строгим голосом добавила: — Завтра ты мне все объяснишь.

Я угрюмо угукнула в трубку, и поспешила положить ее на рычаг, чтобы Бет не стала расспрашивать меня просто сейчас.

— Я думала, вы вернетесь ближе к вечеру.

Самюель выжидающе остановилась около меня, и я поняла, что так и стою около телефона. Светлая волна волос скрыла от меня часть ее лица, и все же мне было понятно, о чем она может думать.

— И как все прошло?

— Лучше чем можно было ожидать, — уклончиво отозвалась я. Руки от перенапряжения начали трястись, и я их постаралась спрятать от внимательного взгляда Самюель.

Благо дома не было еще Терцо, тот захочет узнать все подробности. Я же хотела все их забыть.

— Есть будешь? — Самюель уловила мое настроение. Она видела, что я не хочу говорить, и не стала давить на меня. Она понимала, что легче всего вести себя так, словно не замечает, что со мной что-то не так.

Я приняла эти правила.

— Да, ужасно голодная.

Мне не пришлось долго ждать. Только я села за стол передо мной появилась кружка горячего бульона. И порция спагетти. Все мое любимое. Именно эти простые жесты, а не разговоры показали мне, как по мне скучали дома.

— Все было так ужасно? — не выдержала Самюель. Ее голубые глаза внимательно следили за мной, и в то же время, она старалась этого не делать.

— Да нет, — вяло отозвалась я. Хотелось бы мне столь же вяло и есть, но, к сожалению, разбитое сердце не мешало чувствовать голод. — Я даже играла в волейбол. Честно говоря, все было замечательно. Просто я слишком вымотана.

Самюель покорно приняла мой ответ, но это не значило, что я ее провела. Разве я могла обмануть того, кто целое столетие лгал, чтобы сохранить свою сущность в секрете?

Ее ясные серебристо-голубые глаза почему-то светились сочувствием. Неужели я выглядела настолько плохо?

Впервые за долгое время мне захотелось ей все рассказать. Действительно все, начиная от самого начала, когда я только увидела Калеба. И все же не стоило. У моих родителей с Гремом были хорошие отношение, и я не хотела, чтобы они портили их. Я во всем виновата сама. Как я могла быть такой глупой и поверить, даже на мгновение, что могу понравиться ему?

Так и не доев, я поспешила в ванную, понимая, что несколько мгновений отделяют меня от того чтобы начать оглушительно рыдать. Но истерика началась слишком спокойно. Срывая на ходу одежду, я сдури, хлопнула дверью, и сползла по ней. Не знаю, как мне хватило сил открыть краны с горячей водой и залезть в ванну. Но ее холод, сразу же напомнил о его руках.

Слезы потекли так не заметно, что я даже сразу же и не заметила их. Мне приходилось сдерживать всхлипы и стоны, потому как я знала, теперь Самюель будет присушиваться ко мне. Не стоило так громко закрывать дверь.

Только теперь я разрешила мозгу целиком обработать ту информацию, которую старалась сдержать в себе с самого утра. Та апатия была просто защитной реакцией.

Наверное, ночью он понял, что я не нужна ему больше. Ведь я сдалась, цель захвачена. Только как я могла поддаться? Знала же, что никогда не смогу быть той, что он выберет для себя. Я не так красива, не так хороша, и я беременна.

Я не была нужна ему никакой.

Мысли порицающие саму себя сменялись быстрым вихрем. Пытка продолжалась настолько долго, что я не могла уже вспомнить о себе ничего хорошего.

Сколько прошло времени, пока я лежала так, не знаю, но постепенно во мне заговорила гордость. Она, как и раньше, была моим главным союзником. Именно ее голос заставил меня помыть голову и намылиться. Еще минут пятнадцать я просто стояла под душем, стараясь ни о чем не думать.