Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна

— Мне нравится твое предложение, Янтарная, — получаю в ответ.

А в следующий момент уже выгибаюсь навстречу, с трудом сдерживая стон и комкая в кулаках простыню.

Все просто и понятно.

Мужчина и женщина, которым хорошо вместе.

В темноте.

…— Так просто?

— А зачем усложнять?..

* * *

Когда мы покидаем «Омегу», собравшийся в стыковочном узле экипаж смотрит на меня как на пещерного жителя, внезапно выбравшегося из своего убежища.

Ник с кем-то прощается, пожимает руки. Ему улыбаются, желают удачи. Я и по именам знаю разве что капитана корабля и доктора.

Приводят закованного в наручники Дэвина.

Ему пребывание на «Омеге» тоже пошло на пользу. За эту неделю он даже потолстел. Выглядит вполне здоровым, окончательно пропали тремор конечностей и болезненный блеск глаз.

— Салют, детка! — усмехается мне, приподнимая скованные руки. — А, черт, — вспоминает о своих оковах. — Жаль, но помахать не могу. И тебе, Валентайн! — корчит гримасу.

— Угу, — усмехается Ник. — И тебе не хворать.

— Живее всех живых, — ехидничает Дэвин, позволяя себя увести.

Сейчас его передадут экипажу встречающего нас «Генерала Моркейка», и мы увидимся теперь разве что в комнате для перекрестного допроса. Если у Дэвина и есть мизерный шанс бежать, то только сейчас.

Он спас нам жизнь, а мы обрекаем его на жизнь за решеткой. Я так не могу…

Ник вдруг первым срывается с места.

— Эй, парни! — окликает конвой. — Вы куда? Я сам его отведу!

Те останавливаются. Оборачиваются, вопросительно смотря на капитана.

Шофф пожимает плечами.

— Как знаешь, — обращается непосредственно к моему напарнику. — Вас ждут прямо на выходе из «рукава», — и уже своим: — Парни, давай назад. Ник, удачи, — протягивает ладонь; прощаются. — И вам удачи, лейтенант, — мне — официально.

Сдержанно киваю и спешу вслед за напарником, уводящим арестованного на станцию.

Сказать, что я поражена, — ничего не сказать. Не ожидала от Ника и, кажется, люблю его ещё больше.

Станция полна народу.

Все куда-то спешат, катят чемоданы, громыхая колесиками, или везут их на воздушных грузовых платформах, будто летающих слонов на веревочках, сбивая ими прохожих. Людно. Шумно. Пахнет металлом, пластиком и машинным маслом.

Как и обещал капитан Шофф, люди в темно-серой — уже не в фиолетовой! — форме с нашивками с вписанной в круг буквой «П» на рукавах ждут нас на выходе. Четверо. Стоят, заложив руки за спину, создавая препятствие на пути пешеходов. Полицейская форма дает преимущества — люди стараются обходить их по дуге и не приближаться.

Когда до встречающих остается всего пара метров, Дэвин вдруг вырывается, «бьет» Ника локтем в живот и на бешеной скорости мчится в толпу.

Ник же так удачно бросается за ним, что умудряется «случайно» толкнуть одного из встречающих, тоже кинувшегося было в погоню. Тот, потеряв равновесие, — второго. Второй — женщину со «слоном на веревке». Та — с оскорбленным воплем огреть «наглого законника» сумочкой по голове. Начинается склока.

Во всеобщем гомоне Дэвин умело смешивается с толпой. Остается только избавиться от наручников, но не думаю, что у такого пройдохи, как Дэйв, будут с этим большие проблемы — выкрутится.

Прячу улыбку и отхожу в сторонку, пока от обиженной женщины не досталось и мне.

— Я буду писать жалобу!..

— Мэм, вы мешаете нам выполнять нашу работу…

— Ах, я мешаю, грязный ты коп?!.

ГЛАВА 42

Женщина некрасива.

Довольно высокая и очень худая. Плоская, с костлявыми плечами и выпирающими ключицами, видимыми в вороте не до конца застегнутой спортивной кофты. Впалые щеки, запавшие бледно-серые глаза с темно-фиолетовыми кругами под ними. Тусклые светлые волосы, только что расчесанные, но уже вновь спутавшиеся и торчащие в разные стороны.

Приглаживаю их ладонями. Эффекта нет.

Скручиваю сзади в «гульку»; закрепляю щедро подаренной мне одной из женщин экипажа «Генерала Моркейка» заколкой. Не лучше, но хотя бы аккуратно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ой, дорогая, бросай его, а, — участливо советует другая посетительница туалета, прихорашивающаяся у соседнего зеркала. — Нельзя же так себя доводить.

Поворачиваю к ней голову; смотрю прямо и недружелюбно, вкладывая в свой взгляд немой посыл: «Не трогай меня и иди, куда шла». Однако моя незваная советчица — неспециалист в общении взглядами.

— Кем бы он ни был, бросай, — повторяет уверенно; глядит на меня с сочувствием.

Она бы ещё спину мою видела. Или живот…

Очень хочется ответить грубо и послать навязчивую даму куда подальше. Но я ведь снова в цивилизованном мире, не так ли?

К тому же, мне полезно узнать, какое впечатление произвожу со стороны — жертвы домашнего насилия.

— Спасибо, — бормочу.

Отворачиваюсь от зеркала, которое, в любом случае, мне сегодня ничего хорошего не покажет.

Подхватываю сумку и направляюсь к выходу.

* * *

Центральный космопорт Нового Рима полон народа.

Кто-то куда-то спешит с объемными сумками и чемоданами, кто-то — налегке. Одни вальяжно расположились на сидениях для ожидания. Другие мечутся по залу в поисках отставших спутников. Или толпятся у онлайн-табло, высматривая информацию о своем рейсе.

Жизнь кипит. Чувствую себя только что проснувшимся после векового обледенения мамонтом. Я не готова к такому ритму. Хочется спрятаться в каком-нибудь тихом углу и накрыть голову руками.

Гамма-IV показалась мне шумной и многолюдной. Но, в сравнении с этим местом, там было пусто и тихо.

Выхожу из уборной, и на меня тут же обрушивается шквал звуков, оглушает. К горлу подступает, и желание убежать и спрятаться становится почти непреодолимым.

Спокойно. Без паники. На Птицеферме было страшно. А тут — всего лишь суета и громкие звуки.

Музыка. От нее я тоже отвыкла. Вроде бы негромкая и мелодичная, она играет фоном; разлетается по помещению, вырываясь из динамиков, установленных в верхней части то тут, то там уходящих к потолку колонн. Однако тихая музыка, сливаясь с общим гулом несмолкаемых голосов, оглушает не хуже барабанов.

Мне душно, тесно в этой толпе. Не хватает воздуха.

Оттягиваю пальцами и без того свободный ворот кофты. Не помогает. Сердце гулко бьется где-то под подбородком. Слюна вязкая; сглатываю. Паническая атака — кажется, так это называется.

Бывает. Пройдет. Смена обстановки — не более.

Скорее бы сбежать отсюда в какое-нибудь тихое место.

Тяну шею, высматривая напарника.

Ник находится возле ряда кресел, прямо по курсу. Пока я отсутствовала, он успел забрать из камеры хранения свои вещи и переодеться. Теперь на нем джинсы и бледно-синий джемпер под цвет глаз. Личные вещи, оставленные в космопорте перед отбытием на задание. Образец его личного вкуса, а не одежда с чужого плеча или форма, выплюнутая автоматом по пошиву одежды космического корабля. Ник всегда одевается неброско, теперь я помню. Терпеть не может драгоценности и украшения, несмотря на финансовое положение своей семьи — чем проще, тем лучше.

Напарник стоит, придерживая рукой длинный ремень сумки, перекинутый через плечо. Выглядит совершенно расслабленно в этой суете космопорта — как рыба в воде. И о чем-то болтает с длинноволосой девушкой в платье и в сапогах на тонких высоких каблуках, делающих ее одного роста с собеседником.

Ник улыбается. Девушка откровенно флиртует; смеется чему-то, блестит глазами, не пытаясь скрыть своей заинтересованности мужчиной, стоящим напротив.

Это не Птицеферма. Здесь женщины не боятся показывать свою симпатию. Тут они вправе выбирать себе партнера по вкусу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Собеседница Ника красива. Молода, одета со вкусом — не ярко, но в то же время эффектно. Элегантно, как сказала бы Колетт Валентайн. Они отлично смотрятся вместе — люди из одного мира.

Так и замираю у двери, ведущей в женский туалет, и просто смотрю.