Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна

— Десять, — начинает напарник отсчет, — девять…

— Гребаные камикадзе. Оба! — не унимается Дэвин.

— Три… два…

Ухожу в крутой вираж ровно в тот момент, когда катер-преследователь открывает огонь.

— Сейчас будет еще раз, — сообщает Ник.

— Вижу, — киваю, тоже отслеживая перемещения противника.

— Сейчас!

Снова выворачиваюсь из-под прицела.

— Надо подпустить его ближе, — высказывается напарник. — У этого корыта орудия поворачиваются только на сорок пять градусов. Если окажемся сзади, они нас не достанут.

— Попробую, — соглашаюсь.

— Психи, — комментирует нашу беседу Дэвин. — Улепетывать надо!

Надо, не поспоришь. Но как быть с тем, что преследователь вдвое быстрее?

— Ааа! — вопит наш пассажир, когда снова делаю резкий разворот и перегрузка вдавливает всех в кресла. Компенсатор не справляется. Переборки трещат. — Да он же сейчас развалится!

Не реагирую, отвлечься сейчас — подписать нам всем смертный приговор. Однако Дэвин прав: наш катер тоже старый и ненадежный.

— Эм, сейчас!

— Вижу.

Расстояние между летательными аппаратами сокращается. План зайти сзади — хорош. Однако и не попасть под обстрел, совершая такой маневр, сложнее.

Динамик оживает в тот самый момент, когда на экране появляется еще одна приближающаяся к нам точка. Пока что точка, но стремительно увеличивающаяся в размерах.

— Катер А1284…85О9852… прием! — раздается мужской голос, прерываемый помехами. — Катер А12…9852… при… ем! — и уже более четко: — Катер А1284366985О98527, прием! Капитан Валентайн, подтвердите присутствие в катере А1284366985О98527!

Дэвин за нашими спинами присвистывает:

— Капитааан.

— Капитан Николас Валентайн, с98756321458523497, подтверждаю.

— Принято, капитан.

— Эм, сейчас!

Увожу катер с линии огня буквально в последний момент.

А в следующую секунду наш преследователь вспыхивает огненным облаком.

Зажмуриваюсь, но глазам все равно больно. Если бы не защита обзорного экрана, можно было бы ослепнуть.

— Нельзя было предупредить, что ли, — бормочет Ник, тоже потирая глаза.

— Так эффектнее, — отзываюсь.

Уменьшаю уровень светопропускания экрана и теперь без помех смотрю на уничтоженный катер. Если убрать осознание того, что только что преследовавший нас летательный аппарат превратился в чью-то братскую могилу, это даже красиво.

— Капитан Валентайн, третий шлюз, — снова объявляется голос. — Готовы к приему.

— Принято, — отзывается Ник. Ловит мой пристальный взгляд. — Что? — приподнимает брови.

— Капитан? — спрашиваю. Если Дэвин озвучил свое удивление, а я промолчала, это не значит, что информация не была новой и для меня.

— Ну да, — напарник пожимает плечом. — В том году дали, — усмехается. — Могу же я хотя бы недолго побыть выше тебя по званию?

В ответ на эти слова в моей памяти что-то шевелится. В отличии от напарника, я всегда грезила повышением. Меня не волновал рост оклада или привилегии, мне просто было важно доказать самой себе, что могу, что я этого добилась, сама.

Все годы обучения я из кожи вон лезла, чтобы доказать всем и себе в первую очередь, что чего-то стою. Лучший студент каждого года обучения. Лучший выпускник Полицейской академии из своего потока. А когда мне дали лейтенанта на неделю раньше, чем напарнику, я прыгала до потолка. Это казалось таким важным, таким значимым.

А теперь Ник стал капитаном раньше меня, и мне наплевать. Ничего не чувствую.

— Эм, — окликает меня напарник, возвращая в реальность, — нас ждут в третьем шлюзе. Если хочешь, я сам заведу.

Качаю головой и выдавливаю из себя улыбку.

— Не надо, я справлюсь.

— Как скажешь, — тоже улыбается и откидывается на спинку кресла. — Полетели уже. Нас дома заждались.

Дом. Это здорово звучит: «нас заждались дома».

Вот только я больше не знаю, где мой дом.

ГЛАВА 41

В медблоке полицейского крейсера стоит концентрированный запах медикаментов. Он должен бы напоминать мне о цивилизации и о компетентной медицинской помощи, но вызывает ассоциацию лишь с комнатой отравившейся Олуши.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Передергиваю плечами.

Сижу на высокой койке, застеленной белой простыней; босые ноги не достают до пола. На мне надет белоснежный халат. Все вокруг тоже белое и стерильное. Кажусь себе инородным телом в этом «снежном» царстве.

Дверь с тихим шелестом отъезжает в сторону, впуская мужчину среднего возраста в светло-зеленом комбинезоне. В руках доктор Кливерд держит планшет, на ходу изучая в нем данные; лицо серьезное.

— Все так плохо? — спрашиваю. Не нравится мне выражение его лица.

Врач поднимает на меня глаза и тут же натягивает на лицо профессиональную улыбку; качает головой.

— Напротив, лейтенант Николс. Все лучше, чем я ожидал, — кивает на планшет, в который залиты данные, полученные после моего пребывания в скан-капсуле. — Авитаминоз, повышенные лейкоциты. Но ничего страшного. Давайте теперь проведем визуальный осмотр, и я отпущу вас отдыхать.

Мне не хочется, чтобы меня осматривали.

Доктор Кливерд снова утыкается в планшет.

— Разденьтесь пока до пояса, пожалуйста, — просит.

Кусаю губы. Все, чего мне в данный момент хочется, — это поскорее спрятаться в выделенной мне одноместной каюте и забыться сном. По времени Пандоры — сейчас глубокая ночь. Возможно, ранее утро. По корабельному времени — середина дня. Мы прибыли утром.

Вздыхаю и все же выполняю указание. Развязываю пояс халата и спускаю его с плеч до талии. Пользуясь тем, что врач не смотрит в мою сторону, обворачиваюсь рукавами так, чтобы скрыть надпись на животе.

— Готовы? — Кливерд откладывает планшет и вежливо улыбается; достает из кармана своего комбинезона перчатки. Когда взгляд доктора останавливается на мне, улыбка медленно сходит с его лица, будто кто-то плеснул в него водой, и она постепенно стекает вниз. — Хм-м, — пытается скрыть неловкость.

Бедный судовой врач привык видеть боевые ранения. Женское тело с темно-фиолетовыми отпечатками мужских пальцев на шее, груди и плечах выбивают его из колеи.

Тем не менее профессионализм берет верх.

— Выпрямитесь, пожалуйста, — подходит ближе. — Голову поднимите. Следите за моей рукой…

Выполняю просьбу. Дышу и не дышу, как велят. Даже выдерживаю, когда руки в медицинских перчатках ощупывают грудь. Нужно продержаться. Еще немного.

Когда доктор обходит меня сзади, снова повисает неловкая пауза. Полагаю, моя спина производит неизгладимое впечатление.

— К сожалению, на борту нет необходимой аппаратуры, чтобы свести шрамы, — произносит, наконец, мужчина, спокойный мир которого я только что побеспокоила. — Но рекомендую вам не затягивать и заняться этим вопросом незамедлительно по возвращению домой. Старые шрамы убрать сложнее.

Шрамы на теле — последнее, что меня волнует.

Киваю, чтобы отвязался.

— Я дам вам мазь для обработки синяков, — продолжает доктор Кливерд. — К тому времени, как вы доберетесь до Нового Рима, на вашей коже уже не останется и следа.

— Хорошо, — отзываюсь.

Мне не хочется разговаривать. Хочу спать. Много. Несколько дней. Не хочу думать. Не хочу никого видеть. Совсем никого. Даже Ника.

— А теперь пройдите, пожалуйста, в гинекологическое кресло.

Доктор отходит от меня, стягивая перчатки и намереваясь надеть новые.

— Нет.

Мой отказ настигает врача, когда он находится ко мне спиной.

— Что, простите? — недоуменно переспрашивает, обернувшись.

— Нет — это значит нет, — повторяю упрямо.

Возможно, будь бортовой врач «Омеги» женщиной, я бы позволила осмотреть себя в гинекологическом кресле. Но раздвинуть ноги перед незнакомым мужчиной не могу. Просто не могу. Не сейчас. Меня начинает бить нервная дрожь при одной мысли об этом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Кажется, он что-то читает в моем лице.

— Лейтенант, я понимаю, что вам через многое пришлось пройти, но помните, я — врач. И все, что я делаю, только в ваших интересах. Я не причиню вам боли.