Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы - Эмиль Верхарн

Гвидо. Ты все сказал?.. Довольно! Сладкими речами меня не проймешь!.. Я дал тебе высказаться в последний раз — мне хотелось уяснить себе, что твоя мудрость даст мне взамен жизни, которую она же и разбила… Так вот что она мне предлагает! Ждать, терпеть, принять, забыть, простить и слезу пролить!.. Ну нет, мне этого мало!.. К славе мудреца я равнодушен… Чтобы избыть свой позор, мне нужны не слова!.. Я поступлю очень просто. Несколько лет назад ты бы сам мне это посоветовал. Чужой человек овладел Джованной; пока он существует, Джованна мне не принадлежит. Я живу не по тем правилам, которым подчиняются глаголы и прилагательные. Я руководствуюсь великим законом, и этот закон признают все люди, у которых сердце еще не устало биться… Мои сограждане теперь сыты, им есть чем защищаться, и я имею право потребовать свою долю. С этого дня солдаты вновь поступают в мое распоряжение — по крайней мере, лучшие из них, те, кого я сам завербовал и содержал. У города я ничего не отнимаю — я беру обратно то, что принадлежит мне. Мои солдаты возвратятся в город только после того, как исполнят мой приказ… Теперь — о Джованне… Я ей прощаю… вернее, я ей прощу все, когда его уже не будет в живых… Ее оплели. Это было чудовищное, но вместе с тем героическое заблуждение… Вы подло злоупотребили ее отзывчивостью и великодушием… Забыть окончательно ее проступок, пожалуй, нельзя, но он может так далеко уйти в прошлое, что его сама ревность не разыщет… Но среди нас находится человек, на которого я не смогу смотреть без стыда и ужаса… У него было единственное назначение — охранять и покоить большое и чистое счастье… Он же ему позавидовал, он это счастье разбил… И сейчас на ваших глазах произойдет нечто ужасное, но справедливое: на ваших глазах, потрясая основы всего мирозданья, сын осуждает, сын проклинает родного отца, сын от него отрекается, сын его изгоняет, сын презирает и ненавидит его!..

Марко. Сын, проклинай меня, но Джованну прости!.. Если доблестный подвиг, спасший столько жизней, простить, на твой взгляд, нельзя, то вина вся на мне, доблесть проявили другие… Мой совет был хорош, но советовать было легко, раз я сам ничем не пожертвовал… Сейчас, когда у меня отнимают то, что мне дороже всего, мой совет представляется мне еще более мудрым, чем прежде… Ты по совести рассудил, и я рассудил бы так же, если бы был помоложе… Дитя мое, я ухожу, и ты больше меня не увидишь. Ты меня видеть спокойно не можешь. Но я надеюсь, оставаясь невидимым, когда-нибудь снова увидеть тебя… И коль скоро я ухожу, не смея надеяться, что доживу до того мгновенья, когда ты мне все простишь, — а я прожил долгую жизнь и знаю по опыту, что в твоем возрасте люди прощают друг другу с трудом, — коль скоро жребий мой незавиден, то пусть я уйду с сознаньем, что я уношу с собой всю ненависть, злобу, всю жестокую память твоей души, чтобы ты ничего не таил против той, кто сейчас в эту залу войдет… И еще у меня к тебе просьба: Я хочу посмотреть, как Джованна кинется в объятья твои… А затем я уйду — без упреков, без жалоб… Самый старший должен взвалить себе на плечи всю тяжесть, какую он в силах нести: ведь ему остается пройти каких-нибудь два шага — и эту тяжелую ношу сбросят с него навсегда…

Уже при последних словах Марко снаружи доносится слитный и мощный гул. В тишине, воцаряющейся на сцене, слышно, как шум растет, близится, становится внятнее. Сначала это был ропот ожидания, затем — далекие крики движущейся толпы. Немного погодя в глухом многоголосом шуме можно уже явственно различить тысячекратно повторяемые восклицания: «Ванна! Ванна!», «Наша Монна Ванна!..», «Слава Монне Ванне!..», «Ванна! Ванна! Ванна!..» и т. д. и т. д.

(Бросается на террасу.) Да, это Ванна!.. Она идет!.. Она пришла!.. Толпа приветствует ее, приветствует ее! Вы слышите приветственные клики?..

Борсо и Торелло идут за ним на террасу. Гвидо остается один; прислонившись к колонне, он смотрит вдаль. В продолжение последующей сцены крики становятся все громче и громче и стремительно приближаются.

(На террасе.) Улицы, площадь, деревья и окна — всюду, куда ни посмотришь, народ… Машут руками, глядят неотрывно… Камни, листья и кровли преобразились в людей… Но где же Джованна?.. Я только облако вижу, оно то рассеивается, то надвигается!.. Борсо! Мое слабое зренье изменяет моей любви… Старость, слезы, тревога мне застилают глаза… Они лишь одно существо ищут в огромной толпе, ищут — и не находят… Где она?.. Ты ее видишь? Куда мне идти к ней навстречу?..

Борсо (удерживает его). Нет, нет, не ходите!.. В толпе не проберешься. Народ валом валит… Давят женщин, детей… Да и к чему? Ванна сама скоро здесь будет… Вот она, вот она!.. Подняла голову, заметила нас… Ускоряет шаги, смотрит и улыбается…

Марко. Вы видите ее, а я не вижу!.. О мертвые мои глаза!.. Впервые я проклинаю немощную старость… Она так много мне открыла, ныне ж лицо Джованны скрыла от меня… Вам, Борсо, хорошо видна Джованна?.. Какое выраженье у нее?

Борсо. Она возвращается с великою славой… Она как бы озаряет толпу…

Торелло. А что за человек идет с Джованной рядом?..

Борсо. Не знаю… Он мне незнаком… Лицо его скрывает повязка…

Марко. Прислушайтесь к крикам восторга… Дворец весь дрожит, сыплется дождь лепестков, колышется мраморный пол, из-под ног ступени уходят, бешеный вихрь ликованья нас от земли оторвет… Я прозреваю!.. Толпа у решетки… Толпа расступилась…

Борсо. Да, толпа раздалась, и Джованна проходит между двумя живыми стенами — стенами славы, любви… К ногам Джо-ванны бросают драгоценности, пальмовые ветви, цветы… Матери протягивают ей младенцев, чтобы она их коснулась, мужчины падают ниц и целуют камни, по которым она ступает… Берегитесь!.. Они приближаются… Они не владеют собой… Если они взберутся по лестнице, мы будем смяты, растоптаны… К счастью, со всех сторон сбегается стража и преграждает дорогу толпе… Я прикажу оттеснить народ и, если еще не поздно, запереть сейчас же ворота…

Марко. Нет, нет! Пусть и в этом дворце расцветает веселье, как расцвело оно в сердце народа!.. Любовь народа безмерна, безбрежна, ей нужен простор, так пусть же она все преграды сметет!.. Народ столько вынес, теперь он спасен, так пусть же радость его выйдет из берегов!.. О мой бедный, мой добрый народ!.. Я вместе с тобою готов кричать во весь голос!.. О Ванна! О Ванна!.. Тебя ли я вижу?.. (Бросается навстречу к Ванне.)

Борсо и Торелло удерживают его.

Скорей, скорей поднимайся!.. Они меня не пускают… Они боятся веселья!.. Скорей, скорей поднимайся! Ты прекрасней Юдифи и непорочней Лукреции{60}!.. Скорей, скорей поднимайся! Иди по цветам! (Подбегает к мраморным вазам, рвет обеими руками цветы и усыпает ими лестницу.) И у меня есть цветы, чтобы приветствовать жизнь!.. И у меня есть лавры, лилии, розы, чтоб увенчать ими славу!

Исступленный рев толпы. На террасе появляется Ванна вместе с Принчивалле. Она бросается в объятия Марко, который стоит на нижней ступени внутренней лестницы. Толпа затопляет лестницу, террасу, галереи, но все же держится на почтительном расстоянии от группы, образуемой Ванной, Принчивалле, Марко, Борсо и Торелло.

Явление второе

Те же, Принчивалле и Ванна.

Ванна (в объятиях Марко). Я счастлива, отец… Марко (сжимает ее в объятиях). Я тоже счастлив, что снова вижу дочь!.. Сквозь поцелуи дай наглядеться на тебя, Джованна!.. Ты вся сияешь — ты как будто с неба явилась к нам, и небо торжествует и славит возвращение твое!.. Ни одного луча в твоих глазах заклятому, проклятому врагу не удалось, как видно, погасить; он с уст твоих улыбки не согнал…

Ванна. Я все тебе скажу… Но где же Гвидо?.. Сейчас ему на сердце станет легче…

Марко. Поди к нему — он тут… Меня он гонит, и, может быть, по-своему он прав. Тебе ж простит он благородный грех. Приди скорей к нему в объятья, Ванна! Мой взгляд последний пусть запечатлеет воскресшую в сердцах у вас любовь!..

Гвидо идет навстречу к Ванне. Ванна хочет с ним заговорить, хочет кинуться к нему в объятия, но Гвидо резким движением останавливает и отталкивает ее.

Гвидо (обращаясь к окружающим, отрывисто, резко и властно). Оставьте нас!

Ванна. Нет, нет, не уходите!.. Ведь ты же ничего не знаешь, Гвидо!.. Сейчас я расскажу тебе и всем… Я непорочною к тебе вернулась, меня никто не вправе упрекнуть…

Гвидо (прерывает ее, отталкивает и в порыве ярости возвышает голос). Не подходи, не прикасайся ко мне!.. (Наступая на толпу, которая начала было наполнять залу, но теперь подается назад.) Вы слышали?.. Я прошу вас удалиться и оставить нас одних. Я здесь такой же господин, как вы у себя. Борсо и Торелло, позовите стражу! А, я вас понял!.. После пира вам непременно нужно зрелище!.. Но на зрелище я вас не позову — оно не для вас, вы его недостойны… У вас есть и вино и мясо. Я заплатил за всех, чего же вам еще?.. А я прошу об одном: оставьте мне мое горе, — кажется, небольшое одолжение… Ступайте есть и пить, а мне не до пиров!.. Идите! Все равно вам слез моих не видеть!.. Без промедления!..