«Если», 1997 № 11 - Жюль Верн

Творчество Жерара Клейна более замысловато — по части сюжетных ходов — и в то же время более подражательно. Переведенные у нас романы Клейна — «Звездный гамбит» (1958), «Непокорное время» (1963), «Боги войны» (1971) — насыщены деталями, хорошо знакомыми по фантастике опять же американской: звездные наемники, сражающиеся на галактической шахматной доске, межпланетная служба корректировки истории, бравые космические капитаны и злобные галактические диктаторы… Однако это все-таки примеры интеллигентной «космической оперы», чего не скажешь о десятках его соотечественников (тем более — о заокеанских прототипах).

На фоне этих умелых, плодовитых, но все-таки слишком уж подражающих американцам писателей резко выделяется фигура спорного, неровного, но, безусловно, Мастера. Я имею в виду Рене Баржавеля, так и не дождавшегося при жизни (он умер в 1985 году) ни одного перевода на русский язык.

Писатель дебютировал еще в конце войны — романом «Опустошение» (1943), не отличавшимся оригинальностью, но содержавшим вполне уловимый, хотя и закамуфлированный под научную фантастику вызов оккупантам. В 1940-х годах Баржавель то переписывал Уэллса («Неосторожный путешественник во времени»), то в духе тогдашней литературной моды рисовал грядущий Апокалипсис («Вспыльчивый дьявол»); а десятилетием позже его увлекла фантастика откровенно авантюрная,

И остался бы он в ряду вышеозначенных крепких ремесленников, не выйди в знаменательном для Франции году — 1968-м — роман «Ночь времен», один из лучших, на мой взгляд, во всей послевоенной французской фантастике. История того, как в антарктических льдах обнаружили потаенный саркофаг, а в нем — замороженные тела мужчины и женщины, последних представителей древней земной цивилизации, уничтожившей себя почти миллион лет назад, сама по себе составила бы сюжет увлекательного фантастического боевика. Однако Баржавель — французы есть французы — вводит в роман еще и политику. Оказывается, очень многим силам в нашей политической реальности пришельцы из прошлой утопии совсем ни к чему, как и их предупреждения относительно нашего легкомысленного отношения к ядерным «игрушкам»…

Зато следующий роман Баржавеля, «Великая тайна» (1973), укрепил его репутацию мастера соединять туго закрученный детективный сюжет с философскими раздумьями над «проклятыми» вопросами. В данном романе таковым является бессмертие, «вирус» которого открыт гениальным ученым-индусом. Проникшись тревогой за судьбу человечества (вот эта идея, по моему мнению, абсолютно утопическая), руководители ведущих стран мира решают сохранить открытие в тайне, пока не получат ответа на основной вопрос: как разместить на планете и прокормить человечество, из словаря которого внезапно будет вычеркнуто слово «смерть»… Писатель умело использует исторический фон: в романе повествуется о фантастической подоплеке реальных политических событий, якобы имевших место с 1955-го по год выхода романа. Среди персонажей — Хрущев и Неру, Кеннеди и Де Голль, однако Баржавель успешно преодолел соблазн ограничиться «крутым» политическим боевиком; писатель сам задумался и заставляет размышлять читателя над проблемой жгучей, если не сказать главной. Индивидуальное бессмертие, желанное с тех самых пор, как наш предок осознал, что смертен, и потенциально опасное, способное превратить перенаселенную планету в сущий ад. Но кто возьмет на себя смелость объяснить все это конкретным людям, ожидающим своего смертного часа?

Однако Карсак, Баржавель и отчасти Клейн — это, увы, вчерашний день французской фантастики. Все в прошлом: вот уже как минимум два с половиной десятилетия лицо этой литературы определяет совсем иная группа писателей.

Легче всего это новое, агрессивное и бескомпромиссное поколение, пришедшее в литературу на волне социального взрыва 1968 года, обозвать французской «Новой Волной» — по аналогии с англоязычной. Тот же идол — Отрицание (всего: политики, истории, культуры, идеалов, моральных норм), тот же шумный эпатаж и лишенные каких бы то ни было границ амбиции… и тот же финал.

С самого начала в движении выделилась связка бесспорных лидеров — Жан-Пьер Андревон и Филипп Кюрваль.

Андревон писал как фантастику отвлеченно-сюрреалистическую, так и предельно политизированную. Примером первой может служить роман «Пустыня мира» (1977), вызывающий ассоциации и с фармеровской серией о Мире Реки, и с классическим рассказом Фредерика Пола «Туннель под миром». Герой романа осознает, что «реальность», в которой он очнулся после смерти, всего лишь иллюзия, созданная инопланетянами для углубленного изучения проблем бессмертия и психологии пережившего смерть и воскрешение. А примером второй — роман «Проделки хорька в курятнике» (1984), где в результате общенациональной лотереи (дело происходит во Франции ближайшего будущего) определяются «лишние» граждане, подлежащие устранению, а убийцу нанимает правительство. Вообще, политических взглядов Андревон не скрывал, даже когда был лева-ком-ультра: в одном из его рассказов, «Время долгого сна», правительство готовит вслед за убийством Сартра и Годара физическое уничтожение всех «левых интеллигентов»…

Точно так же и Филипп Кюрваль (псевдоним Филиппа Тронша) может написать политическую эпатажную трилогию о ближайшем будущем Европы в духе известного апокалиптического «триптиха» Джона Браннера, или писателя вдруг потянет в дебри подсознания и солипсизма. И тогда на свет являются романы вроде «Песков Фалона» (1975) — сюрреалистической притчи о превращенной в тюрьму планете-океане (кстати, «Солярис» к тому времени уже был переведен на французский), или «Тайного лика желания» (1980), словно списанного у покойного Филипа Дика.

Явно творчеством последнего, до конца дней не устававшего тестировать реальность — насколько она реальна, не является ли всего лишь иллюзией восприятия? — навеян и роман-дебют другого способного автора, Пьера Пело (псевдоним Пьера Сюраня) «Горячечный цирк» (1977). Зато следующий, «Вечеринка в зародыше» (1977), это уже произведение совершенно самостоятельное и оригинальное. Пело описывает мир будущего, задыхающийся от перенаселения, поэтому супружеские пары имеют право всего на три попытки продолжить род. Самое, впрочем, интересное начинается на пятом месяце беременности, когда врачи задают вопрос эмбриону: желает ли он жить в кошмарном, программируемом мире?

Ну и, конечно, странно было бы, если б во французской «Новой Волне» второй темой после политики не значился секс.

Перефразируя наше эпохальное выражение, молодые французские бунтари могут с гордостью заявить: у них секса навалом. Причем фантастического! В качестве примера приведу еще один впечатляющий дебют — роман Франсиса Бертело «Черная линия Ориона» (1980), в котором вышедшее на космические просторы человечество уже полностью сексуально переориентировалось, иначе говоря, «поголубело» (речь идет, разумеется, не о релятивистском голубом смещении). Эротикой пронизано и творчество упоминавшегося Алана Доремье, который буквально заинтригован перспективой интимных взаимоотношений людей и инопланетян; назвать эти отношения «половыми» я не рискну, так как с «полами» у обитателей иных миров дело порой обстоит столь запутанно, что понять что-либо решительно невозможно!