Будни и праздники императорского двора - Леонид Выскочков

Впрочем, у нее уже был опыт хозяйки бала. Не у всех послов были жены. Поэтому в начале 1830 г. ей пришлось дважды играть роль хозяйки – у французского посла Мортемара и голландского Геккерна. Она записала в своем дневнике:

24 января (1830): «Большой представительный прием у Мортемара. Я встречала гостей, но, к несчастью, у меня очень болела голова! Большие залы, однако плохой планировки, без особого изящества и довольно слабо освещенные. Присутствовал Двор, вопреки недомоганию Великой княгини (супруга Михаила Павловича Елена Михайловна. – А. В.), которая в этот день выкинула. Императрица казалась не такой веселой, как обычно, принцу Альберту нездоровилось. Единственно Император выглядел как никогда красивым. Вид завоевателя ему очень подходит, это впечатление усиливает свита прелестных женщин, следующих за ним из залы в залу и ловящих каждый его взгляд. Три главные фигуры в этой группе обожательниц – Натали Строганова (урожденная Кочубей; 1800–1855; жена графа А. Г. Строганова. – А. В.), мадам Завадовская и княжна Урусова. Последняя, согласно общему мнению, справедливо или нет, имеет неоспоримые права на наибольшее предпочтение» [952] . Речь идет о Софье (Софии) Александровне Урусовой (1804–1889), старшей дочери обер-гофмейстера А. М. Урусова, фрейлине Александры Федоровны (с 1828 г.), фаворитке Николая I с января 1835 г., затем жене князя Леона Людвиговича Радзивилла (1808–1885), поручика Гродненского гусарского полка, флигель-адъютанта, впоследствии генерал-майора.

3 февраля (1830): «Прием у Геккерна. Я встречала гостей. Его дом небольшой – миниатюра, однако являющаяся перлом изящества. Двор тоже пожелал присутствовать. Светские собрания несколько проигрывают от этой так часто оказываемой им чести, и хотя Император и Императрица держатся настолько любезно и непринужденно, насколько это подобает высочайшим персонам, при всем том их присутствие вносит скованность и смущение в общество» [953] .

Ну а прием в английском посольстве, где она была в качестве гостьи, можно было и поругать:

10 февраля (1830): «Большой прием у английского посла (Хейтсбери. – А. В.). Апартаменты мне не нравятся: малогармоничные орнаменты, в бальной зале у камина два мраморных изображения гренадеров и статуя императора Александра, которому даже сейчас не пристало верховодить танцами!» [954]

Несколько балов описано Долли Фикельмон в 1832 г. Приведем эти выдержки:

25 января 1832: «25 января – бал у нас. Двор отсутствовал, к большой радости многих, особенно молодежи…» [955]

14 февраля (1832): «12-го прием у Хейтсбери. Несмотря на тесную залу и изрядную духоту, бал получился очень удачным. Императрица была веселой, в прекрасном расположен духа, о чем свидетельствовало ее весьма оживленно лицо, на котором всегда отражается ее настроение. Император выглядел немного усталым от масленичных забав, что и неудивительно… Я никогда и нигде не видела в обществе такого безразличия, какое царит здесь» [956] .

17 февраля (1832): «Позавчера мы в свою очередь дали бал в честь Их Величеств. Он очень удался. Убранство было красивым и очень элегантным… Император с Императрицей выглядели очень красивыми и веселыми. Император и Великий князь Михаил танцевали до половины четвертого утра, что случилось с ними впервые в нынешнем бальном сезоне. […] На нашем бале присутствовала миниатюрная особа, которая в нынешнем сезоне в большой моде. Мадам Борх только что вышла замуж. У нее красивые, ярко-синие глаза; небольшого роста, миниатюрная, с очень маленькими прелестными ножками, ничего особенного в фигуре, самодовольный вид, не особенно умна, но весьма соблазнительна. Движется и танцует неграциозно. Мари Пашкова отнята у нас до конца масленицы. Она вывихнула ногу и теперь надолго будет прикована к дому. Аннет (Аннет Толстая. – А. В.) впервые после болезни танцевала у нас…» [957]

Упомянутая Эмма Эмилия Борх (Любовь Викентьевна), графиня (1812–1866) – дочь Винцента Михаила (Викентия Ивановича) Голынского и Л. И. Гончаровой, жена (с 1832 г.) графа Юзефа Казимира Петра (Йосифа Михайловича) Борха (1807–1881), сына известного минералога.

Пашкова Мари — вероятно, Пашкова Мария Трофимовна (1807–1887), дочь Ю. Ф. Барановой, статс-дама Александры Федоровны.

Приведем еще несколько выписок из дневника Долли Фикельмон за 1833–1835 гг.:

26 января (1833): «Позавчера мы дали свой первый бал (в этом году. – А. В.)» [958] .

8 февраля (1833): «6-го мы дали большой бал для Двора, исключительно успешный <…> Император с Императрицей танцевали до половины пятого…» [959]

28 февраля 1834: «Пребывание здесь принца Оранского обязало нас дать для Двора два бала. Первый был в честь Принца, второй – в честь Императрицы. На последний бал Император явился в мундире Австрийского гусарского полка, шефом которого он является.» [960]

30 января 1835: «18-го мы дали свой первый большой бал, но Двор отсутствовал» [961] .

7 февраля 1835: «31 января (12 февраля по новому стилю) по случаю праздника, или точнее, дня рождения нашего Императора (императора Австрии Франца I. – А. В.) мы устроили большой бал для Двора. Император, в мундире австрийского гусара, как никогда светился добротой. Императрица была очаровательной, и Великий Князь – престолонаследник, впервые пожаловавший к нам, также казался ослепительно красивым. Он напоминает маленького принца из сказок о феях и совершенно не похож на своих сверстников» [962] .

Приемы обычно сопровождались танцами, но были также приемы-рауты, когда танцы не предполагались априори (например, во время Поста или траура). Тема таких приемов-раутов была продолжена Долли Фикельмон при описании раутов в других посольствах.

19 октября 1831: «Вчерашним вечером мы открыли наши большие приемы. Собралось многолюдное блестящее общество. В течение двух лет я боролась со здешней страстью к карточной игре. Я изгнала ее из своего дома, надеясь, что вечера будут проходить в беседах, – именно это нравилось мне в Неаполе, но тут такое невозможно.

Должна была отступить перед вкоренившимися привычками, и теперь у нас играют в карты, как и повсюду».

26 октября 1831 : «Наш второй прием вчера прошел исключительно успешно; собралось многочисленное общество.

[…] Общество здесь настолько неинтересно, что о проведенных в нем вечерах трудно рассказывать что-нибудь занимательное. […] Незначительные разговоры, никакого кокетства ума, карты, танцы, когда только возможно, и постоянная скованность.

П. Ф. Соколов. М. Т.Пашкова с дочерью Александрой. Акварель. 1820-е гг.

В других странах во время приемов образуются маленькие группы, ведутся оживленные разговоры, флирты. Здесь же, произнеся несколько незначительных слов, женщины вуалируются в показное целомудрие, а мужчины – в безразличие. Передвигаются с места на место или же начинают играть в карты, а когда танцуют, делают это сидя! В мазурке, живом и подвижном танце, дамы сидят, а встают со стульев лишь для того, чтобы сделать один-два тура» [963] .

Вечерние собрания императрицы

«Вечернее собрание императрицы» – термин, который известен, по крайней мере с эпохи Павла I. В юношеских воспоминаниях племянника императрицы Марии Федоровны Евгения Вюртембергского (1788–1857), впервые прибывшего в Санкт-Петербург 6 февраля 1801 г., впоследствии генерала от инфантерии русской службы, зафиксировано: «На следующий день представлен. Вечернее собрание императрицы – все члены царской фамилии, за исключением великой княгини Анны и ее двух братьев, Николая и Михаила, которые за малолетством остались в детских комнатах» [964] .

Традиции таких вечеров были продолжены Александрой Федоровной. Ее дочь Ольга Николаевна вспоминала о холерном 1831-м: «В то лето, когда холера удерживал нас в Петергофе, там же поселилась семья графа Виельгорского, возвратившаяся из-за границы. Граф Виельгорский… с бокалом шампанского в руке пел зажигательные цыганские песни у ног какой-нибудь красавицы. Прекрасно читая и декламируя, он постоянно держал Мама в курсе современной литературы» [965] . Речь идет об одном из братьев Виельгорских – Матвей Юрьевич Виельгорский (1794–1866), граф, шталмейстер, состоял при великой княжне Марии Николаевне, виолончелист.

Вечернее чтение было распространенным явлением в дворянском быту того времени. Одна рязанская помещица вспоминала: «Все усаживались тут же в столовой около круглого большого стола, на котором стояли две сальные свечи. – Мать всегда в зимние вечера читала вслух, помню, "Отечественная война 1812 года" Данилевского, потом романы Э. Сю "Вечный жид", "Радость", а также романы Диккенса» [966] . Произведения Чарлза Диккенса стали популярны в Англии с 1836 г., а первые русские переводы появились в 1838–1841 гг.