Будни и праздники императорского двора - Леонид Выскочков

В многочисленных 123 ролях пьесы участвовали в качестве актеров принц Вильгельм, различные немецкие принцы, принцессы, знатные гости. Главными исполнителями были Александра Федоровна в роли Лаллы Рук и Николай Павлович в роли принца Алириса (Америса), скрывающегося во время путешествия под видом поэта. Костюм Николая Павловича, им самостоятельно придуманный, состоял из голубого кафтана черкесского покроя, с широким поясом, на голове был род татарской шапки и зеленой чалмы.

Постановка должна была напомнить и о свадебном путешествии самой Александры Федоровны. Александра Федоровна была великолепна в своем костюме. Корона разделяла волосы, падавшие по обе стороны лица и локонами достигавшие дивных плеч. Стан облегал лиф из золотой парчи, концы широкого пояса ниспадали на белые одежды. Наряд был украшен жемчугом и драгоценными камнями, даже восточные туфли были осыпаны изумрудами. Розовое газовое покрывало, затканное серебряными нитями, облекало прозрачным флером ее фигуру. Праздник состоялся в Большом королевском дворце 27 января 1821 г., повторное представление было дано 11 февраля для 3 тысяч берлинцев в театре. Через год появилось изданное графом Брюлем иллюстрированное издание, посвященное этой постановке с 23 раскрашенными гравюрами.

Большое впечатление образ двадцатитрехлетней Александры Федоровны в образе Лаллы Рук произвел на В. А. Жуковского, и ранее неравнодушного к своей ученице. Он даже начал в апреле 1821 г. создавать предназначенный для нее рукописный журнал «Лалла Рук», перевел несколько поэм Томаса Мура и написал два стихотворения, посвященные великой княгине, под названиями «Лалла Рук» и «Явление поэзии в виде Лаллы Рук». В первом из этих стихотворений появилась строфа, ставшая знаменитой в русской поэзии:

Ах! не с нами обитает

Гений чистый красоты;

Лишь порой он навещает

Нас с небесной высоты… [914]

Это стихотворение, широко известное в рукописных списках, впервые было опубликовано лишь в 1827 г. Выражение В. А. Жуковского «гений чистой красоты» повторил затем А. С. Пушкин в стихотворении, посвященном А. П. Керн [915] .

Отныне к поэтическому псевдониму Александры Федоровны «Белый цветок» в честь любимых ею белых роз (впрочем, она любила и васильки) добавилось широко известное в придворном кругу «Лалла Рук». Именно ее имел в виду и А. С. Пушкин в черновой строфе восьмой главы «Евгения Онегина», создававшейся осенью 1824 – весной 1825 гг.:

И в зале яркой и богатой,

Когда в умолкший, тесный круг,

Подобна лилии крылатой,

Колеблясь входит Лалла-Рук

И над поникшею толпою

Сияет царственной главою

И тихо вьется и скользит

Звезда – Харита меж Харит,

И взор смешанных поколений

Стремится, ревностью горя,

То на нее, то на царя, —

Для них без глаз один Евгений,

Одной Татьяной поражен,

Одну Татьяну видит он [916] .

Маскарадный костюм Александры Федоровны «Лалла Рук» был одним из любимых ее, и его хорошо знали в обществе [917] .

В последний год царствования Александра I 4 (16) февраля 1825 г. был устроен бал-маскарад в честь дня рождения герцогини Саксен-Веймарской Марии Павловны, приехавшей в январе в Санкт-Петербург вместе с двумя дочерьми (Августой и Марией), на котором присутствовали также Анна Павловна с супругом принцем Вильгельмом Оранским.

По случаю коронации Николая I в Москве в 1826 г. был устроен маскарад, который описал писатель, в составе французской делегации, Франсуа Ансело: «Маскарад, устроенный в Большом театре, был первым из празднеств, которые теперь следуют в Москве одно за другим. Императорский театр, построенный несколько лет назад на Петровке, – здание благородного и старого стиля… Здесь представляются оперы, балеты, трагедии и комедии, но сейчас приготовления к торжествам вытеснили труппу в Малый театр, расположенный неподалеку. […]

Мужчины в мундирах, но без шпаги должны были оставаться с покрытыми головами, а на плечах иметь небольшой плащ из черного шелка с газовой или кружевной отделкой, именуемый венецианом и выполняющий роль маскарадного костюма. Знаки почтения… были запрещены… Гости должны были проходить, не обнажая головы и не кланяясь. Женщинам полагалось явиться в национальном костюме, и лишь немногие ослушались этого предписания. Национальный наряд, кокетливо видоизмененный и роскошно украшенный, сообщал дамским костюмам пикантное своеобразие. Женские головные уборы, род диадемы из шелка, расшитый золотом и серебром, блистали брильянтами. Корсаж, украшенный сапфирами и изумрудами, заключал грудь в сверкающие латы, а из под короткой юбки видны были ножки в шелковых чулках и вышитых туфлях. На плечи девушек спадали длинные косы с большими бантами на концах. […]

Вскоре те, кто имел пригласительный билет на ужин, прошли в соседние залы, где столы, уставленные цветами, фруктами и разнообразными блюдами, радовали глаз и обоняние, предлагая гурманам трюфеля Перигора (область Франции, знаменитая трюфелями. – А. В.), птицу Фасиса (Фазис – название р. Риони и города, основанного милетцами на месте современного Поти; по преданию, отсюда был вывезен фазан. – А. В.), стерлядь Волги, вина Франции и ликеры Нового света» [918] .

Обычно же на маскарадах было предписано подавать мед и лимонад.

Ежегодные новогодние маскарады были причиной довольно частой простуды. В письме от 12 (24) января 1833 г. император пишет И. Ф. Паскевичу в Варшаву: «Я поручил графу Чернышеву уведомить тебя, любезный Иван Федорович, о причине моей невольной неисправности (вовремя не ответил на письмо. – А. В.). Схватив простуду на маскараде, 1-го числа вдруг сшибло меня с ног до такой степени, что насилу отваляться мог. В одно со мной время занемогла жена, потом трое детей, наконец, почти все в городе переболели или ныне занемогают, и решили мы все грип (так в подлиннике – А. В.), но не гриб съели. Быть так и скверно и смешно» [919] . В январе 1849 г. на маскараде в Большом театре Николай Павлович снова простудился.

Для императора маскарад был весьма условным. Довольно часто он появлялся в казачьем мундире [920] , естественно, не закрывая лицо маской, поскольку офицерам это было запрещено. Обычно, как это было на маскарадах в 1849 и 1852 гг., он надевал просто казачий кафтан и шапку [921] . Впрочем, костюм варьировался. На «китайском маскараде» 1837 г. Николай Павлович был одет мандарином с искусственным толстым животом, он был в розовой шапочке и с косичкой [922] . По воспоминаниям великой княжны Ольги Николаевны, ему «нравились маскарады в театре, которые были подражанием балам в парижской "Опера". Как Гарун аль-Рашид, он мог там появляться и говорить с кем угодно. Благодаря этому ему удавалось узнать многое, о чем он даже не подозревал, в том числе и о недостатках, которые он мог устранить, и о необходимости кому-то помочь…» [923]

На маскарадах он вел себя вполне непринужденно. «Император и наследник, – пишет граф Рейзет, прибывший в Россию в 1852 г., – бывали совершенно запросто на маскарадах в Большом театре. Государь появлялся обыкновенно в казачьем мундире, который очень шел ему. Он похаживал взад и вперед в толпе, говорил, смеялся; маски интриговали его, толкали как первого встречного, и никто, по-видимому, не обращал на него никакого внимания. Таков характер русской жизни: рядом с самым строгим этикетом допускается полная бесцеремонность» [924] . Впрочем, при Николае I маскарады чаще проходили не в Большом театре, а в «благородном собрании» (в Дворянском собрании, в доме, где ныне находится Филармония), или в доме Энгельгардта на Невском проспекте. Вслед за императорской четой маскарады у Энгельгардта стало посещать и высшее столичное общество. По воспоминаниям современников, «в этих маскарадах особенных костюмов не было… дамы были в масках и в разного вида домино и капуцинах, а мужчины просто во фраках с шляпою на голове» [925] . В разговорах с дамами на маскарадах Николай Павлович был как всегда любезен, но фамильярностей не любил, и они могли подчас вывести его из себя. Известно, что на маскарадах появлялись дамы из разных социальных слоев общества, что дало повод мадам Рондо сравнить маскарады с железной дорогой, которая также уравнивала различные классы и сословия [926] . В маскарад 1851 г. одна из сомнительных масок (вероятно, из кухарок или горничных) стала фамильярно флиртовать с государем, жеманно спрашивая: «Кто же я такая?» – «Дура», – вспылил Николай Павлович и отвернулся [927] .

На одном из маскарадов Николай Павлович познакомился с Варварой Аркадьевной Нелидовой (умерла в 1897 г.), племянницей Екатерины Ивановны Нелидовой – фаворитки Павла I, тихо доживавшей свой век в Смольном, а на лето выезжавшей и в Царское Село (Николай Павлович по-своему заботился о ней). Она стала его постоянной привязанностью.

В дневнике 1 января 1830 г. Долли Фикельмон пишет: «Большой маскарад в Зимнем дворце. Обычай этот, заведенный императрицей Екатериной, прекрасен. Как это трогательно в начале года открывать для народа двери дворца. Толпа заполняет его, и Император с семьей оказывается среди 32 тысяч человек. Для оправдания названия маскарад мужчины являются в военной форме без шпаги, но с головным убором и в коротком, накинутом на плечи домино. Все дамы, во главе с Императрицей, в русских народных костюмах. Ужин на 500 человек в сказочно освещенном Эрмитаже был великолепным» [928] .