Молодой Бояркин - Александр Гордеев

суждениями по случаю, а жизненными, "рабочими" истинами.

Докурив, Санька вдавил окурок в подошву сапога, потому что сидел на турецкий

манер, и потом так же поднялся с ногами крест-накрест.

– Ну, ладно, давай-ка все же разделаемся до обеда с этой кучей, – очень серьезно

предложил он.

Машина со щебенкой пришла, как обычно, под конец рабочего дня. Все подошли к

ней, чтобы заглянуть в кузов. Игорь Тарасович сидел за стеклом с упавшей челюстью,

видимо, чувствуя себя безжалостно обманутым. В его фотографической памяти кормоцех

стоял посредине надежного белого поля, а теперь он очутился в самом настоящем болоте с

глубокими лужами, озерцами и даже группками кочек. Насыпная дорога от тепла и от колес

расплылась по сторонам, как акварельный росчерк на мокрой бумаге.

Смуглый, широколицый водитель-татарин сидел в КамАЗе, распахнув дверку,

отделанную пластиком, и приглаживал блестящую, основательную залысину. В его кабине

был такой комфорт, что не хватало только какого-нибудь красного ковра за спиной. Но

людям, подошедшим в сапогах с пудом грязи на каждом, особой нелепостью показались его

легкие желтые туфли. Водитель ни с кем не поздоровался, а, отквасив губу, все смотрел на

кормоцех и на те полтораста метров, что отделяли шоссейную дорогу от стройки.

– Если я сунусь в эту трясину, то меня потом и вертолетом не вытащить. Все! –

решительно заключил он. – Везу щебенку назад.

Не видя необходимости выслушивать чье-либо мнение, он тут же захлопнул дверцу, и

машина, с ревом бросаясь грязью, начала разворачиваться.

– Начальника-то, начальника-то оставь! – закричал Санька, потешаясь над ничего еще

не понявшим и потому вполне спокойным Игорем Тарасовичем.

Алексей Федоров бежал наперерез машине, оскользаясь и махая руками. Водитель

остановился и высунулся из кабины.

– Нам эта щебенка позарез нужна! – сказал Алексей. – К тому же, она государству в

копеечку обходится. Ее привезли по железной дороге с Урала или с Восточной Сибири. Да

плюс пробег такой мощной машины за двести с лишним километров.

– А как? Как тут проедешь? Или я высыплю ее прямо здесь…

– Подожди! Я сейчас прямиком к директору совхоза. Попрошу "кировец", тот

протащит.

Трактор пришел через полчаса. Все засуетились, расправляя трос. Игорь Тарасович

тоже забегал, пытаясь быть полезным, и, когда трактор поволок буквально поплывшую

машину, он, не жалея своих блестящих хромачей, наматывая на них такие же гири, как и у

других, обрадовано бросился показывать дорогу.

Около самого кормоцеха они с Федоровым, идущим впереди, показали два разных

проезда, и тракторист, оставив в стороне яростно дирижирующего прораба, выбрал вариант

Федорова.

Из-за щебенки бригада в этот день задержалась дольше обычного. Бояркин и Санька

уходили с работы вместе.

– А ведь время-то сегодня вроде даже, наоборот, быстрее прошло, – сказал Санька.

– Так мы же сегодня никуда не торопились, – ответил Николай. – Просто жили, и все.

И сейчас живем…

– Эх, подпрыгнуть бы от радости, да сил нет, – сказал Санька, – устал сегодня.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Дружная, трезвая, да еще и сознательная сверхурочная работа в этот день по-доброму

взбудоражила бригаду. Все почувствовали особое дружеское расположение друг к другу и

вечером кучно двинулись в клуб на фильм "про разведчиков". Присоединился к ним и

Бояркин.

Это был их второй или третий выход за все время, и поэтому после кино все они: и

молодые, и в возрасте – остались поглазеть на танцы под магнитофон. Эти танцы,

оказывается, были каждый день после второго сеанса. Строители выволокли из зрительного

зала целый ряд кресел с откидными, хлопающими сиденьями и расположились вдоль стены.

На противоположной стороне сидели три не слишком привлекательные, казавшиеся, как и

положено, неприступными, женщины лет по тридцать. Бояркин на всякий случай

присмотрелся к ним внимательно.

Сегодня опять шумели и стучали в бильярд местные парни, в фойе была такая же

уличная промозглость; грязь вползала и сюда – около двери она лежала жирным

пластилиновым слоем и лишь немного утоньчившись, расползалась дальше почти по всей

площади, так что становилось даже любопытно, за какие такие деньги уборщица каждый

день добывает этот пол из-под земли.

В углу толкались девчонки-десятиклассницы. Взволнованные взглядами незнакомых

мужчин, они специально громко обсуждали какую-то консультацию – у них и в самом деле

приближались экзамены. "А ведь совсем недавно все это было и у меня", – подумал Николай,

хорошо понимая, какое сумбурное, противоречивое у них сейчас время: весна, на носу

страшные экзамены, наскучившее родное село, большой мир, маячащий впереди, желание

сейчас же жить на полную катушку и необходимость разумно спланировать всю жизнь. "Все

это у меня было, словно вчера, – думал Николай, – а теперь я со своими делами показался бы

этим девчонкам скучным дядей, а они для меня – легкомысленная мелюзга".

Приготовившись танцевать, десятиклассницы посбрасывали пальто и остались в

разноцветных ярких платьях, которые после зимы и надоевших пальто радовали взгляды,

поднимали настроение.

– Видишь, какие чернильницы, – авторитетно сказал Санька, толкнув локтем, – Вот,

елкин дед, какие невесты-то растут. Заранее надо выбирать.

Было видно, что Санька просто пыжился, маскируя свою робость перед этими

"чернильницами". "А я свое отвыбирал, – мысленно ответил ему Николай. – Теперь, как учит

Ларионов, я имею право лишь наблюдать".

Интереснее других показалась ему одна девчонка, оставшаяся в осеннем темно-синем

пальто с платком в руке. У нее было лицо с чистой, почти матовой кожей, с высокими

скулами, с крупными глазами, с тонкими, полукружными бровями, с волосами редкого

пепельного оттенка. Когда-то не очень серьезно Бояркин считал, что каждому имени

соответствует определенная внешность, и теперь окрестил эту девушку Наташей. Чем-то

напоминала она Наташу Красильникову, которой давным-давно передавал он записки,

украшенные черепами и скрещенными костями. Наверное, эта "Наташа" тоже нравилась всем

ребятам в классе. Хотя кто знает? Сама она как будто не понимала своей привлекательности,

портя ее какими-то короткими, незаконченными скованными движениями, сжатыми плечами,

взглядом понизу. "Эх, ну что же ты…" – отчего-то переживая за нее, упрекнул Николай.

Школьницы дождались, наконец, нужную музыку из картавых динамиков и, смущенно

пересмеиваясь, заподталкивали друг друга в центр фойе. "Наташа" в это время что-то тихо

сказала самой ближней подруге, тронув ее за руку, потом так же извиняюще обратилась к

другой, и с платком в руке пошла через открытое пространство к выходу. И тут с ней что-то

произошло. Видимо, этот уход показался ей дерзким, так как она оставляла подруг и на

короткое время ей пришлось обратить на себя внимание всего фойе. Как бы там ни было, но

она вдруг высоко, даже выше чем достаточно, вскинула голову и пошла очень быстро, почти

побежала. Все в ней выпрямилось,