Плохо быть мной - Михаил Найман

— Милые, — сказала Эстер.

Я не спорил. Было лень разговаривать. «Готов обожать их, когда сорву с них белье!» — орал Бини Мэн из колонок. Я и Эстер были каждый в своей капсуле и слушали.

— Классно, — нарушил я тишину. — «Белье» — классно!

— На мне нет, — произнесла Эстер с отсутствующим видом.

— Белья?

Она кивнула. Слова растворились где-то под потолком клуба. И мне, и ей было лень придавать этому хоть какое-то значение. Нам вообще было лень. Каждый думал о своем.

— Ты можешь посмотреть, что на мне его нет, — все так же равнодушно произнесла Эстер. — Уронишь нечаянно на пол мою пачку сигарет, а когда залезешь под стол, чтобы поднять, посмотришь. Когда увидишь, обязательно скажи.

— С меня хватит впечатлений на сегодня.

— Ой! Я сама уронила! Не мог бы ты залезть под стол и поднять мои сигареты, бейби? — Эстер явно было скучно.

— Ладно, — согласился я.

— До встречи, милый! Увидимся в новой жизни. Скучаю по тебе, Мишенька! Ну, как там, видишь?

— Сумку вижу. Они забыли сумку…

— Сумку? Какую сумку? — неожиданно для меня Эстер отнеслась к случившемуся серьезно.

— Подожди. Тут написано USSR. Сумка, которая была в России в советское время, представляешь? Синими буквами USSR. С другой стороны должно быть красными буквами по-русски СССР. Точно!

— Мне плевать, что там написано и каким цветом! — завелась Эстер. — Просто открой и скажи, что внутри!

— Тяжелая. И набита чем-то одинаковым…

— Да открывай ты ее! Подожди, дай я. Деньги, — произнесла она металлическим голосом.

— Что, вся сумка?

— Вся. Встаем. Забираем и уходим, — расхохоталась Эстер.

Мы подняли головы. Рядом с нами стоял полный. Тот самый, который танцевал с невидимой партнершей. Когда мы его увидели, он уже подсаживался к нам.

Сумка осталась на полу, между нами и им, момент был упущен.

— Fuck! — выругалась Эстер.

Полный нам улыбнулся. Наша официантка поставила перед ним стакан воды и хлебцы с квадратными кусочками сливочного масла. На нем была белая рубашка с потными пятнами под мышками. На пальце здоровый перстень. Палец был жирный, напоминал сардельку. Он им постукивал по столу, пока ждал, когда официантка придет принять его заказ. Мы с Эстер загипнотизированно на палец смотрели.

— Сейчас, бейби, — прошептала Эстер сквозь стиснутые зубы. — Наклоняешься, забираешь сумку, и уходим. — Это уже не походило на шутку.

— Слишком далеко, — прошептал я.

— Fuck! — снова выругалась Эстер.

Поздно. Упущен момент. Такое бывает. Понимаешь, что секунду назад все было хорошо, а сейчас руины. Такое случается во сне: надо бежать, а не можешь двигаться. Мы сидели и смотрели, как толстяк постукивает по тарелке жирным, похожим на сардельку пальцем с перстнем.

Подошла официантка.

— Неужели будет заказывать? — в отчаянии прошептала Эстер.

— То, что я заказывал до этого, милочка, — произнес полный, облизывая губы, как в предвкушении приближающегося обжорства. — Вы ведь не забыли, что?

Ему принесли луковый суп, такой же, как ела Эстер, салат «Цезарь» и курицу с картошкой, политую сметаной. Мы сидим и смотрим.

— Солнышко, у нас скоро автобус, — напомнил я.

— Сидим до упора, — процедила Эстер сквозь зубы.

Ее взгляд не отрывался от его тарелки. Он ел суп, и подбородок у него был весь мокрый. Хотелось протянуть салфетку, чтобы он вытерся. Официантка пришла собрать наши тарелки. Наш ужин кончился, пора было уходить.

— Еще будете? — спросила она.

— Да, мы будем еще есть, — металлическим голосом проговорила Эстер. — Закажи что-нибудь, милый. — Я замешкался. — Что ты хочешь есть, лапушка? — словно по складам произнесла Эстер, избегая встречаться со мной взглядом. — Хочешь что-нибудь на сладкое, мой любимый? Может быть, хочешь выпить?

— Выпить! — обрадовался я. — Будем пить!

Принесли виски. Я поднял стакан.

— За твою красоту, настолько красивую, что она не оставляет возможности пить за твои душевные качества. И тем не менее — за твой ум и доброту! Благодаря тебе я впервые могу сказать, что мне нравится штука, которая называется жизнь.

— Ура, — произнесла Эстер с облегчением от того, что я кончил тост.

Мы чокнулись и осушили стаканы. Что-то расплылось в глазах, легкий гул коснулся ушей. Я сделал официантке знак повторить.

— За тебя, — начал я говорить еще до того, как нам принесли, — такую же аппетитную, как верхушка кремового пирожного у этого, — я посмотрел на полного.

— До упора, — прошипела Эстер остервенело. — Если положение безвыходное, берешь бутылку, жахаешь ему по голове, я беру сумку, и уходим.

Я видел, что ее уже не остановить. Грань между реальностью и игрой исчезла.

— Почему я? — спросил я.

— Я тебя всегда оберегаю и защищаю, ты это знаешь. Но сейчас от тебя впервые требуется немного самостоятельности.

Мужик доедал суп. И поглощал хлеб, хотя впереди было второе. Полные люди такие.

А нам оставалось десять минут до автобуса, и их надо было чем-то занять. Виски поступал на наш стол без задержек.

— Эстер жил, Эстер жив, Эстер будет жить, — выговорил я спотыкаясь. — Учиться, учиться и учиться.

Я положил голову на стол. Эстер смотрела вдаль.

— Это ты про меня? — спросила она немного погодя.

— Кто?

— Учиться, учиться и учиться?

— О чем ты?

— О том, что я все время учусь.

Разговор зашел в тупик. Мы не могли поднять друг на друга глаза, до того пьяны.

— Лени Кравитц, — сказал я. — Его песня пошла, «Будь». Обалденная. «Эта жизнь иллюзия, и она единственное, что у нас осталось…» — подпел я. — Если бы был в более вменяемом состоянии, пригласил бы тебя на медленный танец. Всю жизнь мечтал: встречу любимую, приглашу танцевать под эту песню. Слушал — и мечтал. А теперь получил шанс и не могу встать со стула.

— Я бы твое приглашение отклонила.

— Почему?

— Похоже, мальчик забыл, для чего мы тут, — нехотя пробормотала Эстер и кивнула на полного.

— Я себя с ним ассоциирую, — сказал я.

— С кем?

— С Лени Кравитцем.

— Потому что он наполовину русский еврей?

— Потому что он наполовину черный.

Я снова сделал знак официантке. Автобус должен был уходить с минуту на минуту, если не ушел. А мы застряли здесь, беспомощно наблюдая за тем, как незнакомый нам человек поглощает блюдо за блюдом, не понимая, что нас держит. По-моему, мы даже успели подзабыть о сумке. Ввязались, увязли, а во что ввязались, уже не вспомнить. Как рыбак, отвлеченно наблюдающий за рыбой, которая только что сорвалась с крючка и какое-то время еще плещется на мелководье.

— Это тоже там было? — спросил я Эстер.

— Где? Что?

— В месте, которое точь-в-точь как это, где ты была? Сумка?

— Нет, — серьезно ответила Эстер.

Она была поглощена не столько тем, чем кончится, сколько тем, как продолжится.

А толстяк поливал курицу брусничным соусом, сыпал зелень на картошку, окунал в сметану. Мы внимательно смотрели. Автобус все равно ушел, смотреть можно вволю. Он громко пыхтел. Перед ним лежал еще не тронутый шоколадный торт. Он поднял голову и смущенно улыбнулся.

Эстер сжала мне локоть и стала жарко шептать на ухо. Сжимала так сильно, что я почувствовал боль. Из слов я разобрал только «сейчас или никогда», главные. Они значили, что я должен тут же взять в руки ближайшую бутылку и трахнуть полного по голове, потому что потом будет поздно.

— Потом будет поздно, — сказала Эстер. — Это я тебе точно говорю, бейби.

Я ответил «нет».

— Не сделаешь? — яростно прошептала она. — У тебя одни сплошные «не сделаю»! Все время, что мы вместе, ты никогда ничего не делал, и это нормально. Я сказала себе: мой Мишенька никогда ничего не делает, и это нормально, потому что я люблю его. Но если ты сейчас не сделаешь, то я, серьезно… — она задохнулась. Ею руководил азарт, потому что происходившее было настоящим приключением.

Официантка больше нас не спрашивала. Она видела, что мы поймали кураж, была довольна и несла новые порции спиртного. В этом присутствовала какая-то истерика. Я уже был не в состоянии произносить тосты.

— Я совсем пьяная, — сказала Эстер. — Мишенька! Сейчас же! Сволочь! — прошептала она с ненавистью в голосе. Потом посмотрела дядьке в глаза и произнесла нарочито громким голосом: — Ой! Я, кажется, только что уронила бумажник.

Сказала это искусственно громко и глядя на него так, будто от того, слышит ли он, зависела правдивость ее слов.

— Ну что же это такое! Уронила! Бывают же такие неудачи!

Она неловко полезла под стол. Долго не вылезала, наконец появилась. Прошептала яростно: