Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

– А потом куда? – спросила Белла, прервав ее мысли.

– Потом?.. Признаться, особо не думала.

– Давай на боевые?

Оно и понятно, мрачно подумала венецианка, для Беллы-то это любимый предмет, а не час позора, как для нее самой. С другой стороны, лучше уж сразу отмучиться, чем потом весь день предвкушать.

– Договорились.

– А я тебе заодно про алхимию расскажу!

Одиль неопределенно мотнула головой. Отношения Беллы с алхимией были специфические, в духе «любви-ненависти». Сам предмет ее привлекал мало, она не очень понимала, зачем он бы ей был нужен, за исключением прикладных аспектов вроде зелий, которые ей удавались через раз. Но для нее было невозможно признать неудачу перед ван Гельмонтом – фламандцем, называющим себя нидерландцем и ставящим на одну доску ее и какую-нибудь Катлину… хуже того – не на одну, потому что Катлина была его личной ученицей, а Белла – нет. И она лезла порой из кожи вон, как будто алхимия была не наукой, которую надо любить, а крепостью, которую надо взять.

Одиль даже пожалела, что уже уговорилась с Ксандером и потому не поддержит подругу на самом, должно быть, пугавшем ее экзамене, но тут же опомнилась: ей самой алхимия пока вполне давалась, а в присутствии более успешных соискателей ее крепости Исабель начинала нервничать и ошибаться больше обычного.

– А я тебе – про символистику, – только и отозвалась она, натянула на себя выбранную рубашку, схватила шаль поплотнее – после купания по спине все еще бегали мурашки – и выскользнула за дверь.

– Мои милые дети! Первые, подумать только!

Мэтр Баласи, как всегда, невозмутимо и благодушно царил со своего любимого, слегка трещащего под его весом кресла, и кабинет, украшенный барельефами могучих бородатых царей и не менее титанических львов, не изменился тоже, так что всем тем, кого Одиль с Ксандером обнаружили толпящимися у дверей и рванувшимися заглянуть, как только смельчаки приоткрыли сей священный портал, ничего нового углядеть не удалось.

– Там еще наших много, мэтр, – почтительно уточнил Ксандер.

Баласи небрежно повел в воздухе своей источающей ароматы палочкой.

– Конечно, мой мальчик, но первыми-то вошли вы. Я всегда, знаете ли, стараюсь угадать, кто это будет. Мы даже пари заключаем… да. Но это неважно. Вам. Вы же волнуетесь… я прав? Хотя, впрочем, вы у меня и на уроках молодцами!

Молодцы переглянулись.

– Конечно, волнуемся, мэтр, – поспешила уверить Одиль.

Баласи прямо расцвел.

– И правильно, моя дорогая девочка! Наше искусство – тонкое, чреватое опасностями и ошибками… значит, первым будете вы, мой мальчик. Согласны?

Ксандер кивнул и чуть поджал губы, не волнуясь, а сосредотачиваясь. Волноваться ему было и в самом деле особенно не с чего: он был аккуратен и точен, и с символистикой, тем более базовой, проблем пока не имел. К тому же, нервы у него были крепкие, как Одиль уже не раз могла убедиться, и намеки Баласи это спокойное сосредоточение нарушить не могли. Отойдя от них на пару шагов, она прислушалась к себе. Внутри, где-то в районе желудка, что-то такое трепыхалось, как мальки в пруду, и это уже был непорядок: вильнет такой малек хвостом, и ей изменит рука. Как там говорил ее учитель? «Как спокойна вода, так спокойно мое сердце…»

– …у нас будет довольно простая. Тебе надо нарисовать символ к себе домой… да, прямо там, на двери, как раз удобно. Но при этом не в главную дверь, не привычную, не ту, что тебе еще в детстве показали, хорошо? И без обмана, предупреждаю! – Брови мэтра сошлись вместе, как грозовые тучи; завораживающее зрелище, подумала Одиль. – Я пойму, учти, и не приму экзамен!

Ксандер кивнул еще раз, явно уже думая, какое бы место выбрать, и взгляд у него стал немного отрешенный, будто он вглядывался вдаль. Одиль стала соображать тоже, раз уж у нее было время. Преимуществом это не являлось, раз Баласи ее оставил в кабинете, да и Ксандера не ограничивал по срокам, но чем быстрее они закончат здесь, тем лучше.

Ксандер шагнул к двери, и она отвлеклась от своих мыслей, даже поймала себя на том, что затаила дыхание, когда палец Ксандера коснулся двери, а потом отдернулся, и фламандец глянул на мэтра.

– Да-да, прямо там, на двери, – подбодрил его тот.

Ксандер чуть дернул бровью, но подчинился.

На дверях рисовать символы никто не рисковал – точнее, как: сразу же после строгого предупреждения Баласи против именно этой практики, рискнул Адриано. Тот вечер был мирный и тихий, Одиль с Беллой как раз шли к себе после чая с лавандой, которым однокурсников угощала Марта, и Одиль, в полном умиротворении, только глянула в сторону двери парней, когда та вдруг полыхнула на весь полутемный коридор ярким огнем символа.

Такого Одиль, если честно, не ждала. Потом, по здравому размышлению, она сообразила, что ей никогда раньше не доводилось быть по ту сторону используемой двери, уж как-то так вышло, и к тому, как это выглядит с этой стороны, она не была готова. Судя по несколько озадаченному лицу Беллы, с которой она тут же переглянулась, у Беллы тоже такого опыта не было. Они подбежали к двери, и тут символ потух, будто и не было, а дверь вдруг содрогнулась и изнутри раздался глухой стук, будто что-то тяжелое с размаху приложили к ней изнутри.

Еще через секунду Белла решилась и постучала, и изнутри же раздался слегка запыхавшийся голос Ксандера: «Сейчас!» Еще мгновение, и Ксандер дверь в самом деле дверь открыл, там обнаружился и Адриано, и вдвоем они поведали, что случилось.

Вообще Адриано не думал рисковать. Точнее, думал, конечно: предупреждение Баласи на него подействовало, как красная тряпка на быка, но дураком он не был и нашел, как ему показалось, идеальный компромисс – нарисовать на двери что-нибудь знакомое в доску. Улучив момент, когда Ксандер забылся над артефактом – этим утром им выдали каждому по одному, с тем, чтобы они самостоятельно определили их функции, – Адриано стал чертить.

Ксандер, впрочем, забылся достаточно, чтобы не поднимать головы, но недостаточно, чтобы не задать вопрос, простой и краткий, как все, что Ксандер говорил, но отвлекший Адриано на мысли, по логической цепочке приведшие к самолетам. Само по себе это было несложно, самолеты никогда не были далеко от его мыслей, но в этот вечер чуть не оказались роковыми. Задумавшийся Адриано начертил на двери вовсе не символ венецианского палаццо, и едва он дернул за ручку, как перед ним разверзлась дышащая