Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

зря, как та же Алехандра, а всегда только по делу. Вторым ее советчиком был Адриано: она влюбилась во всевозможных редких животных и тоже попала в ученики к Скотту – общение с ними требовало особого понимания и даже умения немножко ими стать, а тут без каледонца было никуда.

Говорила Леонор на латыни: еще в начале года попросила всех, даже иберийцев, говорить с ней только на общем языке магического мира. Поначалу это давалось трудно и ей, и ее собеседникам, сочувственно слушавшим, как она безжалостно коверкает грамматику и произношение главного языка Европы, и пополнявшим ее словарь. Но попытки перейти на ее родной язык она пресекала, а единственный раз, когда Хуан решил пошутить, намеренно введя ее в заблуждение, для него кончился единственной же ссорой с Педро и подбитым глазом.

Страдания и усилия окупились: сейчас она уже изъяснялась и писала, насколько могла судить Одиль, недавно попавшая с ней в пару на артефактологии, вполне неплохо, и разве что изредка могла переспросить или уточнить какое-то слово, да и то на уроке, где и те, кого с детства учили, порой слышали для себя новые термины. В обычном разговоре она уже не запиналась.

– Я не знаю, что делать с платьем на бал, – пояснила она, когда Белла, на которую она и смотрела во время этого признания, озадаченно нахмурилась. – Дело не в деньгах, у меня… есть. Не уверена, что много, но достаточно.

Лоб Беллы на этих словах ничуть не разгладился. Иберийка о деньгах знала только то, что кто-то их платит за труд, но сколько, для нее было загадкой. Одиль ее понимала: если бы не Адриано, с упоением торговавшийся в каждой лавке в Венеции, неважно, за бриллианты или пару яблок, она бы тоже понятия зеленого не имела, что сколько стоит. Леонор попался целый курс людей с расплывчатым схожим пониманием, поэтому после первоначальных расспросов она, видимо, махнула рукой, благо в Трамонтане платить тоже ни за что не приходилось.

Одиль решила понадеяться, что кортесы Иберии были щедры к своей подопечной. На Йоль Леонор была в чем-то простом, но затянула на талии дивную вышитую цветастую шаль, и выглядела вполне нарядно. Другое дело, что шаль могла быть делом рук ее матери, и для бала в любом случае такими мерами было не обойтись.

– Я тоже в первый раз заказываю, – вдруг сказала Белла. – Мне обычно кормилица шила.

Леонор бросила на нее благодарный взгляд.

– Мне – мама, – отозвалась она, подтверждая догадку Одили. – Но тут-то надо что-то… модное. Да? А я даже не знаю, где это смотрят.

– У меня есть мастерица, – подала голос Одиль. – Хочешь с нами?

Так и вышло, что в первых числах марта они – открыв дверь с разрешения ректора и под наблюдением мэтра Баласи – втроем отправились на день в Светлейшую Республику. Венеция глубоко поразила обеих ибериек, причем Белла молчала, словно воды в рот набрав, и смотрела на каналы слегка ошалевшим взглядом, а Леонор восторгалась буквально всем, будто сказкой, которая не может существовать на самом деле, но от того не менее прекрасна. Особенный восторг у нее вызвал крылатый лев святого Марка, напомнивший ей, конечно, мантикору.

Несмотря на свою славу и востребованность, швея поклялась, что их платья будут в срок. Сомневаться в словах тех, кто зарабатывает своим трудом, Одиль не привыкла, поэтому принесенные действительно за три дня до заветного бала платья были обстоятельством приятным, но вполне ожидаемым.

А вот то, что волшебные недопчелы, влетев со своим грузом в их маленькую гардеробную, тут же опрокинули флакон с духами – ее любимыми! – стало бесспорной неудачей.

Одиль подбросило на кровати, едва со стороны гардеробной раздался звон, и она успела заскочить в гардеробную и закрыться в ней еще до того, как запах горького миндаля вполз в спальню. Но на этом успех закончился. Она честно дала запаху бой, размахивая мешочком с лавандой, но единственным эффектом этого упражнения стала мигрень, радостно вгрызшаяся ей в виски. Делать было нечего: она выскочила из благоухающей гардеробной, закрыла дверь как могла тихо и прокралась на цыпочках к окну, по пути опасливо глянув на Беллу. Но свернувшаяся клубочком иберийка забылась сном уже глубоко за полночь и сейчас только что-то пробормотала, крепче прижав к груди усыпивший ее фолиант. От распахнутого окна в комнате посвежело, но запах Одиль все еще чуяла, и, спасая разболевшуюся голову, решила сбежать и искупаться, тем более что ветерок принес завлекательный аромат озерной воды.

Снаружи Одили попался только один взъерошенный Клаус, явно не столько проснувшийся, сколько еще не ложившийся. Единственную по-настоящему раннюю пташку она обнаружила, добравшись до укромной бухточки, и это был Ксандер, плававший там с самым безмятежным выражением на лице.

Чем озерцо было хорошо, так это тем, что вокруг него и над ним сплошь росли плакучие ивы, образуя удобные альковы: ей удалось незаметно и скользнуть в воду, ежась от ее зябкой прохлады, и возникнуть из нее – правда, практически у него под носом, он еле успел затормозить, чтобы ее не протаранить.

– Поздравляю первого отоспавшегося, – нараспев сказала она.

Чертова шевелюра отозвалась и на это: волосы, старательно остриженные по самые уши, коснулись мокрыми концами плеч – опять придется отстригать, что ж это за бедствие такое.

– Спасибо, – отозвался он. – А ты как?

– Целые пять часов сна!

Он ухмыльнулся в ответ и показал ей большой палец.

Накупавшись до мурашек, они целомудренно разошлись под разные ивы, но в одевании он ее опередил, и когда она вышла из-под осыпанных росой веток, одергивая измазавшуюся по подолу юбку, он уже стоял на берегу, пожевывая травинку, и с усмешкой наблюдал, как из воды выкарабкивается Адриано.

Судя по тому, что он был по уши в какой-то тине, братец решил посуху не добираться, а сиганул, похоже, прямо из окна в озеро, как дома – в Большой канал. Спутанные его волосы стояли дыбом, и там что-то решительно и отчаянно шевелилось.

– Никогда, – сообщил он им вместо приветствия, с фанатичной убежденностью древнего пророка, – не пейте кофе с женьшенем. Особенно пять чашек.

Они только переглянулись. В серо-зеленых глазах Ксандера плясали искры.

– Нехорошо тебе? – спросил он.

– Отвратительно. – Адриано бросил выжимать рукав рубахи, качнул головой и поморщился. Шевеление в его волосах усилилось; наконец наружу выскользнул жадно хватавший воздух ерш, – и я что думаю… – и шлепнулся ему на плечо. Пробормотав проклятие, Адриано его поймал за хвост, что вышло не сразу, и метким броском отправил назад в воду. – Да, так я что думаю, надо кому-нибудь