Авиаторы Его Величества - Василий Вадимович Зеленков

– Чтоб тебя!.. – всплеснул руками толстяк и развернулся к корвету: – Эй! Тащи мои инструменты!

Куривший на рампе снабженец затушил сигарету о ботинок, убрал бычок в переносную пепельницу и скрылся в грузовом отсеке. Толстяк, ворча, тоже потопал к кораблю.

Левицкий не упустил подвернувшийся шанс.

Перебежками, когда пехотинец не смотрел в его сторону, он кинулся к Даремину. Краем сознания старлей невольно отметил на рукаве громилы нашивку с белой совой и недоверчиво встряхнулся.

«Почудилось, наверное», – решил он.

Не мог элитный венетрийский полк разгуливать по «Вентас Аэрис», как по родным горам. Разве что старлей до сих пор спал и видел десятый сон, просто с объемными декорациями и реалистичными героями.

Но судя по выпученным глазам и покрасневшему лицу, майор был вполне настоящим. Он глубоко вдохнул, когда Левицкий вытащил кляп, и выпалил:

– Харут? Ты что здесь делаешь?

– Гулял. Вижу – Телец сидит. Думаю, надо старшему по званию тряпку изо рта вытащить, а то матюгаться не сможет… – Левицкий достал из брюк складной нож и разрезал веревку на запястьях Даремина. Командир ему не нравился, но чужаки не нравились больше.

– Спасибо, – буркнул майор.

– Ух ты! – неподдельно изумился старлей и протянул ему в одной руке разводной ключ, в другой – нож. – Пожалуйста, сэр. Выбирайте, чем будем с непрошеными гостями разговаривать.

– Не надо, – Даремин потер саднившие кисти и после секундного раздумья взял нож. – Тут человек пять. До тревоги всех не уложим, а меня верняк хватится жирномордый. Я хотел до радио добраться – мостик-то прикрыли.

– И что?

– А ничего. Отрезали нас. Нет связи. То ли Ижерев постарался, то ли эти…

– Ижерев где?

– В лазарете. Он, когда кутерьма началась, пустил системы вразнос. «Вентас» выл сигналкой, плевался пожаркой и сиял, что елка. Его скрутили, избили до полусмерти. Хорошо хоть Росева пустили подлатать. Чинят теперь, песьи дети…

– Твари, – Левицкий протянул Даремину руку и искренне понадеялся, что лидер авиатехнической группы выкарабкается. Тит Росев, просветленный-целитель, вытягивал самых безнадежных пациентов.

Майор перехватил запястье и встал.

– Так что произошло, сэр?

– Чтоб сам до конца понимал. Похоже, горцы с цепи сорвались. Видел здорового? «Сова». – Даремин отряхнулся. – Как бы отсюда тихо выбраться…

«Значит, нашивка не приснилась», – подытожил Левицкий и откинул люк к ближайшей технической лестнице.

Старлей узнал о них от авиатехников. Больше никто этими лестницами не пользовался.

Вертикальная шахта пронзала фрегат, кое-где разветвляясь лазами к другим колодцам. По тоннелям авиатехники быстро добирались до поврежденных узлов, не мешая корабельному распорядку. Вряд ли венетрийцы не вспомнят о технических лестницах, но Левицкий надеялся – беглецов сперва поищут по каютам. Поймут ведь, что майору помогли.

– Большинство газом усыпили – пустили по вентиляции, – бурчал Даремин. – Кто не слег, тем досталось горчичным, кулаками и пулями. Пилоты в общем кубрике. Пехотинцев упихали, как птеродактилей в буй, – в один, на третьей палубе.

– Вы-то как выбрались?

– Мичмана не докричался, вещи в прачечную понес. Там и переждал.

– В баке для грязного белья? – хохотнул Левицкий и по грозному сопению майора догадался, что попал в яблочко.

– Ерничаешь все, Синорск.

– Фамильярничаете, сэр, – сейчас он вовсе не хотел подшучивать над Дареминым. Не повесь тот последнее взыскание, старлей сидел бы в кубрике с плененными пилотами. – До третьей палубы еще два пролета вниз… Руки не болят?

Даремин пренебрежительно фыркнул в щеточку русых усов.

– Не считали, сколько горцев?

– В корвет больше пяти десятков напихаться не могло.

– Значит, наших «крылатых» хватит их раскидать. Потом пойдем за коммандером, – ответил Левицкий и чуть не прикусил язык.

Он раздраженно мотнул головой.

Понятно, что ему хотелось вышвырнуть прочь непрошеных гостей, но желание обладало странным привкусом. Будто чужаки вторглись в его владения и портили любимые поля. Хотя именно на баронство Левицкому давно было плевать.

После альконско-россонской войны он избегал появляться дома. Поместье отстроили, и оно напоминало ему о родителях, брате и сестре. О жене. О сыне. Обо всех, кто погиб в самой первой бомбардировке. Она накрыла цветущий Синорск, оставив ожог у подножия Аркаллайского хребта.

Левицкий не заметил, как прикипел к «Вентас Аэрис». Прежде он не привязывался к боевым группам – да и от него всегда старались побыстрее избавиться. Алеманд же будто забрался к старлею в голову: привил бунтарю привычку нести ответственность, превратив в сторожевого птерикса.

Левицкий в деталях помнил первый день на «Вентас Аэрис».

Он вошел в капитанский кабинет, вытянулся по стойке смирно и уныло отметил, что Алеманд уже пролистал его личное дело. Пилотское удостоверение – отменное, дисциплинарная карточка – отвратительная.

Слова командира лишь подтвердили опасения:

– У вас своеобразный взгляд на правила, старший лейтенант Левицкий.

– Да, сэр, – отозвался он, ожидая знакомого «это недопустимо».

Алеманд его удивил:

– Почему?

– …настроение обычно такое, – не сразу нашелся старлей.

И не солгал. Кроме Синорска, ему было нечего терять.

Левицкий ожидал, что его одернут и поставят на место. Но Алеманд поздравил с прибытием и направил тренировать молодых, только из академии, пилотов. Вроде проявил доверие – не побоялся, что юнцы распоясаются у лихого аса. На деле – вручил под крыло неоперившиеся души.

При них Левицкий и стал сторожевым птериксом.

Суровый учитель и терпеливый отец в одном лице – за годы со смерти сына он уже позабыл, каково это.

Офицеры соскользнули с лестницы в узкое горизонтальное ответвление. Одновременно наверху открылся люк, и по шахте заметалось эхо злых голосов. Левицкий подался назад – посмотреть. Майор отпихнул его, показал увесистый кулак и осторожно выглянул сам.

Резко попятившись, он потянулся к кобуре на бедре.

– Песьи дети… – Даремин вспомнил, что «таган» отняли. – Двое их.

Левицкий задумчиво развернулся в противоположную сторону. В нишах коридора поблескивали трубы с крестовинами вентилей и выпуклыми полусферами измерителей. Стрелки некоторых датчиков стояли неподвижно, у других – непрестанно колебались.

Когда Ижерев отправлял за показаниями, старлей чувствовал, будто лез внутрь диплодока через глотку. Шахта – горло, стрингеры и нервюры – кости, трубы – вены и артерии. В шипении гидравлики ощущалась размеренная пульсация невидимой аорты. Поршни моторов ходили в четком ритме – пшш-пшш-пшш, – словно бились вместе десятки сердец.

– Ижерев, говорите, «пустил системы вразнос»?.. – пробормотал старлей.

Он в целом знал, за что отвечала часть вентилей. Еще какие-то датчики напоминали ему те, к которым привык в «колубриуме». В остальных Левицкий не разбирался.

Более здравомыслящий человек предпочел бы ничего не трогать. Старлея, однако, никогда и не называли «здравомыслящим».

Он вынул из-за пояса разводной ключ, примерился к вентилям и решил пойти по стопам Ижерева.

– Уходим, пока они не спустились. Открывайте клапаны. Покажу какие.

– Уронить нас захотел? – ощерился Даремин.

– Попрете с ножом на винтовки? Вы – небесный баран, сэр. Не время деградировать в обычного, – Левицкий стремительно пошел вперед.

Освещение третьей палубы – раз! Лампочки побарахлят и отключатся: зажгутся резервные фонари. Полумрак – друг всех, кто рвется начистить врагам морды.

Пожарная сигнализация – два! Кому бодрящего фреонового душа? Закаляй тело с пользой для дела – Крылатая пехота научит, как правильно.

Боевая сирена – три!