Харка, сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих

Бесшумно, как моросящий дождь, падали они на гладкие камни. Вверху долина оканчивалась небольшим круглым плато, откуда и вытекал ручей. Вода не сразу находила русло и вначале сочилась то вправо, то влево, орошая травы, мох и кустарники. Этот горный луг был окружен вершинами, защищавшими его от ветров и питавшими ручей талыми водами. Это был маленький рай, царство плодородия, словно отгороженное от остального мира незримой стеной. Но следы зверей на земле, в которых скапливалась вода, говорили о том, что долина не была такой пустынной, какой казалась. Следы вели к уступу, опоясывающему одну из вершин узкой, но крепкой лентой.

Лошади — два стройных мустанга, один серой масти, другой рыжей — свободно паслись у ручья, но на них были уздечки. Судя по всему, они давно привыкли друг к другу и держались вместе.

Неподалеку от них лежал в траве на бизоньей шкуре индейский мальчик. Глаза его были закрыты. Казалось, он спал, но дыхание его было неровным, и время от времени он резко вздрагивал, как будто ему что-то приснилось. Рядом с ним лежала двуствольная винтовка, завернутая в кусок кожи, защищавшей ее от сырости.

Еще один индеец стоял на узкой тропе, чуть выше источника, откуда открывался широкий вид на горные склоны и долины. Он всматривался в серебристую мглу звездной ночи. Высокий и стройный, он застыл на выступе скалы в позе человека, которому по плечу любые трудности и испытания. На его обнаженных плечах и спине были видны следы от глубоких царапин. Длинные, заплетенные в две косички волосы ниспадали ниже плеч. Из кожаных ножен, висевших на ремне через плечо, торчала рукоятка ножа. Другого оружия при нем не было. Как и украшений и перьев на голове, знаков воинского достоинства.

Он стоял неподвижно, его взгляд подолгу был прикован то к горным склонам, к которым подступали прерии, то к маленькой луговой долине, где спал мальчик, то к вершинам, над которыми сияли звезды.

На востоке уже забрезжило нежное серебристое сияние, предвестник рассвета. Поднялся ветер, в вышине сразу же резко похолодало. Заблестела роса на траве. Небо на глазах светлело, и вскоре сквозь серую пелену хлынуло червонное золото восхода. Все краски рождались заново, луг вновь стал зеленым, а источник — серебряным; тени отступили, словно испуганные призраки. В сверкающих небесах уже парил сокол. Едва первый луч солнца упал на лесную поляну ниже водопада, как из чащи вышел олень, чутко прислушался и, утолив жажду, принялся щипать траву.

Индеец все еще стоял в тени скал. Но вот солнечные лучи добрались и до него. Почувствовав тепло, он чуть заметно потянулся, пошевелил плечами. Это движение еще больше подчеркнуло красоту его сильного смуглого тела. Он прищурился и, прикрыв ладонью глаза от солнца, посмотрел на цепь гор и на прерию. У него были черные глаза и такие же черные волосы.

По узкой каменистой тропе он спустился вниз, не держась рукой за скалу, напился у источника и медленно направился в долину, в которую бежал ручей. Он не наступал ни на траву, ни на сырую землю, а уверенно шел в своих легких мокасинах только по камням.

Лошади поспешили к нему навстречу, он ласково похлопал их по бокам и подошел к спящему мальчику. Его лицо — лицо тридцатилетнего мужчины, открытое, красивое, но осунувшееся, с запавшими щеками и висками и печатью горечи на губах — просветлело: на нем появился оттенок грустной улыбки.

Мальчик проснулся и вскочил на ноги. Он был похож на своего отца и все же многим отличался от него. Его кожа была чуть темнее, черты лица, несмотря на юные годы, резче, а лоб выше. Для своего возраста он был высок и мускулист.

Отец и сын молча поприветствовали друг друга. Мальчик тоже напился из ручья, погладил по спине серого мустанга, взял винтовку и пошел за отцом, который повел его по скалистой тропе к своему наблюдательному пункту.

— Харка, — тихо произнес отец наверху, — ты видишь вон тот лесной луг внизу, по которому в долину течет ручей? Там есть звериная тропа. Я видел оленя.

Лицо мальчика просияло.

Они вернулись к лошадям, которые уже напились и принялись за траву. Мальчик нарвал листьев и травы, выкопал несколько корешков, чтобы хоть на время утолить грызущий его изнутри голод. Отец сделал то же. Подкрепившись, он легли на солнце, но не для того, чтобы спать. Мальчик снова завернул винтовку в кожу. Вернее, в женское платье из лосиной кожи, очень красивое, расшитое старинными красными и голубыми узорами. На нем самом не было никакой одежды, кроме набедренной повязки. Для его возраста это было необычно, но в летнюю жару даже удобно. Надевать женскую одежду, которая сослужила ему хорошую службу во время бегства из стойбища, он не хотел, ни длинные кожаные штаны, ни платье до колен, похожее на кимоно.

Отец и сын смотрели в голубое небо. Там, высоко в лазури, медленно кружил орел. Широко расправив крылья, он почти не шевелил ими, а парил, поймав струю воздуха. Легкость и уверенность его полета вызывала восторг в груди безмолвных наблюдателей. Этот самый могучий из пернатых хищников казался владыкой местных гор. Он парил над долиной более двух часов. Сокол давно исчез.

— Военный орел! — первым нарушил молчание отец.

— Его перья должны украсить твою голову, отец.

— Охота на орла требует много времени, Харка.

— Может, у нас будет время.

Отец улыбнулся той же едва заметной грустной улыбкой, с которой утром разбудил сына.

Они пролежали так целый день, наблюдая за орлом, изучая голос ручья, зрением, слухом и обонянием запоминая каждую травинку, каждый цветок, каждого жучка