Полка. О главных книгах русской литературы (тома III, IV) - Станислав Львовский

под сомнение истинную природу своего существования, подозревая, что на самом деле спит – а значит, однажды ему придётся пробудиться. «Но проснуться я не могу без посторонней помощи, а этой помощи безумно боюсь, да и душа моя обленилась, привыкла к своим тесным пеленам», – рассуждает он, прохаживаясь по камере.

По мере продвижения к концу романа герой постепенно свыкается с мыслью о неизбежности (и даже спасительности) смерти, но всё равно не может полностью избавиться от страха перед ней: «Ведь я знаю, что ужас смерти это только так, безвредное, – может быть даже здоровое для души, – содрогание, захлёбывающийся вопль новорождённого или неистовый отказ выпустить игрушку… и хотя я всё это знаю, и ещё знаю одну главную, главнейшую вещь, которой никто здесь не знает, – всё-таки смотрите, куклы, как я боюсь, как всё во мне дрожит, и гудит, и мчится, – и сейчас придут за мной, и я не готов, мне совестно…»

И даже после того как Цинциннат прослушал итальянскую арию Марфинькиного брата (в которой, по версии Геннадия Барабтарло, анаграммой зашифрована фраза «Смерть мила; это тайна»), многократно убедился в том, что окружён взаимозаменяемыми и к тому же неисправными куклами, и решительно вымарал зловещее слово из своей рукописи, он всё равно страшится финала: «Мне самому смешно, что у меня так позорно дрожат руки, – но остановить это или скрыть не могу, – да, они дрожат, и всё тут. Мои бумаги вы уничтожите, сор выметете, бабочка ночью улетит в выбитое окно, – так что ничего не останется от меня в этих четырёх стенах, уже сейчас готовых завалиться. Но теперь прах и забвение мне нипочём, и только одно чувствую – страх, страх, постыдный, напрасный…»

Но на эшафоте Цинциннат, кажется, обретает над собой полный контроль, и его призрак самочинно покидает помост, не дождавшись исполнения приговора. Развернувшийся апокалипсис («Всё расползалось. Всё падало») не щадит мучителей героя, и уже неважно, успел ли м-сье Пьер опустить свой топор до того, как сам съёжился до размеров личинки. Цинциннат-поэт, Цинциннат-личность соединился с родственными душами. Смерть, согласно поздней набоковской формуле, оказалась «всего лишь вопросом стиля».

Иван Бунин. Тёмные аллеи

О чём эта книга?

По словам Бунина, «все рассказы этой книги только о любви, о её "тёмных" и чаще всего очень мрачных и жестоких аллеях». Сюжет всех рассказов, за редкими исключениями, строится вокруг встречи мужчины и женщины – будь то первая любовь, оказавшаяся вечной, мимолётное дорожное приключение, адюльтер, нежданная поздняя любовь, свидание с проституткой, первое эротическое впечатление гимназиста или изнасилование кухарки. В этой главной теме концентрируются размышления писателя о жизни, смерти, русской природе и классической русской литературе. С почти научной дотошностью исследуя равно пейзаж, женское тело и природу влечения, Бунин одновременно пишет энциклопедию сгинувшей русской идиллии и ищет место своему творчеству в русском литературном каноне.

Когда она написана?

Рассказы цикла написаны в 1937–1945 годах: первый – «Кавказ» – был написан 12 ноября 1937 года, последний – «Качели» – 10 апреля 1945 года. Позднее к циклу были добавлены «Весной, в Иудее» (1946) и «Ночлег» (1949). Бунин живёт в это время в прованском городе Грасе, на вилле «Жаннет», куда он бежал из оккупированного немцами Парижа в 1940 году и где пpожил всю войну.

К тому времени денежная часть Нобелевской премии была потрачена и роздана, а на предложения писать для изданий, выходивших на оккупированных землях, Бунин отвечал отказом. Бунины и их домашние голодали. Вилла пришла в упадок – не работало отопление, начались перебои с водой и электричеством.

Как писал Михаил Осоргин[561] Борису Зайцеву 6 февраля 1942 года: «Грасский лауреат живёт плохо, уверяет, что пропадает с голоду со всем своим двором. ‹…› Писал он за это время рассказы на соблазнительные темы, будто бы хорошие»[562]. Сам Бунин описывал этот период так: «Плохо мы живём в Грассе, очень плохо. Ну, картошку мёрзлую едим. Или водичку, в которой плавает что-то мерзкое, морковка какая-нибудь. Это называется супом… Живём мы коммуной. Шесть человек. И ни у кого гроша нет за душой. ‹…› Один вот приехал к нам погостить денька на два… Было это три года тому назад. С тех пор вот и живёт, гостит. Да и уходить ему, по правде говоря, некуда: еврей. Не могу же я его выставить…»[563] Отношения в бунинской «коммуне» были напряжёнными: во время войны к ним вернулась Галина Кузнецова, прежняя возлюбленная Бунина, которая за несколько лет перед тем оставила писателя ради оперной певицы Маргариты Степун, но в войну вместе с нею нашла приют в Грасе.

Иван Бунин. 1937 год[564]

Жена писателя Вера Муромцева-Бунина писала, что рассказы «Тёмных аллей» появились «отчасти потому, что хотелось уйти во время войны в другой мир, где не льётся кровь, где не сжигают живьём и так далее. Мы все были заняты писанием, и это помогало переносить непереносимое»[565]. Сам Бунин позднее надписал экземпляр «Аллей», подаренный Зинаиде Шаховской: «"Декамерон" написан был во время чумы. "Тёмные аллеи" в годы Гитлера и Сталина – когда они старались пожрать один другого».

Как она написана?

По свидетельству своей жены, Бунин «считал эту книгу самой совершенной по мастерству»[566]. В «Тёмных аллеях» до предела оттачивается характерная бунинская техника повествования. Исследователи часто отмечают у Бунина тесную связь между языком прозы и поэзии[567]. Это выражается в использовании музыкальных средств языка (по воспоминаниям Веры Муромцевой, писатель считал, что в «Тёмных аллеях» «каждый рассказ написан "своим ритмом", в своём ключе»[568]), в лирическом способе передачи психического состояния героев через образы чувственного восприятия – визуального, тактильного, обонятельного, слухового, через выразительные детали всё того же осязаемого мира, например через пейзаж. В «Тёмных аллеях» невероятно богат лексикон звуков, запахов, особенно цвета: «синевато-меловой», «чёрно-зеркальный», «разноцветно-яркий». Такие же неожиданные словосочетания Бунин находит для точного описания звуков: соловей поёт у него «старательно», лягушки «дремотно журчат», гармонь «рычит». То же – в передаче эмоций: «безнадёжно-счастливый», «блаженно-смертная».

Характернейшая черта бунинского стиля – развёрнутые сравнения и неожиданные метафоры («плотная, как рыба, девка», «галки, похожие на монашенок») или странные сочетания иногда логически несовместимых слов, которые воздействуют на воображение читателя, рождая неожиданные образы («спрашивая всем чёрным раскрытием глаз и ресниц», «отдыхает от тайной внимательности к тому, как мы… говорим, переглядываемся», «красно чернели жёсткие волосы», «унизан щебетом», «во все глаза ждёт меня»).

Станислав Жуковский. Бессонная ночь. Светает. 1903 год[569]

Сюжет рассказов, как правило, динамичен: чаще всего автор в первых строках коротко указывает время и место действия, намечает возраст, профессию или социальное положение героя, иногда нет и того. Читатель оказывается погружён непосредственно в субъективный мир героя, переживающего или вспоминающего любовную встречу. «Кавказ», например, начинается как будто с полуфразы: «Приехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата и жил томительно, затворником – от свидания до свидания с нею».

В жанровом отношении «Тёмные аллеи» неоднородны – от рассказов, новелл и даже «маленького романа», как определял сам писатель жанр своей «Натали», до коротких сценок, анекдотов и чего-то вроде «стихотворений в прозе».

Что на неё повлияло?

И сам Бунин, и его исследователи называли множество претекстов к «Тёмным аллеям», от «Декамерона» Боккаччо, пушкинского «Пира во время чумы», «Песни песней» («Весной, в Иудее»), «Новой жизни» Данте («Качели») и лирики Петрарки до русских сказок, «Повести о Петре и Февронии» и всей русской литературной традиции. В ряде случаев претексты указаны прямо – начиная с названия цикла и одноимённого рассказа, который, по воспоминаниям Бунина, родился при перечитывании стихов Николая Огарёва[570]: «Почему-то представилось то, чем начинается мой рассказ, – осень, ненастье, большая дорога, тарантас, в нём старый военный… Остальное всё как-то само собой сложилось, выдумалось очень легко, неожиданно». Другие рассказы цикла вырастают вокруг стихов Якова