Полка. О главных книгах русской литературы (тома III, IV) - Станислав Львовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «Натали» Соня так описывает герою свою будущую соперницу:
Представь себе: прелестная головка, так называемые золотые волосы и чёрные глаза. И даже не глаза, а чёрные солнца, выражаясь по-персидски. Ресницы, конечно, огромные и тоже чёрные, и удивительный золотистый цвет лица, плечей и всего прочего.
«Так называемые золотые», «конечно, огромные»: Соня описывает подругу как хорошо изученный вид, которому свойственна та или иная окраска и густота волосяного покрова. Не отстаёт и Натали: «Ваш кузен, этот, простите, упитанный, весь заросший чёрными блестящими волосами, картавящий великан с красным сочным ртом…»
А вот герой «Руси» описывает жене свою первую любовь: «Длинная чёрная коса на спине, смуглое лицо с маленькими тёмными родинками, узкий правильный нос, чёрные глаза, чёрные брови… Волосы сухие и жёсткие слегка курчавились. ‹…› Лодыжки и начало ступни в чуньках – всё сухое, с выступающими под тонкой смуглой кожей костями». Жена подхватывает: «Я знаю этот тип. ‹…› Истеричка, должно быть». «А у Ли… груди, конечно, острые, маленькие, торчащие в разные стороны? Верный признак истеричек», – эхом отзывается заглавная героиня новеллы «Генрих», подобными разговорами просто переполненной:
Что ж тут описывать, не видала ты, что ли, цыганок? Очень худа и даже не хороша – плоские дегтярные волосы, довольно грубое кофейное лицо, бессмысленные синеватые белки, лошадиные ключицы в каком-то жёлтом крупном ожерелье, плоский живот…
Женщина у Бунина готова исследовать тело другой женщины с той же безжалостной и расчеловечивающей наблюдательностью, что и герой. Такая нелояльность собственному гендеру находит у Бунина сюжетную мотивацию – Генрих и безымянная молодая жена в «Русе» разбирают чужие стати с позиции превосходства, уже одержав победу; менее уверенная в себе Соня, предчувствуя поражение, как будто «идентифицируется с агрессором»: они с «Витиком» оказываются заговорщиками, объективирующими соперницу совместно. Однако складывается впечатление, что сюжетная мотивация тут второстепенна: героиня просто становится ещё одним эхом автора, для удобства и занимательности раскладывающего на реплики свои наблюдения равно над женским телом, природой и погодой. Ту же роль выполняют в «Тёмных аллеях» случайные персонажи – в «Гале Ганской» художник и бывший моряк вспоминают, например, весну в Одессе и «всю её совершенно особенную прелесть – это смешение уже горячего солнца и морской ещё зимней свежести, яркого неба и весенних морских облаков». Кто это говорит, художник? Нет, моряк.
Что и почему едят персонажи «Тёмных аллей»?
Воспоминания о русском хлебосолье, о еде в самых разных её проявлениях – будь то купеческая гульба в ресторанах, бесхитростная русская кухня в поместье, праздничное застолье – составляли важную часть и символ эмигрантской ностальгии. В «Поэме о голодном человеке» (1921) Аркадий Аверченко описывает петербуржцев, дистрофиков, сползающихся скоротать «ещё одну из тысячи и одной голодной ночи» при «гнусном воровском свете сального огарка» за порнографическими по своей сути описаниями прежних пиров:
Отделив куски наваги, причём, знаете ли, кожица была поджарена, хрупкая этакая и вся в сухарях… в сухарях, – я наливал рюмку водки и только тогда выдавливал тонкую струю лимонного сока на кусок рыбы… И я сверху прикладывал немного петрушки – о, для аромата только, исключительно для аромата, – выпивал рюмку и сразу кусок этой рыбки – гам! А булка-то, знаете, мягкая, французская этакая, и ешь её, ешь, пышную, с этой рыбкой.
В «Лете Господнем» (1927–1948) Иван Шмелёв, коллега и друг Бунина, воссоздаёт идиллическую жизнь старого московского купечества в форме гастрономически-церковного календаря. Этой гастрономической ностальгии был вовсе не чужд и сам Бунин – язвительный Набоков рассказывает в «Других берегах» о неудачной встрече с мэтром в 1936 году в парижском ресторане: «К сожалению, я не терплю ресторанов, водочки, закусочек, музычки – и задушевных бесед. Бунин был озадачен моим равнодушием к рябчикам и раздражён моим отказом распахнуть душу».
«Розовых рябчиков в крепко прожаренной сметане», как и «расстегаи с налимьей ухой», особенно любит героиня «Чистого понедельника», фактически олицетворение русской духовности по Бунину. А вот кулинарный портрет Руси, бедной, иконописной и «любимой, как другая любима не будет», которая дразнит возлюбленного: «Он вареников не любит. Впрочем, он и окрошки не любит, и лапши не любит, и простоквашу презирает, и творог ненавидит», – её меню безыскусно и «в стиле бедности», как и она сама.
Примета любовного свидания – напоминающие о грехопадении Адама яблоки (или заменяющие их груши) и вино: «бумажный мешочек с яблоками и бутылка крымской мадеры» – ужин трогательной юной проститутки в «Мадриде», розовое шампанское пьёт проститутка Клара (издевательская пародия на «Незнакомку» Блока), чтобы умереть от удара бутылкой, груши и рейнское вино – примета счастливой, «совсем семейной ночи» в «Генрихе», яблок велит купить эмансипированная Муза, явившись в одноимённом рассказе к незнакомому ей герою с целью завести с ним роман. Герой же любит раков с пивом – это, как и бильярд, характеристика «молодых и потрёпанных».
Зато роман зрелых людей, эмигрантов («В Париже»), максимально приближенный к счастливой семейной жизни (по меркам «Тёмных аллей», конечно!), прямо начинается с кормления Николая Платоновича ностальгической русской едой в ресторане, где служит Ольга Александровна:
Она стала перечислять заученным тоном:
– Нынче у нас щи флотские, битки по-казацки… можно иметь отбивную телячью котлетку или, если желаете, шашлык по-карски…
– Прекрасно. Будьте добры дать щи и битки.
Она подняла висевший у неё на поясе блокнот и записала на нём кусочком карандаша. Руки у неё были очень белые и благородной формы, платье поношенное, но, видно, из хорошего дома.
– Водочки желаете?
– Охотно. Сырость на дворе ужасная.
– Закусить что прикажете? Есть чудная дунайская сельдь, красная икра недавней получки, коркуновские огурчики малосольные…
Характерно, что французы, заходящие в русский ресторан, «спрашивают непременно зубровку, блины, даже борщ», то есть стереотипные русские блюда, русский же герой выбирает более аутентичные щи.
Наконец, любопытно используется еда в «Натали», где она организуют кольцевую композицию. В начале рассказа Соня, ложная любовь, встречает Мещерского ужином, за которым развивается флирт: «На столе в столовой были холодные котлеты, кусок сыру и бутылка красного крымского вина. – Не прогневайся, больше ничего нет, – сказала она, садясь и наливая вина мне и себе. – И водки нет». В самом конце, когда герой воссоединяется с любовью подлинной – Натали, его тоже ждёт поздний ужин: «…На блестящей скатерти стоял чайник на спиртовке, блестела тонкая чайная посуда. Горничная принесла холодную телятину, пикули, графинчик с водкой, бутылку лафита». Сонин ужин – холодный, Натали подогревает чай, символ семейной жизни и уюта, на спиртовке; холодные котлеты сменяет более нежная телятина, грубое крымское вино – изысканный лафит. И водка, конечно, есть.
Меню ресторана «Эрмитаж» на французском языке. 1913 год[590]
«Тёмные аллеи» – энциклопедия русской жизни?
Многие рассказы «Тёмных аллей» любопытным образом колеблются между поэзией в прозе и прозой почти документальной. В длинных отступлениях автор подробно описывает реалии, ничего не добавляющие к сюжету и избыточные с точки зрения простого создания атмосферы. Например, в рассказе «Речной трактир» (1943) рассказчик прерывает развитие интриги – а ведь он торопился спасти прелестную девушку из лап совратителя! – ради экскурса в область материальной культуры:
А посмотришь вокруг – что это, собственно, такое, этот трактир? Свайная постройка, бревенчатый сарай с окнами в топорных рамах, уставленный столами под белыми, но нечистыми скатертями с тяжёлыми дешёвыми приборами, где в солонках соль перемешана с перцем и салфетки пахнут серым мылом, дощатый помост, то есть балаганная эстрада для балалаечников, гармонистов и арфянок, освещённая по задней стене керосиновыми лампочками с ослепительными жестяными рефлекторами, желтоволосые половые, хозяин из мужиков с толстыми волосами, с медвежьими глазками…
Следует описание трактирной публики, выступления балалаечников, чтобы затем как будто наскоро досказать историю спасения девицы: формально описание трактира – только фон, окружение, в котором героиня неуместна, но оно составило большую часть рассказа.
Пример энциклопедического подхода Бунина к созданию художественной реальности приводит
