Шахта - Михаил Балбачан

Как ни странно, обошлось без жертв. Сменный механик Семенов, дежуривший на главном вентиляторе, не сплоховал и вовремя обесточил мотор. Воздушные струи в стволах изменили направление, огонь не распространился в глубь шахты. Испуганные рабочие выбрались через периферийные шурфы и вскоре уже толпились вокруг невиданного костра, дико сверкая белками глаз на вымазанных углем лицах. Некоторые шепотом обсуждали, что у кого осталось в сгоревшей раздевалке, но большинство, из осторожности, помалкивало. Те же, кто шептались, все чаще повторяли слово «поджог».

Начало съезжаться начальство. Прибыл растрепанный, белый от ярости секретарь обкома. Прочее руководство окружило его плотным кольцом и, взволнованно матерясь, занялось обсуждением вопроса скорейшего выявления и поимки поджигателей. В том, что это именно поджог, никто не сомневался. Зрелище небывалой катастрофы, с легкостью необычайной уничтожившей одну из лучших шахт Подмосковного бассейна, заставляло гневно потрясать кулаками даже наиболее выдержанных товарищей.

О том, что подземная часть не пострадала, им еще не доложили, поскольку начальника сгоревшей шахты увезли в больницу с сердечным приступом, а ближайшие его подчиненные попрятались кто куда. Управляющий трестом Лебедкин, узнав о происшествии, впал в ступор. Думать он мог только о том, посадят ли его за компанию с погорельцами или все обойдется как-нибудь строгим выговором. Только под вечер он решился наконец известить телеграммой замначальника главка. Тот немедленно молнировал самый зубодробительный ответ, но наверх доложил тоже только после тщательной рекогносцировки. Тогдашний нарком славился своим крутым нравом. В конце концов дурная весть докатилась до первого замнаркома Лучинского, который, недолго думая, распорядился срочно разыскать управляющего трестом «Шахтострой» Бирюлева и начальника «Шахтопроекта» Слепко. После чего, известив по телефону супругу, лично отправился на пожарище. Тем временем механизм следствия по факту произошедшей диверсии разворачивался без малейших задержек, замечательно быстро и профессионально.

У Евгения Семеновича Слепко выдался свободный вечерок. Он сидел с женой Натальей Михайловной в бельэтаже областного театра оперы и балета и тосковал. Выступала известная столичная труппа. Душный старорежимный зал под завязку набит был местными руководящими кадрами и расфуфыренными их супружницами. Отовсюду несло «Красной Москвой». Сначала Евгений Семенович честно заставлял себя смотреть постановку. Разобраться, к примеру, как все это хозяйство устроено в техническом плане. Но вскоре раздражение, нараставшее в верхней части живота, достигло такой степени, что он едва сдерживался. Согласно программке, главная героиня была юной девушкой, а ее роль исполняла густо наштукатуренная пятидесятилетняя матрона. Когда приходила ее очередь петь, она складывала дряблые руки на объемистом пузе и принималась визжать наподобие циркулярной пилы, причем все три ее жирных подбородка мелко дрожали. Музыка Евгению Семеновичу тоже не нравилась. «Чайковский, там, не Чайковский – нуднятина самая настоящая». Правда, жена утверждала, что ему медведь на ухо наступил, но в данном конкретном вопросе он с ней согласен не был. Напротив, Евгений Семенович любил при случае попеть, особенно разные такие несерьезные песенки, и полагал, что голос у него есть, и очень даже приятный. Сама она, едва заслышав пиликанье какой-нибудь скрипочки, впадала в непонятный транс. Вот и теперь: он ощущал тепло ее плеча, она сидела рядом, но… Ее сосредоточенное лицо переливалось разноцветными отсветами рампы. Она была далеко. От мыслей о жене Евгений Семенович переключился на оставленного с нянькой сына и вскоре, перепрыгнув по ступенькам ассоциаций, размечтался о рыбалке. Вдруг во время очередной смены декораций из-за занавеса выскользнул прилизанный тип и объявил на весь зал:

– Товарища Слепко срочно просят зайти в дирекцию театра!

– Господи, что там у них еще случилось? – всполошилась Наташа.

– Сейчас узнаем! – вскочил Евгений Семенович, чувствуя близкое освобождение. Пролетев по пустому коридору и узнав у нелюбезной буфетчицы, куда идти дальше, он оказался в потрепанной, увешанной старыми афишами приемной, где самая обыкновенная секретарша принялась сверлить его подведенными глазами.

– Чего вам, товарищ? – выждав положенное время, спросила она.

– Там сейчас объявили, чтобы я к вам зашел. Моя фамилия Слепко, я…

– Понятно, только…

– Вот мое удостоверение.

– Здравствуйте, товарищ Слепко, – улыбнулась секретарша, скользнув взглядом по развороту корочек, – тут, знаете, просто с ума сойти можно!

– Ничего. А в чем, собственно, дело?

– Вам срочная телефонограмма. Правительственная. Вот, читайте.

На листе красивым почерком было написано, что начальник института «Шахтопроект» тов. Слепко Е. С. обязан немедленно отправиться в Бобрик-Донской район на шахту № 18. «Бред какой-то», – подумал Евгений Семенович и спросил:

– Вы это сами записывали? От чьего имени телефонограмма?

– От имени товарища Лучинского, там внизу указано.

– Хорошо, я сейчас, только жене скажу.

– Как хотите.

«Что-то случилось. Интересно!» – обрадовался Евгений Семенович.

– Такое дело, – прошептал он на ухо Наталье, – вызывают меня срочно.

– А ты и рад, – хмыкнула она. – Машину, значит, забираешь?

– Понимаешь…

– Ничего, не пропаду. А съездить домой, переодеться, никак не сможешь? Ну-ну, могла бы и не спрашивать. Счастливо тебе там. Она задумчиво чмокнула его в щеку и вновь отвернулась к сцене, откуда как раз понесся визг циркулярной пилы.

За стеклом «эмки» мелькали освещенные улицы и оштукатуренные во время оно уездные дома, потом – темнота и покосившиеся заборы, из-за которых изредка только мигало освещенное окошко, потом – уже одна темнота, откуда вылетало на свет фар множество среброкрылых мотыльков, расшибавшихся о лобовое стекло. Слепко немного укачало, и он задремал.

На месте оказалось, что никакой шахты нет, а есть одно только дымящееся пепелище, посреди которого искрились последние очажки огня. «Ни шиша себе! Вот это да!» – зрелище было то еще. Кудрявый сержантик из оцепления направил его в местный клуб, уже окруженный, подобно недавно покинутому им театру, двойным кольцом черных машин. Одновременно с противоположной стороны улицы мягко подкатил ЗИС, из которого, щурясь на фары слепковской машины, вышел Федор Максимович Лучинский. Евгений Семенович тоже вылез и пошел здороваться.

– Долго едешь, Женька! – бодро приветствовал его начальник. – Я, вот, из Москвы, а в одно время с тобой поспел. Видал?

– А как же! Но… непонятно пока.

– Сейчас всё узнаем.

При появлении замнаркома все, кто находились в помещении, повскакали с мест и вытянулись. Начальник горнотехнического надзора отрапортовал, что пожаром уничтожены все наземные сооружения, за исключением складов.

– А… под землей – что? – с запинкой спросил Федор Максимович.

– Ничего! То есть все нормально под землей.

– Уф! Прямо гора с плеч. Ну, это еще… Пострадавшие?

– Никак нет! Нет пострадавших!

– Отлично! Повезло так повезло, ничего не скажешь. А где начальник шахты, этот, как его, Филинов?

– В больнице. Говорят, инфаркт у него.

– Значит, все-таки, одна жертва есть.

– По свидетельству очевидцев, пожар возник внезапно, среди бела дня на одном из копров.

– Ясное дело! Жара, конструкцию повело, трос в мазуте терся там обо что-нибудь, – предположил Лучинский. – Экономим всё, копры деревянные ставим.

– А кто отвечал за то, что были поставлены именно деревянные копры? – живо поинтересовался усач в форме полковника НКВД.

– Мы тут все шахты так строим, согласно нормативам, – ответил управляющий трестом «Шахтострой» Бирюлев, уже с час как приехавший на пепелище.

– Здорово, Петр Андреич! – пожал ему руку Лучинский.

– Выходит, это случайность, и никто не виноват? – спросил скромного вида старичок, по виду научный работник.

– Если, конечно, преступная халатность не является уже виной, – веско припечатал замнаркома.

Помолчали.

– Пойдем, Петруша, подымим что ль? И ты давай с нами, – хлопнул он по спине Евгения Семеновича.

– Женька у нас не курит.

– Ничего, я так, рядом постою.

Ночь была звездная. В траве надрывались бесчисленные свиристелки. По черной туше террикона ползали синие колдовские огни. Обыкновенное дело. Бирюлев выглядел больным. От него сильно несло куревом и застарелым потом.

– Ты, Петь, откуда теперь? – поинтересовался Слепко.

– Да с сороковой, чтоб ее!

– Ну и как там? – пыхнул дымом Лучинский.

– Людей нет, стройматериалов нет, машин нет…

– То есть всё как обычно?

– Ну да…

– Вот что, бросай там бодягу эту и здесь начинай. Все тебе дадим: людей, материалы…

– Сроки по сороковой скорректируете, Федор Максимыч?