Убийца-юморист - Лилия Беляева

Михайлов на это плевал. Он уже стал сиживать в президиумах самых важных собраний-заседаний, мотать по заграницам.

А когда писать? И о чем? Если способности не ахти?

Но он был из тех, кто умеет трезво оценивать собственные возможности и видеть перспективных людей.

Перспективными, с его токи зрения, были те, кто обладал талантом, но не обладал мертвой хваткой, кто мог ходить прямо по деньгам, но не догадывался поклониться и поднять их. Он нашел бывшего летчика Пестрякова-Боткина, который написал интересный и честный роман о войне, но никак не мог его опубликовать. Журналы и издательства дружно отказывались: «Нам нельзя нести на страницы всю эту чернуху, всю эту окопную правду».

Михайлов вмешался в процесс. Уговорил редакторов смягчить свои требования, а Пестрякова — «не быть таким по-ослиному категоричным». Пестряков сдался. У Пестрякова в это время болела туберкулезом жена. Ему нужны были деньги. Кроме того, ему нужно было выбраться из сырого подвала. Михайлов помог ему получить большую комнату в новом доме. Михайлов в обмен попросил его не в службу, а в дружбу «поредактировать» его новый роман… Пестряков получил нечто нудное, тусклое, убогое… Человек талантливый и азартный, он решил сделать «из дерьма конфетку», переписал «произведение» от и до. Роман вышел в свет. Михайлова поздравляли с интересным решением темы и прочим… Пестряков получил в обмен бесплатные путевки в крымский Дом отдыха писателей на все лето и осень для себя, жены и дочери.

В дальнейшем Михайлов уже не стеснялся. Но конспирацию соблюдал. Они с Пестряковым встречались как бы на бегу. Предусмотрительный Михайлов принимал Пестрякова в своем большом секретарском кабинете и сидел с ним, как и с другими просителями, не более десяти минут. Бросал:

— Надо бы что-то про целину. Эта тема актуальна сейчас, сам понимаешь. Мне же совсем некогда… Надо и на конгресс в Стокгольм, за мир бороться, и в Нью-Йорк — за тот же мир… Вот тебе командировка в Целиноград… Соберешь себе материалец, и что-то для меня накропаешь. Мы тут посоветовались и решили, между прочим, добить Моссовет, чтоб у тебя была двухкомнатная…

Ну так и пошло. «Наш талантливый, многоуважаемый современник» В. С. Михайлов регулярно, раз в два-три года, выпускал роман-кирпич, получал добавочный почет и уважение, потому что все его произведения всякий раз оказывались «очень своевременными, раскрывающими величие задач, поставленных партией перед народом, демонстрирующими яркие характеры героев наших полей и заводов». Михайлов то и дело подставлял свою обширную грудь под новый орденок или медальку.

Точно так же попался на удочку «известного, талантливого» и драматург Семен Григорьевич Шор, человек веселого и едкого нрава, отягощенный массой семейных проблем и своей весьма практичной, деловитой женой Розочкой. Она-то и восприняла предложение Михайлова поработать на него как манну небесную:

— Сема! Не смей отказываться! Какие принципы? Какие могут быть принципы у человека с твоим прошлым? С твоим характером? С твоим абсолютно глухим левым ухом? Я уже не говорю о том, что я, твоя жена, больна почками и нуждаюсь в постоянном выезде в Трускавец…

Умный, наблюдательный Шор написал для Владимира Сергеевича целый ряд комедий, в которых он, а теперь уже «наш известный драматург В. С. Михайлов, — как было сказано в похвальных рецензиях на спектакли, — с поразительной точностью рисует характеры наших сегодняшних мещан, выжиг и карьеристов, которые пользуются своим начальственным положением для того, чтобы получать привилегии, унижать подчиненных, обирать казну».

Особо было отмечено: «Исключительно запоминающейся фигурой вышел председатель райисполкома. С какой начальственной, самоуверенной небрежностью он бросает своему подчиненному: «Ты должен так написать этот мой доклад, голубчик, чтоб массы аплодировали мне стоя! Чтоб этим докладом я прославился на всю область или даже страну! Чтобы меня пригласили работать в Москву! Ты теперь понял, к какой ответственной работе я тебя допустил? Не осрамись!»

И это ведь Шор написал ту самую веселую, язвительную пьеску «Миллиардерша приехала в социализм». О дочке греческого миллиардера и её русском муже, о неистребимых, оголтелых мещанках, чьи мужья ходят в членах Союза писателей и считаются «учителями народа, сеятелями доброго, вечного». Где смешно описывалось, как все эти «борцы с корыстолюбием, за высокую нравственность» перегрызлись друг с другом и даже передрались, чтобы только, оттолкнув собрата по перу, вселиться в шикарный дом в Безбожном переулке.

Теперь Нина Николаевна, мать Дарьи… Тут сложнее. Она и Наталья из Моршанска. И все-таки Ниночка не была откровенна со своей подругой. Хотя доверчива как коза. Но и талантлива. Конечно, это не Марина Цветаева, но… Она училась в литературном. Здесь числилась в перспективных. Однажды к ним в институт пожаловал Сам Михайлов. Она, вся такая кудрявенькая, глазастенькая, светленькая, читала при нем свои такие же непорочные, детские, забавные стихи… Он ей аплодировал. Он сказал, что возьмет её на какое-то совещание детских писателей в Прагу. И взял. И всю дорогу не спускал с неё ласкового взгляда…

Она, наивная, решила, что нравится ему, потому что он видит в ней поэтический дар. Провинциальная простушка даже не догадывалась, что это обычный способ маститых творцов-жеребцов заполучить свежую девочку в постель — поехать с ней в командировку… Там он обычно входил в номер к приглянувшейся красотке с букетом цветов, вином, виноградом и кучей веселых историй… Красавицы, обычно только мечтавшие о хрустальных огнях, охапках роз, бутылках с золотыми горлышками и нежных поцелуях рук и каждого пальчика в отдельности, о клятве и восторженных словах — «единственная! Прекрасная! Чудесная! Счастье мое! Наконец-то я нашел, что искал!», сдавались легко… Им казалось, что это «кино» будет длиться и длиться…

Обычно же Михайлов почти сразу, после двух-трех ночей, отходил от очередной «прихихешки» в сторону. Покупал ей дорогую шубу, колечко и отходил… И умные прихихешки все понимали и не надоедали… А глупые продолжали глядеть на «мэтра» снизу вверх и терялись в догадках… Ведь так, вроде, красиво, романтично все началось… Он же столько нежных слов наговорил! Стихи читал! На коленях стоял!

Нина Никандрова оказалась из таких. Она ничего не поняла. Кроме одного — полюбила Владимира Сергеевича от всей души. И до такой степени, что когда он, тертый калач, принес ей дорогую шубу — отступного, она гордо от неё отказалась:

— Я не ради шубы! Заберите! Эта шуба пачкает наши отношения…

И он вынужден был шубу забрать и даже пообещал:

— Подожди, я постараюсь как можно скорее развестись с женой… и тогда… Я, видишь ли, женился сгоряча…

Она опять смирилась. Ей, дуре, набитой провинциальным доверием к словам «большого» писателя-орденоносца, с которым сам Генсек здоровается за руку, хотелось думать о нем только красиво.

Но шли месяцы — и ничего не происходило. Михайлов исчезал то на какой-то конференции, то на фестивале, то на партсъезде… Нина надеялась и верила и носила под сердцем доказательство своей веры и любви — ребенка.

Все кончилось тем, что она родила сына Виктора… А Михайлов взял у государства и дал ей квартиру. И как-то сам пришел к ней на эту квартиру, где читал ей Блока и Есенина, и выпили, что жизнь, увы, так устроена, не знаешь, что можешь, что нет, и что ждет завтра… Он с горечью рассказал ей, как много страдал и страдает от людской зависти и… попросил её написать статью… о роли детской литературы в нравственном воспитании подрастающего поколения. Он сказал, что настоящий его друг — одна она и что ему сейчас крайне нужно даже не одну статью, а сборник статей о детях, потому что ЦК КПСС принял соответствующее постановление и ему надо бы «отметиться на этом фоне»…

С тех пор она и писала все статьи о детях, их взаимоотношениях с книгами, родителями и моралью. А Михайлов только ставил свою подпись.

Как понять, чем он её так уж заворожил? Но заворожил. Она не порвала с ним отношений даже тогда, когда он вдруг женился на её подруге Наталье. Опять он, значит, навешал ей какие-то ватрушек на уши. И, видно, от тоски, от одиночества решила, как это делают многие женщины, выбить клин клином и пошла на зов младшего научного сотрудника с прелестными темно-зелеными глазами и ресницами как у куклы. Он боготворил её. Он никак не мог взять в толк, откуда она черпает свой дар рифмовать строчки… Он, получающий небольшую зарплату, старался помогать ей по дому, с охотой стоял в очередях, а когда родилась Дарья — сам по ночам вставал к ней и пеленал…

Почему же совсем не глупая, хотя и доверчивая, детская писательница Никандрова не возненавидела обманщика и совратителя Михайлова? Почему она почти до конца своей жизни продолжала помогать ему, то есть писала за него?