По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков

любили. И разумеется, тот же пастух со скотиной не мог ходить только по дорогам, так что и это требование самоупразднилось.

Однажды всех касплян вынудили явиться на сход на площадь, где обычно шла торговля. С одной стороны был наскоро сколочен помост. Когда все собрались, негромко переговариваясь, в сопровождении автоматчиков явился комендант в начищенных сапогах и лихо заломленной фуражке. Он взошел…

«…на эшафот», – подумалось внезапно Ане, когда она слушала рассказ об этом событии своей Пелагии.

…на тот помост и через переводчика – Павла, уже достаточно поправившегося, чтобы совершать прогулки за речку, но еще крайне болезненно реагирующего на малейшую тряску в машине и потому задержавшегося в селе, – обратился к касплянцам.

Во-первых, он поздравил всех с освобождением, говорила мама. Сказал, что наконец-то власть коммунистов и жидов свергнута доблестными войсками вермахта. В Германии прекрасно знают о страданиях русского народа, о тех чудовищных притеснениях, которые чинили коммунисты и жиды, во главе с жителем гор Иосифом Сталиным, русским крестьянам: отбирали у них корову, землю, пчелу с медом, лошадь, седло, плуг, икону. Тех, кто не хотел свое добро отдать, убивали или отправляли к Северному Ледовитому океану и в Сибирь, в дикую тайгу.

Но теперь крестьянин может работать на земле как свободный человек. Может держать не только корову и даже две или три коровы, но и лошадь, две лошади. Разве можно запрещать? Это все равно что запрещать птице полет или рыбе – воду.

Также в Германии осведомлены о том, что у русского крестьянина, как и у горожанина, житель гор Иосиф Сталин вместе с жидовскими приспешниками хотел отнять главное, что отличает человека от животного, – религию, веру в Христа. Иуда! Коммунисты разорили тысячи церквей, ободрали иконостасы, порубили скульптуры, древние иконы, расстреляли тысячи священников, изнасиловали монашек, взорвали храм Христа Спасителя в Москве, вышвырнули собакам на съедение мощи святых, чтобы заменить их новыми мощами – коммуниста Ленина. И для него построили пирамиду. Будто русские – жиды, томящиеся в новом египетском плену. Так захотели жиды отомстить человечеству за свое рабство. Но рабами они и остались. А вы, русские, теперь свободны.

И германский христианский народ протягивает руку помощи народу христианской России, которую недаром когда-то называли «Святая Русь». Народ Германии говорит русским: открывайте ваши церкви, призывайте оставшихся в живых священников, восстанавливайте храмы, звоните в колокола, празднуйте праздники ваших предков, отцов и матерей, молитесь. И не верьте жидовским речам коммунистов.

…Пересказывая это, мама Пелагия раскраснелась, серые ее глаза волновались и блестели. Потом она как-то поскучнела.

– Что же было дальше? – спросила Аня.

– Выборы старосты.

Она назвала фамилию одного пожилого касплянца, которого, в конце концов, и выбрали. И староста этот тоже обратился с речью к собравшимся. Он сказал… сказал, что землю теперь распределят между жителями села, но – коренными… То есть те, кто приехал в Касплю, а не родился в ней, будут обрабатывать свои огороды, и всё. А коренные получат большие наделы.

– Мы огородники? – уточнила Аня.

Пелагия с досадой кивнула.

– Вот уж глупое разделение, – в сердцах сказала она.

– Так что, колхозы действительно закончились? – спросила Аня.

– Да. Свершилось.

39

Павел, или Пален Хупель, после выступления все-таки вернулся в больницу. Сильная контузия давала себя знать. У него еще кружилась голова, появлялась тошнота и глухота. Кроме того, очки во время взрыва пропали, и он теперь подслеповато щурил свои большие выпуклые голубые глаза. Раны на руках и ногах, зашитые Корнелиусом Ланге, быстро заживали. Пален любил сидеть в беседке в больничном саду с тетрадкой, в которую что-то записывал.

Однажды он окликнул Пелагию и попросил ее вновь рассказать о настоятеле Младове и вообще об истории Казанской. И записывал за нею. Он сказал, что интересуется русскими древностями, и этот интерес ему привил дед Генрих, который служил в Рижской консистории и был инспектором городской библиотеки, делал доклады в Дерптском ученом эстляндском обществе и публиковал статьи о связях ливов с Русью. Ведь ливы контролировали в свое время самый западный участок пути из варяг в греки. А при Петре Рижская губерния включала Лифляндию и территорию Смоленщины. И позже Рижская губерния стала Лифляндской, а Смоленская провинция – Смоленской губернией… Пелагия невольно проговорилась, что ему бы побеседовать с Адмиралом… то есть Евграфом Изуметновым, был тут такой учитель мечтатель… Пален оживился, стал расспрашивать, но Пелагия отвечала, что лучше уж ему все это расскажет Анна. И тогда Пален сам напросился в гости. Застигнутой врасплох Пелагии ничего не оставалось, как только пригласить его.

Через два дня он и пришел вечером в мешковато сидевшем кителе и огромных галифе и пилотке, выданных вместо той щегольской формы, что измочалилась во время подрыва.

Он шел, опираясь на трость – выструганную ореховую палку.

– Какой странный тип… – пробормотала Анна, глядя в окно.

Поднявшись на крыльцо, он постучал и потом вошел в сени, снова постучал и уже шагнул в кухню. Увидев икону Спиридона Тримифунтского, он поставил свою трость к стене, снял пилотку и наклонил голову.

Пелагия встречала его в строгом, но не повседневном темно-коричневом платье. Анна не захотела переодеваться и была в простенькой кофточке и серой юбке.

– Здравствуйте, – сказал он, близоруко щурясь; уловив удивление матери и дочки, объяснился: – Мой дед Генрих так и не перешел из протестантов в православие. А вот его сын, то есть мой папаша, это свершил. Он учился в Петербурге в Интендантской академии и служил в императорской армии… Правда, его сын, то бишь я, к сожалению, не… сподобился, как говорится.

Пелагия пригласила его в большую комнату, где круглый старый стол, привезенный из Смоленска, был накрыт нарядной белой скатертью в красных цветах. Увидев скатерть и хорошенько не рассмотрев цветов, Пален заметно побледнел. Спохватившись, он шагнул к столу и положил на него свой сверток. В нем оказался пакетик с кофе, с солью, гороховая колбаса, галеты и сахар. Пелагия особенно соли обрадовалась.

– Ну спасибо, соли-то у нас и нету совсем.

Угощение было простым: картошка с пережаренным луком да чай с липой. Вместо сахара – бета вульгарис. Правда, Пален настаивал, чтобы Пелагия с дочкой пили чай с сахаром, а вот сам с удовольствием принялся за вяленую свеклу.

Разговор вскоре коснулся Адмирала. И Анна рассказала о нем. Палена удивили сведения о древнем городе. Он повторял, как бы пробуя на вкус:

– Вержавск?.. Вержавск…

И он сказал, что это название напоминает Китеж. Уяснив, что Вержавск находится за Демидовом, он обрадовался, ведь Демидов уже взят. Правда, тут же признал, что