Общая культурно-историческая психология - Александр Александрович Шевцов

том, что все клетки организма существуют в особой системе, состоящей из крови, лимфы, межклеточной жидкости. Эту систему он назвал внутренней средой (millieu interier).

Огромная эвристическая сила концепции Бернара заключалась в утверждении принципа саморегуляции. Предполагалось, что внутренняя среда сохраняет свое постоянство, борется за него вопреки действию различных (внешних и внутренних) дестабилизирующих факторов» (Там же, с. 195).

Мысль сама по себе и верная и дикая одновременно: то, что среда такая есть, очевидно. Но вот то, что она «сохраняет и борется» и осуществляет тому подобные действия, для которых надо иметь чуть ли не личность, ну, хотя бы некоего деятеля – звучит с естественнонаучных позиций дико. В сущности же, это было вовсе не действительное открытие, если вы вглядитесь. Найден был лишь способ, как сказать то, что целые десятилетия, если не века, никто не знал, как сказать естественнонаучно. А что?

Да то, о чем народ всегда говорил как о душе или, точнее, о Живой или Животной душе, обеспечивающей выживание и развитие тела. Физиологи просто изгнали старый способ видеть вещи и придумали, как высказать это так, чтобы не сохранялось даже малейшего намека на прежнее понимание.

Но способы говорить – это не способы выражать какие-то мысли, – это способы воздействия на сознание людей, иначе – это способы вкладывать какие-то мысли в чужие мозги. Вот в чем важность этого открытия. Кстати, наука сплошь состоит не только из открытий, но и из находок подобных способов видеть и описывать мир. И это ценность и находка, потому что это мазки главного орудия борьбы за власть над миром – образа мира, а в данном случае – естественнонаучной картины.

Вот почему эта находка тут же была подхвачена и развита физиологами:

«Концепция Бернара наряду с физико-химической школой сокрушала витализм. Но пафос указанной школы состоял в том, чтобы, отождествив (на основе закона сохранения и превращения энергии) процессы в неорганической и органической природе, подвести их под один закон и сделать объектом математически точного знания.

Бернар же выделил телесные, материальные факторы, определяющие специфику живой системы с ее способностью к саморегуляции, которую физико- математическая школа объяснить не могла.

В дальнейшем концепция о поддержании постоянства внутренней среды (имплицитно включенная в понятие обратной связи (biofeedback – АШ), поскольку предполагалось, что на нарушение своего стабильного состояния система реагирует процессами, которые возвращают ее к исходному уровню) была развита и прочно утвердилась в науке (не только в физиологии, но и в других биологических науках (генетике, биоцитологии), а также в кибернетике и психологии) благодаря работам выдающегося американского физиолога Уолтера Кеннона (1871–1945). В книге “Мудрость тела” (1932) он обозначил саморегуляцию внутренней среды термином “гомеостаз”» (Там же, с. 195–196).

Понятие о некоем внутреннем постоянстве или равновесии, как вы помните, было биологической основой психологии Пиаже.

Двумя следующими китами современной психологи стали теория приспособления к окружающей среде Дарвина и учение о рефлексе, как способе приспособления к этой среде. О всяческих рефлексологиях, бурно плодившихся в России, я не хочу рассказывать. Их влияние на психологию общеизвестно, и Выготский даже воевал с учением Бехтерева, доказывая, что сознание гораздо сложней, чем видят рефлексологи. Но вот о том влиянии, которое оказал на социологию Дарвинизм, стоит сказать несколько недобрых слов.

Но прежде я хочу привести яркий и впечатляющий пример того, как естественники пытались воплотить мечту о том, чтобы увидеть всю природу единой и объяснить все человеческое, от души до общества, исходя из законов физики или химии. Примером этим будет короткая, но яркая работа химика и философа Вильгельма Оствальда «Натур-философия».

Глава 2

Физическая основа биопсихологии. Оствальд

И физико-химические физиологи, и Клод Бернар, и Кеннон искали возможность лишить психологию души внутри вещества, они все пытались доказать, что то, что мы называем душой, есть лишь простое и естественное накопление сложностей, развивающихся в живой материи по мере ее приспособления к условиям внешней среды… И так же естественно раз за разом налетали на противоречия, вроде тех, что заставили Гельмгольца и Дюбуа-Реймона признать, что нечто остается необъяснимым, или вроде тех, что не смутили Энгельса, а за ним и всех марксистских психологов и социологов, но сломали Советский Союз в 1991 году.

Противоречие это было совсем простеньким, и при желании на него можно было не обращать внимания: где-то во вполне очевидной цепи эволюционных преобразований происходили скачки, которые и сделали из обезьяны человека. Иными словами, если в общем эволюционная теория или теория Дарвина и верны, то в отношении психологии что-то нарушается и требует той самой гипотезы души или бога, без которой естественники посчитали возможным обходиться.

Цель – лишить себя души – очевидно, была настолько желанна, что члены научного сообщества не прекращали своих усилий ни на миг. Одни бойцы отмирали, на смену им выводились новые виды, способные искать возможное объяснение этой загадки любыми неподходящими средствами. Не искали только теми, которые, казалось бы, прямо и предполагались. Не искали собственным научным методом, то есть сделав сам этот скачок, приведший к созданию «психики», предметом соответствующей ему науки. Наоборот, у психологии был отнят ее предмет и заменен на предмет биологии или физиологии…

Упорство, с которым лучшие умы человечества бились за то, чтобы остаться без души, потрясает, в нем есть какая-то психологическая загадка. Но меня пока более всего занимает лишь то, что они не просто пытались объяснить мир иначе, они ведь действительно приходили к тому, чтобы считать душу – бреднями церковников, то есть действительно отрекались от собственных душ!

Мне все время хочется спросить: за что? За что продались? Ведь доказать, что души действительно нет, никто никогда не смог. Значит, у каждого настоящего ученого жило сомнение, жило допущение: возможно, что естественнонаучное объяснение не объяснит всего. Иными словами, любой ученый жил, понимая, что естественнонаучный способ объяснять мир, возможно, и не сработает, он – всего лишь гипотеза, а значит, в том, с чем воюют, может быть истина…

Одного предположения, что отвергаемое утверждение может быть и истинным, достаточно для настоящего исследователя, чтобы сохранять за собой возможность для его рассмотрения и исследования. Тем более, если речь идет о собственной душе! Но они приносили клятвы на крови – своей и чужой, которой не щадили, – что уничтожат даже след души в этом мире и все объяснят химией и физикой! Кому они служили? Кто помутил их разум? Цирцея? Или кто-то пострашней?

Объяснить то, что мы узнаём в себе как душу, простым усложнением прогрессирующего вещества не удалось. И тогда на поединок с душой стали