Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Френсис Уэлч

ее выпроводить. Когда мы выходили на палубу, солдат сидел на краю нашей скамейки, и мы были обязаны говорить очень громко по-русски, чтобы охрана могла следить за нашим разговором. Погода была прекрасная, так что Цесаревич мог в течение всего дня сидеть на палубе в своем инвалидном кресле. На ночь Родионов запирал Цесаревича в его каюте, к большому негодованию Нагорного, который постоянно вел бурные перебранки с Родионовым. Когда судно отошло от пристани, солдаты по неизвестной причине стали стрелять залпами из своих пулеметов, но Хохряков, который был более благоразумен, чем Родионов, пошел к больному мальчику и сказал, чтобы он не пугался». (Баронесса Софья Буксгевден. Жизнь и трагедия Александры Федоровны, Императрицы России. М., 2012. С. 330).

«Великие Княжны надели простые дорожные платья, и у всех были коротко подстриженные волосы. Они вынуждены были их обрить во время острого приступа кори в революционные дни 1917 года и оставили их короткими, что было удобнее в тех обстоятельствах.

Мы отправились в нашу поездку с сильнейшим предчувствием. Нас повезли на пароходе „Русь“, на котором Императорская Семья прибыла в Тобольск. Родионов везде расставил часовых, даже у дверей туалетов, и приказал всем нам, женщинам, держать двери кают открытыми всю ночь. Никто не раздевался. Маленький Цесаревич был заперт в своей каюте с его дядькой — матросом Нагорным из-за боязни, полагали, что он мог „уплыть“. За нами было установлено тщательное наблюдение, и от нас потребовали говорить только по-русски, чтобы солдаты, назначенные в виде личной охраны, могли понимать, о чем мы говорим. Остальные солдаты не подходили к нам близко и проводили весь день на палубе, распевая и играя на аккордеоне. У некоторых были хорошие голоса, и это возвращало наши мысли к более счастливым дням и напоминало концерты для раненых солдат в госпиталях, когда они пели „Волжскую песню бурлаков“ и „Стеньку Разина“.

По приказу Родионова все, что было в домах губернатора и Корнилова, независимо от того, принадлежало ли это Императорской Семье или нет, было погружено на судно. Ряды невероятно ярких постельных принадлежностей, неизвестно откуда появившихся, стояли на палубе. Ольга Николаевна была в отчаянии, когда увидела карету и лошадей епископа, которые он одолжил, чтобы отвезти Цесаревича к судну, также погруженные на борт. „Но они ему понадобятся. Это не наши, пожалуйста, скажите им“, — говорила она. Я заверила ее, что мои протесты не помогут. Мы были заключенными и обязаны были молчать. Продолжалась сильная стрельба, солдаты расстреливали из своих пулеметов безобидных диких уток и все, что им казалось привлекательным. После долгих дня и ночи, проведенных на корабле, мы прибыли в Тюмень…» (Баронесса Софья Буксгевден. Жизнь и трагедия Александры Федоровны, Императрицы России. М., 2012. С. 394–395).

Из воспоминаний наставника и учителя Цесаревича по французскому языку Петра Андреевича Жильяра:

«Понедельник, 20/7 мая. В 11 ½ мы покидаем наш дом и поднимаемся на пароход „Русь“. Это тот самый пароход, который восемь месяцев тому назад привез сюда нас вместе с Их Величествами. Баронесса Буксгевден, получившая разрешение отправиться с нами, присоединилась к нам. В 5 часов дня мы покидаем Тобольск. Комиссар Родионов запирает Алексея Николаевича с Нагорным в своей каюте. Мы заявляем протест, так как мальчик болен и доктор должен иметь возможность входить к нему во всякое время.

Среда, 22/9 мая. Мы прибываем утром в Тюмень» (Жильяр П. Тринадцать лет при русском Дворе / Петергоф, 1905 год — Екатеринбург, 1918 год / Трагическая судьба Николая II и Царской Семьи. М., 1992. С. 154).

«7 мая, часов в 11 утра, мы все сели на пароход „Русь“ и отбыли часа в три дня. Ехали все те лица, которых я называл Сергееву. Нас сопровождал отряд под командой Родионова; отряд больше состоял из латышей. Родионов держал себя не очень хорошо. Он запер каюту, в которой находился Алексей Николаевич с Нагорным снаружи. Все остальные каюты, в том числе и Великих княжон, по его требованию, были не заперты на ключ изнутри» (Росс Н. Гибель Царской Семьи (допрос Пьера Жильяра 5–6 марта 1919 г.). Ф/М., 1987. С. 413).

Из воспоминаний наставника и учителя Цесаревича по английскому языку Сиднея Ивановича Гиббса:

«Родионов не позволял нам никому на ночь запирать двери. Потом мы уехали на пароходах в Тюмень. За несколько дней до отъезда Хохряков сказал, что он не знает, пустят ли всех в дом, где находится Государь…» (Российский архив. VIII. Н. А. Соколов . Предварительное следствие. 1919–1922. М., 1998. С. 110).

«Остальные из нас остались в Тобольске, пока еще на один месяц, ожидая выздоровления Цесаревича, а потом мы проделали то же путешествие. Однако к этому времени лед уже растаял и мы могли путешествовать по воде. Бедный маленький мальчик был очень болен, но Родионов, наш новый комендант, был безжалостен. По внутреннему складу своего характера комиссар этот был официальным человеком и, я должен сказать, постоянно заботился о своей ответственности. Вначале он настоял на том, чтобы все двери были открыты, а потом запер их на замок и тем самым создал себе массу неудобств. Естественно, ощущалось большое волнение, когда мы проплывали мимо села Покровское и дом старца был показан мне. Когда мы прибыли в Тюмень, Родионов собрал всех нас в салоне парохода и по своему списку зачитывал имена присутствующих. По мере прочтения каждого имени называемый должен был встать и идти к поезду, который был подан сразу, после того как мы сошли на землю» (Воспоминания Ч. С. Гиббса о Царской Семье, написанные им после принятия священного сана архимандрита. Лондон, 1938).

Из воспоминаний А. А. Теглевой — няни Августейших детей, находившейся при них с 1902 года:

«До Тюмени мы ехали на пароходе, том же самом, на котором мы ехали и в Тобольск. Родионов запретил Княжнам запирать на ночь Их каюты, а Алексея Николаевича с Нагорным он запер снаружи замком. Нагорный устроил ему скандал и ругался: „Какое нахальство! Больной мальчик! Нельзя в уборную выйти!“ Он вообще держал себя смело с Родионовым, и свою будущую судьбу Нагорный предсказал сам себе. Потом, когда мы приехали в Екатеринбург, он мне говорил: „Меня они, наверное, убьют. Вы посмотрите, рожи-то, рожи-то у них какие! У одного Родионова чего стоит! Ну, пусть убивают, а все-таки я им хоть одному-двоим, а наколочу морды сам!“ В Тюмени мы пересели в вагоны» (Российский архив. VIII. Н. А. Соколов. Предварительное следствие. 1919–1922 (протокол допроса А. А. Теглевой 5–6 июля 1919 г.). М., 1998. С. 128–129).

Из воспоминаний Е. Н. Эрсберг — помощницы няни Августейших детей, находившейся при них с 1903 года:

«Кажется, 6–7 мая по старому стилю мы выехали из Тобольска и через