Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

Верховного суда. Все свое свободное от молитв время она посвящала штудированию юридической литературы, имеющейся в камере в избытке. Но самое главное – она совершенно бескорыстно, от чистого сердца помогала всем желающим разбираться с их уголовными делами. И у нее получалось!

Вот и в этом случае получилось. Маришка как-то сунула ей одну из своих бумажек, в которой она, нерусская по рождению, почти ничего не поняла. Доброва взялась почитать, потом попросила еще и еще. В итоге прочла все материалы дела. И нашла там множество нарушений, допущенных следствием. В частности, то, что Маришкин двоюродный брат, сдавший всю банду, дал свои показания в отсутствии адвоката. И это значило, что такие показания нельзя было считать действительными, законными. А без этих признательных показаний – дело рассыпалось…

В итоге у Маришки появилась некая надежда, что на апелляции ее приговор все же изменят. А пока нужно было ждать экспертизу, вынесения решения и продолжать эту жизнь в изоляции…

Жизнь с привилегиями

А ее жизнь в изоляции была давно уже налажена и отлажена.

Основное Маришкино время наступало после отбоя. И проводила она его в непрерывном телефонном общении. У Маришки всегда были телефоны – в лучшие времена аж до трех штук. Но вот почему? В первую очередь, из-за мощной ауешной[13] поддержки, связанной с ее криминальным прошлым. Она состояла в так называемом «профсоюзе», была полноцейнейшим его членом. То есть пока Маришка лихо и даже талантливо трудилась на преступной ниве, срубая на своих бандитско-грабительских делах миллионы, она прилежно отчисляла в кассу «профсоюза» положенный немалый процент. Также поддерживала тех членов «профсоюза», которые время от времени оказывались на нарах: в виде передач, посылок, иными словами – «грева». Маришка имела достаточно высокий статус в этой иерархии и вела себя в полном соответствии с теми самыми понятиями. И вот теперь, оказавшись уже в свою очередь в трудной жизненной ситуации, Маришка имела полное право на фидбек. На всеобъемлющую поддержку своего «профсоюза» и его членов. То есть на тюремное обеспечение по «полному пакету».

Поэтому-то по внутритюремным цепочкам Маришке стабильно доставлялись телефоны. Она могла рассчитывать на новую трубку всякий раз, когда ее телефон вдруг отшманывался.

И выходило так, что Маришку знали не только все московские сидельцы, но также – внесизошные сотрудники. К примеру, тот самый фсиновец Давид, когда появлялся у нас во время шмонов, неизменно перекидывался с Маришкой парой слов о ее братьях-подельниках и про «как дела?»… И это было так странно – словно бы лиса при набеге на курятник заводила вдруг дружескую беседу с «приветом от брата»…

По сравнению с большинством попавших в СИЗО женщин, Маришка вела достаточно благополучную тюремную жизнь. Получала с воли заказные обеды, хорошие шмотки и косметику Chanel. Да все что душе захочется! Внешне это казалось чем-то роскошным, но какая боль переживалась Маришкой изнутри – боль не только за себя, но и за своих близких – и что ощущала она на самом деле, такая молодая и красивая, попавшая в тюрьму в самые лучшие девичьи годы, оставалось только догадываться…

А внешне – Маришка да, выглядела непотопляемо жизнерадостной, цветущий и беззаботной. Частично это объяснялось наличием такой вот мощнейшей «профсоюзной» поддержки. Как с воли, так и изнутри тюремной системы. Она всегда была уверена, что вечером на другом конце трубки ее ждут верные люди, готовые откликнуться на любую ее просьбу, готовые в любой момент подставить плечо.

Маришка совершенно не стеснялась болтать по телефону «на полной громкости», не приглушая голос, не шепча, хотя на дворе стоял отбой и все вокруг могли слышать каждое произнесенное ею слово. Да все уже давно привыкли, что из ее угла раздается громкая болтовня. И звонкий смех, которым сопровождался каждый ее разговор.

И да, в первую очередь, она звонила членам пресловутого «профсоюза». С просьбой что-то разрулить или организовать. Особенно часто – некоему Мартину, занимающему супервысокое место в той самой иерархии и соответственно способному решать Маришкины заморочки чуть ли не магическим способом. Как-то Маришка поделилась, что она в свое время сама «грела» Мартина, когда тот «катался с крытки на крытку» – с Владимирского централа еще куда-то, по всем российским тюремным дорогам. Его кидали с места на место, а она вместе со своими братьями привозила ему передачи. Целые баулы всяческой снеди. И все это пошло ей в зачет. А теперь уже Мартин был на свободе и поддерживал Маришку. По абсолютно всем позициям: от поиска адвоката до решения вопроса в какой сизошной камере ей сидеть…

Также Маришка звонила своим братьям и говорила с ними на гортанном гагаузском языке. Очень похожим на турецкий. С братьями она была очень нежна, было видно, как она их любит и переживает за них. И иногда даже по-семейному ругает – особенно если кто-то из них косячил…

Говорила со своими родителями, живущими в Молдавии. С бывшими сокамерницами, которые уже освободились, а освободившись, не забыли про Маришку. Даже наоборот, всячески поддерживали – передачками и долгими ночными беседами. И одна из них, Лина, показав особую преданность, стала Маришке практически сестрой…

Общалась с соседскими камерами на предмет новостей и «дорог», с поклонниками из других московских СИЗО, чаще всего – с неким Гришей. Часами флиртовала и нежничала, заливаясь русалочьим смехом: «Ха-ха-ха! Ну Гришка, ну прекрати, как тебе не стыдно! Ха-ха-ха!» Что было совершенно понятно – ведь Маришка была в том самом возрасте, когда строятся отношения! И в ее случае смартфон действительно был самым настоящим волшебным тоннелем, через который она еженощно «сбегала» из этой пресловутой железной клетки. Сбегала куда подальше…

После ночных бдений отсыпалась Маришка, естественно, днем. Прямо до вечерней проверки. Бывало, вскакивает спросонья и бежит на «продол» прямо так, в пижаме с розовыми котятами, с распущенными волосами, свисающими ниже попы. Зрелище прямо-таки умилительное, и я однажды стала свидетелем следующей сцены, связанной с этой умилительностью…

До того, как у нас появился Артем, нашим оперативником был Вадим Петрович. Взрослый дядька, в отличие от Артема. Хорошо так за сорок. Худющий, похожий на Кощея, с пронзительными умными глазами. Он уже миллион лет работал в сизошной системе, держался очень спокойно и по-свойски. Его все звали просто Вадим. Так вот, на одной из вечерних проверок мы уже длинным ручейком бредем обратно в камеру. А Маришка задержалась – просит разрешить посмотреть телевизор после отбоя. У Вадима. Он, в принципе, не против. Стоит, добродушно улыбается. Как я уже говорила, вечерняя проверка была крайне неформальным мероприятием. И настроение сотрудников при этом соответствующее – в предвкушении скорого отдыха после дневной круговерти.