Тундровая болезнь (сборник) - Андрей Неклюдов

Минут через двадцать вездеход остановился возле палаток. Из одного его люка показалось улыбающееся грязное лицо Узбека, из другого – хмурое бородатое – Глеба. Сверху на кабине восседал помощник водителя Павел.

– Ребята! Танкисты! – ликовали мы.

– Ребята, как мы вас ждали! – призналась Татьяна Ивановна, едва не прослезившись.

– Знаем, – кивнул Узбек. – Извините, раньше не могли: вездеход совсем посыпался. И сейчас все на соплях. Если бы не вас вывозить, не поехал бы, верняк.

– Что стоите? – прикрикнул на нас Глеб. – Быстро сворачиваем лагерь и выезжаем.

– Может, хоть чаю выпьете с дороги? – предложила Татьяна Ивановна главному.

– Некогда. Завтра утром на равнине сядет борт, мы должны быть там. А вездеход уйдет к Галине. Если опоздаем – ждать не станут.

– Как у Галины результаты? – осторожно спросил Антон.

– Как и у вас, – мрачно процедил Глеб.

Чай выплеснули, принялись лихорадочно собирать лагерь. Возбужденно, толкаясь, без всякого порядка забрасывали вещи в грузовой отсек и на верхнюю площадку.

На этот раз никто не роптал из-за того, что выезжаем в ночь.

Через час мы уже ехали вслед заходящему в лиловой дымке солнцу.

Ликование как-то быстро прошло. Я смотрел назад – на опустевшую истоптанную площадку бывшего лагеря, брошенные нары, стол и скамейки на месте кухни, кучи шлака, на изборожденное волнами, темное и уже совершенно дикое незнакомое озеро, на холодно взирающие на нас сверху заснеженные исполины – и не находил в себе ни грусти, ни особой радости.

Мы покидали горы не победителями, не торжествующими укротителями природы, не открывателями месторождения – мы, казалось мне, бежали от них – домой, в скопища других людей, в цивилизацию.

Справа за речкой проплыл мимо нас длинный пологий холм с многочисленными фигурками оленей и пирамидками стойбища ненцев. Вспомнилось, как спешил к ним за помощью, чтобы вывезти Серегу, как позже заходил в гости и предлагал поменять чум на палатку. Сейчас возле одного из чумов я разглядел человечка. Вот он юркнул внутрь жилища, и тотчас же оттуда выскочил человечек поменьше – мальчишка – и побежал к нам.

– Стой! – встав на четвереньки, прокричал в водительский люк Антон.

Тягач замер, рывком вместе с нами качнувшись вперед. Пахнýло горячим машинным маслом. Из левого люка высунулась голова Павла, из правого – Глеба.

– Что случилось? – спросил главный.

– Мальчишка вон бежит. С канистрой. Мы им бензин обещали.

– Ну дак поставь на дорогу и поехали – подберут. Где ваш бензин?

– Кто грузил бензин? – обернулся Антон к остальным.

Мы все молчали. Никто не помнил, куда в суматохе сунули канистру.

– Наверное, где-то внутри, – промямлил Никита.

– Надеюсь, ты не предлагаешь выгружать все барахло из-за канистры бензина? – поглядел на Антона главный.

– Лично я выгружать отказываюсь, – твердо заявил Ленька.

Между тем мальчишка продолжал бежать, перебрел речку, продрался через заросли низкорослого ивняка. До нас ему оставалось еще метров триста.

– Поехали ему навстречу, – предложил Серега.

– Еще один! – сокрушенно покачал головой Глеб. – Забыл что ли, как в плывуне сидели? И я же вам сказал: к утру мы должны быть на равнине в полной готовности. Всё, поехали, – приказал он Павлу.

Взревел мотор, тягач с лязгом, испуская тучи горького дыма, двинулся дальше.

Все мы, сидящие сверху, смотрели назад.

Мальчишка остановился и помахал нам пустой канистрой. Мы удалялись. Он помахал снова. Я отвернулся, уставился прищурясь на заходящее солнце.

Когда на рассвете встали на равнине, выгрузились, разметили вертолетную площадку – с помощью все тех же лопат и белых мешочков – и сели передохнуть, Серега отозвал меня в сторонку.

– Хочу признаться тебе в одном грехе, – промолвил он, глядя на отдаленные, нехотя выступающие из тумана и уже совсем не грозные горы.

– Я что, твой духовник? – усмехнулся я.

– Мы работали вместе два с половиной месяца… Тебе я должен сказать… – он помедлил, как будто все еще колеблясь. – Так вот. В общем, когда мы с тобой были в самом дальнем маршруте, за двумя перевалами – помнишь? когда я еще на снежнике поскользнулся – и мыли каждый своим лотком в разных ручьях – в двух пробах у меня выскочило весовое золото.

Я перестал ухмыляться.

– Слушай дальше. Я эти два шлиха положил отдельно, а тебе ничего не сказал. И пока они находились у меня, мы не могли оттуда выехать. Понимаешь? – блеснул он на меня взглядом. – А позавчера я их выбросил. И сразу все пошло на лад.

– Бог тундры Нум? – посмотрел я на приятеля как на неизлечимо больного.

– Нум – не Нум… а это единственное, что я смог для здешних чукчей сделать, – он помолчал немного и прибавил: – Но можешь считать, что у меня просто тундровая болезнь…

Из цикла «В глубинах России»

Как помочь Гере?

Повесть

1

Сначала я подумала: надо же – художник!

Хотя нет, сначала я увидела все эти картины – тайга, горы, речки, сине-черные камни в пенных потоках. Божечки, сколько их! Полотен, я имею в виду. Почти картинная галерея. Они даже на веранде были развешены, все эти горы – темные оголенные и розовато-голубые заснеженные – и озера, их отражающие. Стою, рот разинув.

А Капитана мне и говорит… (это Вася, сезонный рабочий, так нашего начальника отряда прозвал – «Капитаной» – на эвенкийский манер).

– Это, – говорит, – Гера, знаменитый местный художник.

Мне еще пришло на ум, что он (Марк, то есть) вполне мог бы работать гидом, так серьезно это у него прозвучало.

Вот. А потом я подумала: наверное, интересный мужчина этот Гера. Художник как-никак, тонкая натура и всё такое. Я прямо-таки увидела его (в воображении, разумеется): бледное лицо, немного печальные умные глаза (у мужчины обязательно должны быть умные глаза), тонкие чувствительные пальцы, как и полагается художнику. Наверное, от здешних женщин у него отбоя нет.

Капитана между прочим сообщает:

– Скоро познакомишься: в маршруты с тобой ходить будет. Я второй сезон беру его в отряд рабочим.

И стал подробно рассказывать (ну настоящий гид!), что картины свои Гера пишет с натуры – неделями пропадает в тайге с красками и этюдником, выискивает какие-то особые места и наблюдает за ними днем, вечером, ранним утром, не ест и не пьет… Потом с этюдов делает большие полотна. А когда ему приспичит, он легко с ними расстается – продает по тысяче рублей за штуку. И что Гера не только художник, но и охотник, рыбак и вообще таежный человек…

Пока он говорил, подумалось, что до сих пор мне почему-то в напарники доставались всё какие-то бичи, забулдыги, а тут надо же – художник! Местная знаменитость! Это значит – интересное общение, тонкие чувства, а может быть, даже… я ведь женщина еще вполне… бальзаковского, можно сказать, возраста. Словом, мне не терпелось с ним увидеться. Но пока что приходилось довольствоваться его горами и озерами, развешенными на стенах.

Две дамы из соседнего отряда тоже, поди, заинтересовались этим Герой: через Марка заказали у него пейзажи. И вот как-то слышу: «Гера картины принес». Ну наконец, дождалась! Я бегом – губы подкрасила, перышки распушила, выхожу…

И что я вижу? Господи, что я вижу?! Ну да, две картины стоят у столбиков крыльца проветриваются, не просохли еще; видать, на скорую руку состряпал. И обе почему-то коричневые, как из солярия. Это я чуть позже разглядела. А где же сам художник – тот, что с бледным лицом и печальными умными глазами? Не может быть! Обман! Подвох! На ступеньках сидит покуривает какой-то замухрышка, одетый как последний охламон, весь как будто прокопченный до черноты, провяленный, мрачный, с острым птичьим носом и черными злыми глазками. И по всему видно: женоненавистник.

«Как дым развеялись мечты…»

– Герочка, – одна из заказчиц спрашивает, – а почему на них только коричневые цвета?

– Не нравится – не берите, – оскаливается живописец, демонстрируя выщербленный зуб. Вот уж красавéц!..

А Марк серьезно поясняет:

– Гера их в солнцезащитных очках рисовал. – (Он всегда так шутит – с непробиваемой миной).

Одна из дам:

– Гера, правда, что ли?

Гера – ноль внимания. Сидит себе покуривает.

А Марк мне шепотом:

– Просто у Геры все другие краски кончились, кроме коричневой и черной.

Коричневой и черной… Как это уныло.

«Что ж, – скрепилась я, – такая уж, видно, моя планида – с охламонами работать».

2

Когда грузились в машину, Гера вместе с дорожной котомкой и старым спальным мешком мышиного цвета забросил в кузов ободранный деревянный ящик-этюдник.

– Гера будет в маршрутах картинки рисовать, – подтолкнул меня плечиком Вася (уже упомянутый мною рабочий). Василий парень заметный – вихрастый, румяный. Мне он напоминает бравого солдата из русских народных сказок. Кажется, сейчас возьмет – и суп из топора сварит. Лучше бы Марк мне в напарники этого бравого солдата дал вместо злюки-художника. Картинки он в маршрутах будет рисовать? Так я ему и позволила! Что касается работы – тут я строга.