Тундровая болезнь (сборник) - Андрей Неклюдов

Впрочем, это только на первый взгляд. Даже на высоких склонах, среди снежников, пробивалась между камнями травка, ниже появлялся мох, крохотные, почти лежащие кустики брусники. Еще ниже, на верховых болотах, росли сабельник, морошка и голубика (пока еще без ягод), а где посуше – карликовая березка. Из кустов при нашем приближении частенько выскакивали зайцы, неслись рваными зигзагами и быстро исчезали за холмами, семенили прочь куропатки с выводками цыплят, выпархивали из-под ног какие-то длинноносые птицы, похожие на вальдшнепов. С неба подавали заунывные звуки канюки.

И все же мы понимали, что без привезенных с собою печек, палаток, угля и консервированной жратвы нам здесь не выжить.

Выходя по вечерам на связь с другими отрядами, мы нередко слышали, что у кого-то сорвало ветром палатку, у кого-то плохо горят печки и люди мерзнут, а где-то идет снег.

Из глубин эфира долетали ругательства начальницы ближайшего к нам отряда – Галины, которой до сих пор не завезли обещанный уголь.

– Люди заболеют к черту! – кричала она, адресуясь к главному. – Жду еще два дня – и буду вызывать санборт, так и знайте!

В те редкие моменты, когда небо слегка прояснялось, из мути выступали темные громады гор. Весь их вид как бы говорил: «А, так вы еще здесь?!» И тотчас же опять наползали облака, и все исчезало в клубящемся мареве.

Чаще же в маршрутах было не до окружающего ландшафта. Окутанные туманом, обрызгиваемые дождем, мы были упрямо сосредоточены на промывке, тряся и качая, словно люльку, лоток с песком и галькой. Обычно Серега мыл, а я записывал в быстро намокающей пикетажке номер пробы и ее примерный состав и наносил точку на карту. Нередко в интересах дела мы расходились и мыли в два лотка. И хотя шлихи получались довольно бедненькие и однообразные, без малейшего следа ценного металла, мы не теряли надежды найти кондовое золото.

– Пусть не месторождение, хотя бы небольшую россыпь, – тешил себя Серега.

Как-то раз он, рассматривая в лупу мокрый остаток в лотке, пробормотал:

– Похоже, оно.

– Золотишко? – скептически спросил я.

Почти не видимая глазом пылинка под лупой действительно поблескивала желто и металлически.

– Да, на девяносто процентов – оно, – согласился я.

Оба сразу повеселели, вечером даже выпили за первый успех.

– Молодцы, – похвалил Глеб. – Наконец хоть что-то. А мы с Антоном нащупали несколько небольших радиоактивных аномалий. Имейте в виду: если найдете приличное золото или уран, всему отряду обещаю хорошие премии, – объявил он.

Однако ничего «приличного» больше не обнаруживалось. Глеб уповал на второй участок на озере Очеты.

Я продолжал мыть пробы и по ночам – в сновидениях. И ночью я получал наконец то, чего так ждал днем: когда я смывал остатки пустой породы, вода в лотке вдруг начинала переливаться солнечными бликами. Я осторожно сливал с уголка эту последнюю порцию воды и… душа моя начинала тихонечко смеяться: все дно лотка покрывал ярко-желтый металлический песок.

На самом же деле я был бы рад даже нескольким таким песчинкам. Это означало бы, что выше по течению есть коренное золото, а где-то недалеко может таиться и россыпь. Оставалось бы только сосредоточить на этом месте все работы и, как любил повторять Глеб, «вырвать у тундры месторождение».

Подгоняемые этой мыслью, мы забирались в самые отдаленные углы нашей площади.

Однажды, перевалив через хребет в бассейн соседней речки, я разглядел на противоположном пологом борту три крохотных белых островерхих конуса.

– Оленеводы, – догадался Серега.

Вглядевшись пристальнее, я различил и оленей, рассеянных по зеленому бархатистому дну долины.

– Да, это аборигены, – подтвердил вечером в лагере Антон. – Ненцы. Но мы для простоты зовем их чукчами. Мы их уже как-то видели, помнишь?

Да, но я никак не думал, что они здесь живут! Я и предложить не мог, что тут, в этой каменной пустыне, кто-то может постоянно обитать помимо нас с нашими печками, не продуваемыми палатками и мешками угля.

5

Мы опять десантники. Опять нас качает и трясет. Но, как ни странно, пока не ломаемся и не буксуем.

Вездеходчики – Саша по кличке Узбек (и на самом деле узбек) и здоровяк Павел – производят впечатление более опытных водителей, чем предыдущие. Невидимый нам Саша ведет, Павел же сидит на кабине перед нами, опустив ноги в люк, исполняя роль штурмана. Время от времени он склоняется над соседним люком и дает водителю какие-то наставления.

Небо высокое, в легкой золотистой дымке, на редкость благодушное. Однако по мере нашего движения, как будто сообразив, что мы уезжаем не окончательно, погода сменила милость на гнев – тучи сгустились, дождь пустился стегать нас по лицам. Когда остановились у мокрых палаток Галининого лагеря, в нас летели уже слизкие снежистые плевки.

– У нас тут постоянно такая погода. Все планы нам срывает, – хмуро сообщила Галина, глядя из-под капюшона на главного геолога так, точно это он организовал такую погоду. – Если бы уголь не завезли, не знаю, чем бы все кончилось. Наверное, больницей.

Я огляделся. Пейзаж был под стать погоде – голые каменные осыпи по сторонам, раскисший болотный мох на площадке, где стояли палатки, обвисшие и какие-то скорбные. Нас умилил туалет – приземистое сооружение из четырех колов, обтянутых по бокам белыми пластиковыми мешками из-под сахара, а внутри – квадратная яма, до краев заполненная болотной водой (надо полагать, не только).

– Прикол! – вытаращив глаза, хохотал Ленька. – Как они сюда ходят? Наверное, это у них джакузи такое.

– Скорее, биде, – уточнил Серега.

От Галины мы выехали в прежней численности, но вместо главного геолога с нами на верху вездехода прилепилась сухонькая пожилая женщина-геолог Татьяна Ивановна.

– Участок, на который вы едете, самый перспективный. Вся надежда на него. И на вас. Не подкачайте! – напутствовал нас Глеб.

Двигались мы между двумя грядами гор по высокой речной террасе. Разглядывая сквозь дождевую сетку окрестности, я на плоской вершине холма на том берегу речки во второй раз за этот сезон заметил остроконечные конусы нескольких чумов и сбившихся в кучу светло-серых оленей.

– Может, хоть на Очеты нам повезет? – вернул меня к нашим проблемам Серега.

Утро – солнечное, тихое, лазурное! Бывают здесь, оказывается, и такие деньки.

Глубоко вздохнув, нырнул в хрустальную прозрачность озера, увидел каменное, в пляшущих солнечных бликах дно, выскочил, как из кипятка, растерся. Кайф! Озеро сияет! Небо сияет! Воздух пахнет талой водой и как будто свежей брусникой.

Озеро – черно-синее, девственно чистое, вытянутое на четыре километра вперед (если судить по карте), обрамленное высокими скалистыми хребтами, отражающимися в воде. Лишь с одной стороны к нему открыт проход – по долине вытекающей из него речки Очетывис, по берегу которой мы вчера и проехали.

А какая чистенькая галька рассыпана вдоль кромки воды! Так и тянет сунуть какую-нибудь за щеку… Тут я увидел Серегу, быстро и сосредоточенно вращающего катушку круто изогнувшегося спиннинга. Через несколько секунд на мокрой гальке запрыгала увесистая, серебристая с радужным отливом рыбья тушка. Хариус! Вот это да! Забыв обо всем на свете, я рванул к палатке, неверными от возбуждения руками собрал свою снасть и помчался к озеру, где уже выстроился шеренгой весь наш отряд, кроме разве что Татьяны Ивановны.

Хариус хватал сумасшедше! Забыв о времени, о завтраке, я снимал с тройника блесны очередную добычу, ударял ее о камень, чтобы не ускакала обратно, вытирал о штаны перепачканные рыбьей кровью и слизью ладони и скорее, размахнувшись, забрасывал блесну. Остальные так же – только успевали бросать. Когда ветер стихал и поверхность воды, волнисто истекающей из озера, становилась более гладкой, можно было увидеть неподвижно стоящих у дна рыбин. Они лишь слегка поводили хвостами, удерживаясь против течения на одном месте. Отражение яркого неба не давало проследить, как далеко тянется косяк, но зрелище и без того потрясало.

Вечером брезентовую кухонную палатку наполнили ароматы. На столе парила большущая кастрюля ухи, в мисках возвышались горы жареной и малосольной рыбы.

– Ну и наготовили, как на Маланьину свадьбу! – оглядев стол, всплеснула руками Татьяна Ивановна.

У Татьяны Ивановны был певучий уральский говорок, но еще большую колоритность придавали ее речи всякие присказки и поговорки. «Надо чаю попить после рыбы: рыба посуху не ходит», – говаривала она.

«Рыбочка», – ласково называла она хариусов. Часто она заказывала с утра:

– Поймайте мне шесть рыбочек.

И вот уже шесть рыбьих тушек, размером с самую крупную селедку, жарятся нам на завтрак, трепеща в кипящем жиру.