Старина четвероног - Джеймс Смит

Ему стало ясно, что это не просто древняя рыба, а нечто гораздо более важное. Доктор Брюс-Бейс забыл о моей моложавой внешности, тощей фигуре, простом одеянии. Его сомнения развеялись, прощальные слова и рукопожатие были теплыми, почти восторженными.

Мисс Латимер не пожалела сил, выясняя обстоятельства поимки рыбы. Она рассказала, что траулер вел лов в своем обычном районе — в прибрежных водах западнее Ист-Лондона. 22 декабря 1938 года капитан Госен решил возвращаться в порт. По пути домой он захотел напоследок попытать счастья на отмелях возле устья реки Чалумны. Эти места не очень богаты рыбой, но иногда щедро одаряют рыбака. Вот еще одна из деталей удивительной истории, одно из многих поразительных совпадений. Прихоть капитана рыболовного траулера! А если бы он ей не поддался?

Капитан Госен прислал мне отчет об этом замете. Траление началось в трех милях от берега, милях в двадцати юго-западнее Ист-Лондона; глубина была примерно 75 метров. Судно шло по эллипсу, с осями примерно в три и в шесть миль, приближаясь к берегу до расстояния в две мили. Замет кончился, когда траулер находился примерно в трех милях от берега; глубина и здесь была около 75 метров.

Участок дна, над которым шел траулер, представляет собой часть подводного шельфа, имеющего здесь ширину 10 миль и полого понижающегося до глубины 120 метров. Затем он круто обрывается на глубину более 350 метров. На всей этой площади дно густо заросло водорослями, что серьезно затрудняло траление. Замет дал около полутора тонн съедобной рыбы, хотя и не лучшего качества, две тонны акул и… одного целаканта!

Глава 5

Свет и тени

Хотя я знал, что открытие произведет сенсацию во всем мире, мне не хотелось сообщать о нем в газеты. Я надеялся сперва поместить отчет в научном журнале. Все ученые, с которыми я сталкивался в бытность студентом, презрительно относились к газетам и осуждали тех, кто, как им казалось, искал или приветствовал рекламу. Я свыкся с довольно странным мнением, что «не пристало» ученому давать газетам сведения о научных открытиях, хотя, по чести говоря, это просто-напросто снобизм, присущий преимущественно тем, у кого нет надежд стать подлинными, зрелыми учеными.

Большинство молодых исследователей терзаются этой проблемой; а ведь чтобы ее решить, достаточно вспомнить, что научные исследования оплачивают рядовые люди и они вправе знать о результатах этих исследований. Лишь меньшая часть человечества может заниматься наукой, и не надо сомневаться в том, что все ею интересуются и с увлечением следят за новыми ее достижениями. Еще одно проявление интеллектуального снобизма — утверждение, будто современная наука недоступна разуму простого человека. Все зависит от изложения. Исключая разве что высшую математику, нет ни одной области науки, о которой простой читатель не мог бы получить общего представления, если объяснение будет достаточно популярным.

Так или иначе, в вопросе о печати мне пришлось уступить. Когда правление Ист-Лондонского музея услышало от мисс Латимер всю историю, попечителям сразу захотелось использовать этот факт в интересах музея. Сенсационная весть о столь выдающемся открытии была бы крайне выгодной любому учреждению, и тут я просто не мог спорить. По просьбе правления я согласился принять репортера и дать ему информацию.

Важное открытие произвело на репортера большое впечатление. Он не только задал много вопросов, но приходил ко мне вновь и вновь, пока мы оба не согласились, что статья правильно освещает все события. Затем он попросил разрешения сфотографировать рыбу. Я решительно отказал, чем поверг репортера в смятение. Он уверял, что без фотографии ценность статьи намного снизится, я же возразил, что он и без того будет автором материала, который обойдет весь мир. А основания для отказа у меня были серьезные.

Если вы считаете, что открыли новый для науки организм (а ошибиться тут очень легко), то ему надлежит дать наименование. Мало того, необходимо либо описать достаточно характерные признаки, чтобы экземпляр можно было опознать, либо присовокупить хорошую иллюстрацию, а лучше всего и то, и другое. Если, как это часто случается, два человека одновременно опишут новый организм, приоритет принадлежит тому, чье сообщение будет опубликовано первым, и впредь организм всегда будет носить данное им наименование с указанием фамилии описавшего. Так, целакант называется Latimeria chalumnae J. L. В. Smith. Однако и в науке бывают случаи «пиратства», и если вы неосторожно опубликуете снимок какой-нибудь биологической редкости без наименования, то рискуете, что вас кто-нибудь опередит. Напечатай я в газете фото «безымянного» целаканта, и он мог бы навсегда войти в науку, скажем, как Neoundina moderna. О. L. Roger.

Поэтому, когда меня вынудили согласиться на публикацию в печати, я твердо решил: сообщу любые подробности, но снимков, насколько это зависит от меня, газеты не получат. Мне хотелось сделать все должным образом. Первое изображение целаканта вместе с кратким описанием я предназначал для научного журнала (в данном случае им оказался лондонский «Нейчер»). Мисс Латимер заверила меня, что никому не разрешала фотографировать экземпляр и никто не мог сделать это без ее ведома. Вряд ли, сказала она, кому-либо пришло в голову охотиться за фотоснимками рыбы — ведь никто не подозревал, какое это удивительное создание.

…Мой репортер был очень настойчивым человеком. Потерпев неудачу со мной, он атаковал мисс Латимер, Она оказалась покладистее и предложила компромиссное решение. С большой неохотой я пошел на то, чтобы он сделал снимки, при условии, что фотографии будут напечатаны только в «Ист-Лондон Дейли Диспатч». Репортер дал такое обещание в присутствии мисс Латимер, моей жены и меня самого. После этого чучело вынесли из помещения, и он сделал несколько снимков. Я просил его показать мне все негативы, однако получилось так, что я их не увидел, и не знаю, как они вышли.

Так или иначе, две отличные фотографии были напечатаны в «Дейли Диспатч» 20 февраля 1939 года как единственные в мире.

А через несколько дней после того, как я вернулся в Грейамстаун, мне позвонили из одной дурбанской газеты и сказали, что некий житель Ист-Лондона предложил им фотографию целаканта. Я был немало озадачен и тотчас написал мисс Латимер.

Следующим сюрпризом был звонок от одного друга из Англии, который сказал, что я иду на большой риск, позволяя публиковать снимки рыбы без наименования. Оказалось, что фотографии поступили во многие английские газеты, большинство которых посчитало их мистификацией. Из Лондона пришла телеграмма: меня торопили «окрестить» целаканта. Как уже говорилось, я давно избрал наименование — Latimeria chalumnae — и об этом теперь сообщил для печати. Происшествие с фотографиями сильно меня обеспокоило, но я был слишком занят, чтобы расследовать, как все получилось. А несколько лет спустя я прочитал в одной газете, что энергичный репортер заслужил похвалу за расторопность, с. какой раздобыл сенсационные уникальные снимки; он заработал на них немалую сумму и все еще получает гонорар. Газета не жалела красок: получалось, что прозорливый репортер догадался сфотографировать целаканта, когда того только доставили на берег!

Учитывая все обстоятельства, спешить с сообщением об открытии не следовало. К тому же, как я уже сказал, возникали дополнительные вопросы; мы беседовали с репортером не один раз, и я настоял на том, чтобы он показал мне окончательный вариант. Поэтому полный отчет появился в южноафриканской печати только 20 февраля. В Ист-Лондоне, кроме того, объявили, что в этот и следующий день желающие могут увидеть рыбу в музее. Мы пришли с утра пораньше, и вскоре потянулись толпы любопытных. Чучело было огорожено так, чтобы его никто не трогал. По моей просьбе редкий экземпляр тщательно охраняли. Я предупредил мисс Латимер и Брюс-Бейса, что ученые будут запрашивать сведения о деталях строения рыбы, и хотя мягкие ткани и скелет утрачены, все-таки желательно возможно скорее изучить целаканта. Они рекомендовали правлению, чтобы чучело переслали мне для исследования в Грейамстаун; правление согласилось.

20 февраля 1939 года мы вернулись в Грейамстаун, Возвращение было не особенно торжественным. В тот день грейамстаунская газета поместила заметку об открытии целаканта, уделив этому событию меньше места, чем отчету о спортивном дне одной из школ города. Позже мне объяснили, что, когда поступило сообщение телеграфного агентства, редактор обратился за консультацией к одному местному зоологу, и тот посоветовал быть осторожным. История показалась им чересчур сенсационной.

Друзья засыпали нас вопросами, но большинство знакомых отнеслись к нам недоверчиво. Как ни странно, и я продолжал тревожиться. Хотя мой разум был вполне удовлетворен неопровержимыми свидетельствами, которые я видел собственными глазами, хотя я был убежден, что это целакант, все же случившееся казалось слишком невероятным, фантастичным. Целакант, живой целакант! По ночам меня преследовали кошмары. Мне снилось, что я нашел целаканта, и я во сне мучился от сознания того, что это невозможно. Утром я усиленно думал о странном сне, пока меня вдруг не осеняло, что я и в самом деле нашел целаканта, наяву. В последующие годы эти сны повторялись сотни раз. Иногда получался сплошной ералаш: я видел во сне, что открытие мне только приснилось, и, проснувшись, никак не мог разобрать, что к чему.