Послания - Бахыт Кенжеев

3. «Почтеннейший Моргулис, высылаю…»

Почтеннейший Моргулис, высылаюкурьерской почтой рукопись, в надежде,что ты меня ещё не проклял. Долгоя с ней возился и, в конце концов,отправившись с семейством в декабрена воды, захватил её с собоюи попотел изрядно, исправляягде перевод, где – автора, который(признаюсь по секрету) простоват,и часто, часто склонен в дверь ломитьсяоткрытую. Ведь нам с тобой и так,мой Михаил, доподлинно известно,что Иисус есть Бог, что доказательствне требуется добрым христианам,а коли ты безбожник – никакаяброшюрка в сто страниц не обратитязычника в спасительную веру…Ну, не сердись. Ты, знаю, убеждён,что там, в атеистических краях,народ непросвещённый жадно ждётнапористых речей заокеанских,которые мы в меру слабых силперелагаем на язык отчизны…Вернулись с юга. Труд мой завершён.И вот в сочельник еду я со службыв омнибусе, купив жене в подарокнастольный канделябр, а сумку с текстомзасунув под сиденье. Зачитавшисьгазетой либеральной из Москвы

(там смягчена цензура, вольнодумцевосвобождают, вводят суд присяжных,купцам дают дворянство, и едва лине отменяют крепостное право),я выхожу – а сумка и останьсяв омнибусе! Моих истошных криковне слышит кучер, и ни одногоизвозчика в округе! Всё пропало!И корректура, и наброски пьесы,и дневники, и письма! Рождествоомрачено – опять до поздней ночитоскуя, правлю текст… а через двенедели – представляешь ли? – открыткуприслал мне стол находок. Отыскалсямой скучный труд! Признаться, я подумал:вот нация, достойная своейпрекрасной королевы. В ежедневномединоборстве с северной природойнет времени у честного канадцагубить страну в пожаре революций,гражданских войн и бунтов, разрушаяпорядочность грядущих поколений…Не потому ль, любезный мой Моргулис,любая смута – в Азии ль, в Европе —бросает человеческие волнык гостеприимным этим берегам?Ну, будь спокоен, милый. В третий разя книгу просмотрел, добавил новыхпоправок, можешь сразу отдавать

типографу. Даст Бог, и вправду будетв отечестве прочитан и оценензаморский проповедник… До свиданья,друг Михаил. С повинной головоюпора идти к ревнивым аонидам,утратившим былую благосклонность:уж больше года дикая Канадане слышала моей угрюмой лиры.

4. «Мой добрый Милославский, с Рождеством…»

Мой добрый Милославский, с Рождествомтебя Христовым. В нашем Монреалена две недели позже свистопляскикоммерческой, когда католик честныйотпраздновал уже и Новый год,и ёлку полувысохшую вынеснавстречу мусорной телеге, мыего справляем тихо, без затей:негусто с православными в Канаде,и те, сам знаешь, больше ждут весныи светлого Христова Воскресенья.В газете из Парижа, доходящейс изрядным опозданием, встречаютвои статьи о храмах, о легендахСвятой Земли – а это значит, тыблагополучен – не убит арабом,не выслан из державы иудейскойверховным раввинатом. Но, признаться,скучаю по твоим рассказам, попространным, страстным письмам. Где новеллы,где твой роман заветный? Неужелитебя, мой друг-прозаик, так смутилиреформы на Руси? Властитель думтам ныне – журналист-разоблачитель,экономист, умеющий расчислитьсравнительные выгоды оброкаи барщины, да автор престарелыйкогда-то запрещённых откровенийдвадцатилетней давности. Кипит

отечество, пристрастно выясняя,насколько голым был король покойный.Там, на полях литературных схваток,один зоил клеймит другого, третийпровозглашает русскую идею,обоих упрекая – то в мздоимстве,то в верной службе прежнему тирану.Теперь в народе новые герои —ремесленник, купец, изобретатель,единоличник. Бедные поэты!Им впору хоть топиться, как писалнесчастный Баратынский. Но тебене стыдно ли, мой добрый Милославский?Когда недобросовестный подрядчиквозводит храм на зыбком основаньеиз скверного песчаника и самнаходит смерть в развалинах, когда,всем миром по ассарию, по лептесобрав, постановляют строить новыйпохожий храм – смутится ли певец,сжимающий возлюбленную лиру?Литература выше перестройки,мой Милославский. Даже если там,на родине, соорудят хрустальныйДворец Предпринимателя, ремёславдруг возродятся, в лавках зеленныхпахучей грудой лягут апельсиныиз Палестины, новый Ломоносовпрославит просвещённого монарха —я и тогда, чуть обернусь, увижутвой страшный Харьков – мытарей, блудниц,

разбойников, в отчаянии жизньхватающих рукою перебитой,и Сына Человеческого, молчаглядящего в слепые их глаза.

5. «Любезный Марк, из сонного Торонто…»

Любезный Марк, из сонного Торонтовсего два дня письмо твоё летело.Морозным, ясным утром я, доставиз ящика его, решил на службучуть припоздниться, чтобы прочитатьв кондитерской. Знакомый половоймне улыбнулся, подавая слойкуи крепкий кофий. Местные красоткив бобровых шубах бойко щебетализа столиком соседним, и такимуютом жизнь дышала. Парижанинпускай смеётся – в целом Новом Светенет города милей для либеральных,ленивых жизнелюбцев вроде нас стобою, Марк. Как жаль, что ветерстранствийпогнал тебя на запад, в цитадельохотников, купцов, аристократовсомнительных, чей громкий титул тольков Торонто и берут на веру. Впрочем,в провинции карьеру сделать легче.Ты начал скромно. Но учти, привратник —первейший друг дворецкому, а тот,не сомневаюсь, вскоре убедится,что ты не так-то прост. Доложит графу,ты станешь управляющим, а может,и лучше. В министерстве я навёлкое-какие справки. Гордый графне чужд торговли, даже вхож в правленье

Компании Гудзонова залива,а та как раз ведёт переговорыс посольством русским (кажется, в Оттаве)о тульских ружьях, ворвани и обуральском чугуне. Вот тут-то, милый,и выйдешь ты на сцену – эмигрантиз тех краёв, ещё не позабывшийни языка, ни азиатских нравовотечества. Сумей же доказать,что ты и впрямь в привратницкой каморкеслучайно оказался, что когда-товорочал миллионами, что ныне,когда социалисты поумнелии зверем не кидаются на прежнихроссийских граждан, ты послужишь веройи правдою любимой королеве…У нас мороз. Страдаю инфлюэнцей.Чай с мёдом пью, стараюсь обойтисьбез доктора – боюсь кровопусканий.Супруга сбилась с ног – мальчишка тожехворает, бедный. Как твоё потомство?Уже и зубки режутся, должно быть?Забавны мне превратности Фортуны!Давно ли в Петербурге, белой ночью,стояли мы над царственной Невоюнедалеко от Биржи, и давно литы, честный маклер в чёрном сюртуке,читая телеграммы, ликовал,потом бледнел, потом, трезвея, тут жеспешил распорядиться о продажето киевских, то астраханских акций?

Мой славный друг, в торонтской глухоманилюбой талант заметнее. Ты молоди несгибаем. Отпрыск твой растётмолочным братом юного виконта.Лет через пять, когда переберёшьсяобратно в Монреаль и заведёшьоткрытый дом в Вестмаунте, явлюськ тебе на бал – и за бокалом брютауговорю, ей-богу, учредитьстипендию писателям российским.

6. «Прелестница моя, каков портрет…»

Прелестница моя, каков портрет,какое платье! Прямо как живая.А кто фотографировал? Супругзаконный, неизменный? Или дочка?Ты мало изменилась, друг сердечный —неугомонный, милый, жаркий взглядвсё так же неприкаян…В Монреалеобильный снег, навоз дымится конскийна мостовых, у ратуши изваяниндеец ледяной, – у нас зима,та самая, которой так тебенедостает во Фландрии. На дняхчитал стихи я в эмигрантском клубе.Разволновался, сбился… наконецподнял глаза. Поклонники мои(семь стариков и две старухи) в креслах,кто тихо, кто похрапывая, – спали.Поднялся я и вышел, улыбаясьневедомо чему. Ах время, время,грабитель наш. Бежать российских смут,найти приют за океаном, спатьи видеть сны – не о минувшем даже,а о подагре, лысине, одышке…Дошел до моста. На реке застывшеймучительно, нелепо громоздилисьчудовищные льдины. Экипажискрипели, матерились кучерана пешеходов, жмущихся к перилам.

В июне, в день святого ИоаннаКрестителя, такие фейерверкиустраивает мэрия! Народтолпится на мосту, кричит, теснится,и всякий год один-другой несчастный,конечно, тонет. Властная рекауносит жертву развлечений. Что ж,не отменять же празднества…Так значит,роман мой не удался? Не беда,он – плод другого времени, когдая был влюблён, порывист, бескорыстен,короче – юн. А юность простодушнорассчитывает, устранив преградык предмету вожделений, насладитьсяозначенным предметом. Я с тех порузнал, моя голубушка, тщетустремленья к счастью, научился видетьне в будущем его, не в прошлом даже,а в настоящем – скажем, в духовоморкестре у реки, где конькобежцыкатаются по кругу, в снегопадерождественском, в открытке долгожданнойот старого товарища. Об этом(а может, не об этом) всякий вечер,едва заснёт мальчишка, а супругасадится за грамматику, в гроссбухе,по случаю доставшемся, пишу ядругой роман, не представляя, ктовозьмёт его в печать. Литературасейчас не в моде, милая. А впрочем —

ты видела занятнейший отрывокв январском «Русском вестнике» за прошлыйгод? Славно пишет этот Достоевский.Фантастика (к примеру, там сжигаютсто тысяч в печке), жуткий стиль, скандалы,истерики – а право, что-то есть.Герой романа, обнищавший князь,страдающий падучей, приезжаетна родину с идеями любви,прощенья, братства и славянофильства.Наследство получает – и с однимкупчишкою (кутилой, богачом)вступает в бой за некую НастасьюФилипповну – хотя и содержанку,но редкую красавицу, с душоюрастоптанной – имеется в видуРоссия, надо полагать, дурная,безумная и дивная страна…Кто победит? Бог весть. Блаженный князь?Гостинодворец? Или третий кто-то,на вороном коне, с трубою меднойи чашей, опрокинутой на землю?

7. «Приветствую тебя, неповторимый…»