Чайки над Кремлем - Даниэль Клугер

– С отцом?! – Алекс был поражен. – То есть, вы вчера повезли Ольгу на встречу с отцом?

– Совершенно верно. Он указал на примету, характерную для его дочери. Оказалось, примета имеется. Но меня убедила окончательно неадекватность Ольгиной реакции… ее нестандартность… Теперь, только теперь я понял истинную причину.

– Погодите, погодите… – Алекс отчаянно замотал головой. – Я ничего не понимаю. Отец признал Ольгу? Да или нет?

– Откуда я знаю? – буркнул Вольфганг, отворачиваясь. – Неужели вы думаете, что я, и правда, мог найти ее отца? Это был всего лишь актер, берлинский актер, бывший. Из русских, это единственная правда. Но примета – эта примета, действительно, имелась, в том самом личном деле я сам видел справку о медицинском освидетельствовании, имевшем место тринадцать лет назад. Но вот реакция девушки была очень странной. Мне трудно передать словами, но… я поверил.

– Что же вас разуверило теперь?

– Она уехала… Все мои подозрения немедленно появились вновь – и об абсолютном благополучии вашей группы, и о ее легенде… А дошло до меня только сейчас, – он повернулся к Гертнеру и невесело улыбнулся. – Алекс, против нас действуют профессионалы. Конечно, Ольгу превратили в Маргариту десять лет назад. Превратили по-настоящему. Ничего из своей русской жизни она не помнила. И то, что она рассказывала, действительно было легендой. Но ведь это блестящий и очень профессиональный ход со стороны ее шефов – дать агенту, в качестве легенды, его подлинную биографию. С маленьким нюансом – сам агент убежден, что это ложь, вернее – легенда. Понимаете? Она была убеждена, что она – немка Маргарита Готтберг, вынужденная играть в русскую во имя долга и фюрера, чтобы сорвать замыслы террористов. Они специально действовали так, чтобы вызвать у меня (или любого другого серьезного человека) стремление проверить и опровергнуть их невероятную, шитую белыми нитками легенду. И проверка должна была доказать, что все, сказанное их агентом – чистая правда. Маргарита Готтберг немедленно становилась самым проверенным и самым доверенным человеком в вашей организации, понимаете? Что бы ни происходило теперь – психологически мы не могли бы более подозревать ее ни в чем! – Вольфганг замолчал.

– Как же вы объясните ее внезапный отъезд? – спросил Алекс. – Насколько я понимаю, все происходило именно так, как того желали ее гестаповские шефы… если принять вашу гипотезу как истину. Ей (или им) больше не о чем было беспокоится.

– Это не гипотеза, Алекс, увы, это не гипотеза, и, к сожалению, мы еще убедимся в этом… – Келлер невесело улыбнулся. – Мы на хорошем крючке, Алекс, и мне очень бы хотелось узнать, что за гадость запланировало гестапо. А в отношение ее отъезда… Есть у меня одна сумасшедшая мысль. Мне показалось, что вчерашняя встреча ее, по-настоящему, потрясла. Думаю, что эмоциональное потрясение, о котором она рассказывала, в действительности ей пришлось испытать лишь вчера. Я ее понимаю. Жить с уверенностью, что ты немка, потерявшая своих родителей, считать свою истинную биографию – искусной фальсификацией, созданной горячо любимым начальством, и вдруг оказаться перед фактом того, что начальство тебя обманывало, что это и есть твоя подлинная биография, что ты русская… – Келлер замолчал. Гертнер тоже молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Наконец, он спросил, очень неуверенно:

– Хорошо, допустим, вы правы. Но зачем гестапо нужно это? Они ведь, фактически, попустительствовали, можно сказать – поощряли подготовку убийства рейхскомиссара. Пусть идиотскую, непрофессиональную, но, тем не менее, могущую сработать. К чему весь этот риск?

Келлер вздохнул.

– Не знаю, – честно признался он. – Пока не знаю. Но я не исключаю и того, что фон Шредер, казненный сегодня, и фон Шредер, заботливо подготовленный вами к вояжу на тот свет – родственники. Убрав его нашими руками, гестапо избегает ненужной огласки. А убрать его им необходимо – никому еще не прощались родственные связи со злодеями, покушавшимися на жизнь фюрера.

– Очень уж хитро и запутанно, – сказал Гертнер. – Куда проще организовать авиа– или автокатастрофу.

– Вы правы, – Келлер кивнул. – Я тоже так думаю. Поэтому, если подобные соображения и входили в планы гестаповцев, то лишь как побочные. Зачем-то им нужно убрать рейхскомиссара, в сущности, экс-рейхскомиссара, руками русского подполья. Причем, громко, с шумом! Взрывчатки, которую вы подготовили для старика, хватило бы на пол-Нойштадта, – он насмешливо покосился на Гертнера. – А единственный человек, который мог бы пролить на это дело хоть какой-то свет, срочно уезжает в Берлин.

– Д-да… – Гертнер опустил голову, тяжело задумался. Слова Келлера не убедили его полностью, но посеяли в душе тревогу: факты, изложенные берлинцем нельзя было ни игнорировать, ни списать на столичное высокомерие Вольфганга. Наконец он поднял голову и взглянул на Келлера. – Я думаю, что есть возможность уточнить хотя бы что-то. Думаю, нам следует навестить моего друга Макса. Знаете, влюбленные иной раз говорят друг другу лишнее.

– Хорошо, если лишнее говорила Ольга, а не он, – Келлер усмехнулся. – В любом случае вы правы. Лейтенант сейчас просто необходим, – он посмотрел на часы. – Времени у нас с вами совсем немного. Пора возвращаться. Я буду в отеле. Постарайтесь навестить меня сегодня же.

12

Когда вечером того же дня Алекс Гертнер пришел в отель к Вольфгангу Келлеру, Келлер, при всем своем спокойствии, не мог скрыть изумления – настолько страшным казалось лицо руководителя нойштадтской группы.

– Входите, Алекс. Садитесь, выпейте воды и успокойтесь. Хотите шнапса?

– Ястреб, – Алекс впервые обратился к берлинцу, пользуясь его кличкой. Келлер никак не прореагировал на это. – Ястреб, вы должны расстрелять меня. Я не просто идиот, я преступник. Я мог стать самым чудовищным преступником в истории, Ястреб!

– Прекратите истерику, – холодно сказал Келлер. – Сядьте и выпейте. Если вы настаиваете, обещаю, что расстреляю вас, но только после того, как вы расскажете мне все.

Гертнер послушно сел на диван, залпом выпил рюмку шнапса. Щеки его слегка порозовели, но лихорадочный блеск в глазах сохранился. Тем не менее, голос его звучал значительно спокойнее – видимо, он взял себя в руки:

– Вы были правы, практически, во всем. И в отношении Ольги, и в том, что гестапо знало о нашей операции и – более того – направляло ее.

Келлер кивнул, ничего не говоря. Это можно было расценить, как согласие или только как поощрение рассказчику.

– Но вы не знали причин, по которым гестапо решило провести подобную акцию – убрать видного эсэсовского чина руками русских подпольщиков?.. Ястреб, эти причины просто ужасны. Я попробую рассказать все по порядку, но…

– Вы нашли Макса? – прервал его Келлер.

– Да, Слава Богу, поэтому я теперь знаю все.

– От него?

– Нет, Вольфганг. Ольга не в Берлине, она у Макса. Вы были правы и в этом. Вчера она испытала сильнейший эмоциональный шок. Она действительно считала себя немкой, а легенду Ольги – просто легендой. Узнав, что это ее истинная биография, она, в конце концов, решила прийти к Максу, которого любила, и рассказать ему обо всем.

Вольфганг Келлер, несмотря на всю серьезность момента, рассмеялся:

– Да, вряд ли в гестапо приняли во внимание возможность появления у немки нежной привязанности к врагу. Это явно противоречит расовой теории… Продолжайте.

Гертнер посидел, собираясь с мыслями. В руках он вертел пустую рюмку. Заметив это, Келлер спросил:

– Налить вам еще?

– Да, пожалуй, мне нужно немного встряхнуться… – выпив вторую рюмку, Гертнер несколько раз глубоко вздохнул и начал свой рассказ.

– Только, ради бога, не перебивайте меня, Ястреб, – попросил он. – Мне все еще не по себе. Подумать только, мы были на грани… Словом, начну сначала. Из того, что нам удалось узнать от Ольги, вырисовывается следующая картина. Затянувшаяся ситуация, при которой Рейх, фактически, не воюет, а лишь поддерживает иллюзию военных действий – так, операции на Востоке, операции на Тихом океане, пограничные инциденты во Флориде – привела к некоторому изменению в расстановке сил внутри Рейха. Кое-кто, в окружении Гитлера, пытается вести дело к определенной либерализации режима и даже к сокращению численности гестапо и зондеркоманд. И вот что придумало гестапо.

– Минутку! – Келлер поднял руку. – Не продолжайте, кажется, я понял. Скажете только, прав я, или нет, – он пододвинул к дивану кресло, сел в него. – Убийство крупного функционера, генерала СС говорило бы о серьезной нестабильности, о мощи внутренних врагов Рейха и повлекло бы за собой укрепление позиций гестапо и СС. Я прав?

Гертнер кивнул.

– Но они пошли дальше, – сказал он. – После покушения, на стол рейхсфюрера СС Гиммлера (склонявшегося, кстати, к сокращению численности СС по каким-то своим, неведомым мне причинам) должны были лечь заранее разработанные в гестапо меры по наведению порядка на всей территории. Для этого они предлагали использовать уже нефункционирующие, но вполне пригодные к использованию бывшие лагеря уничтожения. Надеюсь, вы слышали о них?