Чайки над Кремлем - Даниэль Клугер

– Ага! – Келлер отставил полупустую чашку. – Вот теперь-то вы и расскажете мне все об этом вашем… агенте, – он насмешливо покосился на зардевшегося лейтенанта.

– Разумеется, – Гертнер тоже взглянул на товарища. – Ольга работает в секретариате рейхскомиссара и пользуется там доверием.

– Вот как?

– Да. Из всего штата секретариата она дольше всех работает с фон Шредером.

– Очень существенно, – Келлер кивнул. По его лицу непонятно было, как он относится ко всему сказанному. – Может быть, вы расскажете, каким образом она оказалась в вашей группе?

– Все очень просто, – вмешался Вальдхайм. – Ольга – русская.

– Вот как? – Вольфганг Келлер насмешливо прищурился. – Я понял это уже по имени.

– Это не имя, Вольфганг, это псевдоним. Вообще-то она Маргарита Готтберг.

– То есть, немка?

– Нет, господин Келлер. В возрасте восьми лет она была подвергнута насильственной германизации. Тогда это уже начали осуществлять с использованием методов гипнотического внушения, и…

– Все это я знаю, – перебил его Вольфганг Келлер. – Это вы, как раз, сообщили в Центр. Но я не нашел главного в вашем сообщении: каким образом вы проверили эти сведения. И проверяли ли вы их вообще? Насколько я понимаю, речь идет о человеке, ответственном за всю операцию. Вы указали, что именно она должна будет установить взрывное устройство в спальне рейхскомиссара.

– Мы проверяли, – снова заговорил Гертнер. – У нас есть связи в гестапо. Мы имели возможность ознакомиться с досье Ольги. Все в точности соответствовало ее рассказу. Даже название учебного лагеря для русских детей, отобранных при участии специалистов расового отдела партии.

– Прекрасно, – Вольфганг кивнул. – Этого было бы достаточно в любом случае. Кроме одного.

– Какого именно?

– Если Ольга является агентом гестапо, ее досье, естественно, было препарировано соответствующим образом. Поэтому, с вашего позволения, Алекс, я проведу еще одну небольшую проверку.

На лице Гертнера появилось выражение легкого неудовольствия, но он не стал возражать.

– Очень хорошо, – сказал Келлер. – Я хочу видеть ее завтра же вечером. Вместе с вами, разумеется. Только после этого я приму окончательное решение. А сейчас… – Келлер поднялся. – Благодарю за чай и за информацию. Провожать меня не нужно. Надеюсь, вы понимаете, что Ольга не должна знать, к кому и зачем идет.

8

– Вас зовут Маргарита Готтберг?

– Нет, меня зовут Ольга Зимина.

– Очень хорошо, – Вольфганг Келлер улыбнулся. – В таком случае, расскажите мне о своей жизни. О своей прежней жизни.

Квартира Алекса Гертнера явно не была приспособлена для многочисленных сборищ, даже те четверо, которые собрались сегодня, казалось, чувствовали себя неловко в крохотной комнатке. Во всяком случае, лейтенант Вальдхайм, то и дело, уходил в кухню. Не исключено, впрочем, что это было связано с общим чувством неловкости, так или иначе, разделявшимся всеми присутствующими. Даже улыбавшийся беспечной и умиротворяющей улыбкой Келлер, то и дело, неизвестно зачем, поглядывал на наручные часы. Менее всех казалась встревоженной Ольга, она же – Маргарита Готтберг.

– Что именно вас интересует, господин Келлер? – спросила она равнодушным голосом. Строгий черный костюм и белая блуза как нельзя лучше гармонировали с абсолютно спокойным выражением ее лица.

– Называйте меня Вольфганг, вы же слышали – я ваш новый товарищ, я бы хотел лучше узнать вас…

Фраза прозвучала несколько двусмысленно, вернувшийся из кухни Макс кашлянул. Ольга, казалось, не заметила этого.

– Хорошо, Вольфганг. Так с чего же мне начать?

– С чего и следует, – Келлер посерьезнел. – С самого начала, – он снова посмотрел на часы.

– То есть, с рождения?

– Да.

– Хорошо. Я родилась в Готланде, то есть – в Крыму, в Севастополе, ныне называющемся Теодорихсхаффен.

– Красивое места, – заметил Келлер. – Я бывал там.

– В Севастополе?

– И в других городах. Очень красивые места.

– Так вот, в этих красивых местах я и родилась, двадцать три года назад, в тысяча девятьсот тридцать первом году. Шестого февраля.

– Кем были ваши родители?

– Матери я не знала, она умерла при родах. Ее звали Надеждой. Отец – железнодорожник, Петр Александрович Зимин.

– Сколько ему лет?

– Ему… – Ольга на мгновение задумалась. – Ему было бы сорок шесть.

– Было бы?

– Я не знаю, жив ли он. Боюсь, что нет.

– Продолжайте.

– Как железнодорожник, отец не был призван в Красную Армию с началом войны. После оккупации Крыма вермахтом – мне было тогда десять лет – нас вывезли в Германию. Отца отправили работать в железнодорожные мастерские. А меня направили в спецлагерь.

– Где это было?

– В Восточной Пруссии.

– Что потом стало с вашим отцом?

– Не знаю. С тех пор я не видела его.

– Вы его помните?

– Смутно. Так… отрывочные картины: отец приходит домой после работы, отец со мной на Графской пристани… Сейчас она называется – пристань Барбароссы.

– Да, я знаю.

– Ну, вот. Последнее воспоминание – мы с отцом в поезде, по дороге в Германию.

– Вас сразу же направили в спецлагерь?

– Нет, сначала я была в обычном трудовом лагере. Там нас очень тщательно измеряли, проверяли пропорции лица и тела. Потом тех из нас, кого признали принадлежащими к арийской расе, то есть пригодными для германизации, направили в спецлагерь.

– Вас было много?

– Нет, совсем нет. Человек пять-шесть. А моего возраста – ни одного. Остальные дети – от трех до шести лет.

– Понимаю, этот возраст наиболее удобен для того, чтобы изменить ребенку биографию, – Келлер улыбнулся.

– Да. Потому что никакой биографии у него, в сущности, еще нет.

– И поэтому вас, если можно так выразиться, обучали отдельно?

– Да, с помощью гипнопедии и различных методов психофизиологического воздействия.

– Как вы думаете, Ольга… или Маргарита, если угодно…

– Лучше – Ольга.

– Хорошо, Ольга… Как вы думаете, Ольга, почему для вас было сделано исключение? Я имею в виду, возрастные ограничения.

Ольга позволила себе улыбнуться.

– Я думаю, вы и сами прекрасно понимаете, Вольфганг.

– Что вы имеете в виду? – Келлер недоуменно поднял брови.

– Вы же видите мое лицо, – Ольга, демонстрируя свою внешность, повернулась к берлинцу в профиль. – Эксперты сочли меня образцом нордической расы. Так сказать, восточной Брунгильдой. Насколько я знаю, комендант лагеря делал специальный запрос в Берлин. И получил положительный ответ.

– Что же, с этим все понятно, благодарю вас… – Келлер поднялся из кресла, несколько раз прошелся по комнате, что оказалось нелегким делом – он дважды наткнулся на диван и один раз – на лейтенанта Вальдхайма, в очередной раз вернувшегося с кухни.

Молчавший на протяжении всего разговора Алекс Гертнер демонстративно зевнул, сказал: «Простите».

– Я прошу прощения у вас у всех, – сказал Келлер, – но у меня есть еще несколько вопросов к Ольге. Это не займет много времени.

– Конечно-конечно, Вольфганг, – поспешно сказал Алекс, почувствовав некоторую неловкость. – Думаю, Ольга понимает причины всего этого.

– Разумеется, понимаю, – Ольга чуть пожала плечами. – У меня хорошая память на лица и я запомнила Вольфганга по самолету «Дорнье-1001», четыре дня назад. Вы сидели впереди, в третьем или четвертом ряду, по-моему. Вы дважды оглянулись, и я поняла, что мое лицо вам знакомо. Видимо, по фотографии. Я вас не знала, но сопоставить некоторые слова Макса и дату нашего рейса никакого труда не составило. Прекрасно понимаю ваше недоумение и даже тревогу по поводу моего неожиданного появления в одном самолете с вами, Вольфганг. Учитывая законы конспирации, я тоже считаю, что Максу и Алексу следовало предупредить – и вас, и меня.

– И ты, Брут! – воскликнул Макс. – То есть, Брутесса!

Если Вольфганг Келлер и был удивлен неожиданным заявлением Ольги, то виду не подал. Во всяком случае, замешательства на его лице заметно не было.

– Превосходно, Ольга! – воскликнул он. – Я рад, что мы с вами находим общий язык. Итак, ответьте, пожалуйста, насколько преуспели в своем деле ваши учителя и наставники? Я хочу сказать, насколько им удалось, если можно так выразиться, заменить вашу память? Стали ли вы, действительно, Маргаритой Готтберг?

– Конечно, – прежним, спокойным голосом ответила девушка. – Уже через год я практически не помнила ничего из своей жизни до войны. Я стала нормальной немецкой девочкой, можно даже сказать – образцовой. Гитлерюгенд, и все прочее.

Келлер отвернулся от нее, подошел к креслу, сел.

– И когда же вы вспомнили о том, что вы – русская?

– Не так давно, – ответила Ольга.

– Как это произошло?

– Разбирая архивы своего шефа…

– Группенфюрера СС фон Шредера?

– Да. Разбирая его архивы, я обнаружила свое личное дело. Естественно, я прочла. Это… – впервые за весь вечер голос девушки дрогнул. – Это стало колоссальным эмоциональным потрясением. Думаю, что тот вечер, когда я прочла личное дело, изменил всю мою жизнь.