Сборник рассказов - Татьяна Тихонова

Егор сел на единственный в небольшой комнате стул. Немного помолчав, он сказал:

— Егор, — и протянул руку.

— Саня, — опять усмехнулся сторож, но руку пожал. Рукопожатие было крепкое и очень быстрое, как будто дающее понять, что это еще ничего не значит. Он ждал.

— Помоги мне…выбраться отсюда… — быстро проговорил Егор, — я в долгу не останусь.

Сашка был обычным студентом обычного небольшого городка, подрабатывающим ночами в психушке, днем отсыпавшимся на лекциях, и преподаватели бросили уже с ним бороться, — учился он, на удивление, хорошо…Появление в городе такой машины, как бентли, не могло пройти незамеченным, а тот, кого в ней доставили к ним, будто бы на излечение, — и подавно. Поэтому-то Саня и согласился так быстро на разговор, а сейчас немного жалел об этом. Этот Егор был все-таки странным.

— Подожди,… не говори ничего сразу…послушай…, — Егор замолчал. — Я сейчас тебе все объясню…

Его рассказ занял немного времени. Детство, школа, двор, клуб…Рассказчик постепенно успокаивался, видимо воспоминания доставляли ему удовольствие в этой серой безысходности. Добравшись до своих злоключений, Егор замолчал, но ненадолго. Его надежда сменилась отчаянием. Как заставить человека, сидящего сейчас напротив, поверить ему, «психу». Нет, нельзя ему рассказывать все как есть, а вот заинтересовать деньгами,…может быть,… а может быть и нет, уж больно взгляд у него хорош, такой на деньги не клюнет… Наконец, он решился:

— Саня, ты мне не веришь…, но ведь можно… Съезди в Москву, я тебе дам адрес, наведи справки обо мне, мне никто больше не может помочь, мне, кажется, меня тут решили похоронить, я могу хорошо заплатить…

Собеседник хмуро усмехнулся:

— Если бы ты знал, сколько тут таких… и все деньги предлагают…я бы уж миллионером стал бы…, что ж мне теперь всех выпускать? — он устало смотрел на Егора.

Сашка некоторое время молчал. Ему захотелось вдруг помочь…

— Ладно…мне надо подумать…Немного… Завтра может быть… — сказал он. — А сейчас — пошли, пора возвращаться…

Саня поднялся. Егор понял, что большего ему сегодня не добиться.

Назад они шли тем же путем, от противного запаха кислой капусты из столовки Егора передернуло.

Саня действительно устал. Все эти разговоры с душещипательными историями больные вели с ним чуть ли не по нескольку раз в день. Егор его не сильно удивил, но ему захотелось понять, почему он начал верить этому «психу», в конце концов никто из больных и в комнате-то его не был.

Теперь он шел в другую сторону коридора. Там был кабинет главного врача больницы. Конечно, все ключи или их дубликаты были у него, у сторожа. И вообще ему здесь доверяли, хоть и был он очень молод, — даже главврач часто обращался к нему, если что случалось с компьютером. К тому же Сашка был не болтлив, истории многих больных могли бы стать "золотым дном".

Он резко остановился. Любопытство в нем боролось с отвращением к любому действию за чьей-либо спиной. Но не долго. Саня решительно зашагал назад к своей комнате.

Вдруг раздался звонок у входной двери больницы, он прозвучал так неожиданно, что Сашка вздрогнул — лучше б не чинил его, подумал он, а то будет на одного больного больше. Подойдя к двери и заглянув в глазок, он быстро распахнул дверь.

На пороге стоял главврач собственной персоной. И еще двое парней.

— Вечер добрый, Александр, — улыбнулся Алексей Юрьевич. — Приятная новость, Саша, наш странный больной покидает нас. В отвратительном дельце нам пришлось поучаствовать… — Говорил он, шагая впереди всех по коридору, Сашка ошарашено двигался за ним.

— Ну что ж, открывай, и подождите нас здесь. Лучше — я сам исправлю свою ошибку…

И он решительно вошел в палату.

Два одиночества

Сколько он себя помнит, он всегда был один. С самого детства. Он помнит маму, ее ласковые руки, глаза, которые будто обнимали, когда смотрели на него. Братьев и сестер у него не было. Отец, папа,… он был очень веселый,… и добрый, но — пил… долгими буйными запоями, и очень быстро возненавидел жену и сына, и бросил их, и те дни, когда отец был с ними, почему-то застряли в памяти каким-то праздником, казалось, они все тогда были счастливы. И вот мама умерла, она болела тяжело, ее глаза с расширенными от боли зрачками, следили за ним молчаливо и грустно до конца. Он остался один. Родственников никого не оказалось, отца не нашли, да и не искали особенно.

В детском доме, куда его вскоре определили, одиночество стало постоянным спутником семилетнего мальчика. Он ни с кем не разговаривал, если его кто-то жалел, он злился и убегал, забивался в угол и сидел там часами, не умел выпрашивать милостыню внимания и любви у воспитателей, как это делали многие. Мальчишки невзлюбили новенького за то, что он не как все, и били при каждом удобном случае, а он отбивался с каким-то непонятным лихорадочным остервенением, его свободолюбие и независимость доходили до фанатизма, — лишь бы все оставили его в покое.

Учиться он не хотел, друзей не заводил. Все его вещи были — это маленькая старая игрушка — собачка да фотография его отца и матери с ним маленьким на руках. Уставившись в окно, он проводил долгие дни, и ничто и никто не мог оторвать его от этого занятия. Зимой, закутавшись в одеяло и, просверлив замерзшим грязным пальцем дырочку во льду, он смотрел и смотрел на улицу, где не происходило ничего, только дворник, иногда тяжело вздыхая, лениво орудовал лопатой.

Осенью, зимой, весной здесь были жуткие сквозняки, тонкие одеяла не спасали худенькие тела, и дети без конца болели. И только летом, когда наступали теплые ночи, отступали кашли и насморки, детский дом выезжал на летнюю дачу, и эти бледные, неулыбчивые дети становились часто бедой всей округи, — это была их маленькая свобода.

Пасмурный день, но душный. Детей повели на речку купаться. Лишь один мальчик остался, он попросил его не брать, сказавшись больным. Теперь он стоял перед забытыми распахнутыми воротами детдомовской дачи и задумчиво смотрел на дорогу. Сколько раз он мечтал, как ему подвернется случай, и он сможет бежать из этого ненавистного заведения, но годы шли. Здесь он уже пять лет. И он уже давно понял, что ему некуда отсюда идти.

Вот и сейчас пустота в голове — он устал горевать давно, злиться перестал еще раньше, — теперь ему было все равно. Сосны шумели над головой, ему приятно было смотреть вдаль и не натыкаться взглядом на обшарпанные стены, на грязные помещения…

И он пошел. Он пошел, не оглядываясь, все убыстряя шаг. Дорога, казалось, звала его дальше и дальше. Но идти по ней мальчик не захотел, он свернул в лес. Полусумрак царил под деревьями, которые мелькали у него перед глазами, маня все дальше. Сначала тропинка вела его куда-то, несколько раз он возвращался к дороге и, увидев вдалеке знакомые стены, торопливо поворачивал в обратную сторону.