Сборник рассказов - Татьяна Тихонова

Остановка… Двое разговаривают… Нет… У каждого из них в руках банка с дегтем, они в нее макают кисти и с улыбкой мажут дегтем прохожих. А прохожим это почему-то не нравится… Странные прохожие… Я закрываю глаза, — все дикобразы… Прохожие, люди, стоявшие на остановке, я сам — все увешаны длинными, острыми иглами, просто прячем их до поры, а иглы гремят под нашей шкурой… Кто по привычке, кто по необходимости, кто из скромности, а есть такие, которые считают, что это некрасиво… Стадо дикобразов, которым не жить порознь, но и вместе больно…

Открываю глаза… Черно-белый кубический мир окружает меня… Нет эмоций, зла, агрессивности, лишь черно- серая краска радужными пятнами ползет по лоснящимся бокам равнодушных фигур… Люди-кубы двигаются вокруг, стоят по-прежнему рядом, но я вижу лишь их отточенные блестящие грани… Этот мир успокаивает вздернутые на дыбу нервы… Втягиваю жадно холодный воздух… Так легче… Легче оставаться человеком…

Плотно толкаемся на остановке… Надо ждать… Раздражение давит… Кто-то за спиной медленно произносит:

— … цепочка зла должна на мне прерваться…

Слова стукнули больно… Оборачиваюсь… Никого… одни кубы, холодная геометрия, успокаивающий мир четких линий, ясных понятий, где любая фальшь сразу бросается в глаза… Жаль… Кого-то здесь я не рассмотрел, здесь рядом был человек…

А слова, зацепившись, повисли на моих иглах, притупляя их остроту. Стало холодно…

Автобус пришел… Поехали… Закрываю себя на ключ… Чтобы никто не нарушил мое пространство… И все закрыты… А фраза бродит во мне, ища выход…

…Цепочка зла… должна на мне прерваться…

Влившись в серую призму здания, вместе с множеством таких же закрытых на ключ и не закрытых, гремящих иглами, я монотонно отмерил день от утра и до вечера, подчиняя свое настоящее изнуряющей нужности… Со мной рядом двигались люди-кубы, люди-призмы, люди-дикобразы… Люди-кубы, закрывшие себя на ключ, такие же, как и я, были мне приятнее всего… Люди-призмы были слишком величественны и самодовольны, людей-дикобразов мне не хотелось видеть, их злость вызывала во мне ответную злобу, и я задыхался от нее и тихо зверел…

Слова, услышанные за спиной утром, разбухали во мне… Все время казалось, что они мне нужны… Для чего? Но мысль снова ускользала от меня, отскакивая рикошетом от моей толстокожей грани… Наконец, они выдернули из моей памяти твой забытый утром дома образ и показали тебя в такой же толпе, гремящей иглами, в такой же холодной промозглости, в которой барахтался я, увязнув в ней по горло…

От злости по гладкой грани моего куба зазмеилась трещина… Что-то изменилось во мне… Я не мог идти дальше в этих просчитанных заранее минутах, блуждать в дебрях кубического муравейника, слова, услышанные утром, искали выход… И я побежал… Я бежал прочь из геометрического ада, петляя по лабиринтам улиц, натыкаясь на острые грани шипящих кубов-прохожих, на иглы разъяренных привычно дикобразов, облитый с ног до головы дегтем сплетен… Мне было не до них, я чувствовал, что мне нет дела до их вымыслов, до их злобной раздраженности, они больше не доставали меня… Что-то изменилось… Я стал свободен…

Как оказался я здесь, не помню… Очнулся, когда понял, что иду по голубой глади неба. Шагов своих я не слышал… Протянув вверх руку, я погладил золотистые верхушки покачивающихся от ветра деревьев… Дождь из тихо шебуршащих листьев осыпал меня… И я рассмеялся… Облака, словно клочья тумана, скользили вокруг ног… Я был совершенно один… Нет… Навстречу шла ты…

И мир перевернулся…

Скрипач

Аннотация: Лишь изменила название "Когда она умерла"

Звуки скрипки скрытое в тебе разбудят…

Ты только улови…

Старик высморкался в грязный платок, сложил его трясущимися руками и спрятал в верхний, внутренний карман засаленного фрака. Обведя мутными, слезящимися глазами почтенную публику, состоявшую из коренастого, сурового хозяина кабачка, компании подвыпивших крестьян и молодого человека, трепетно-впервые обнимавшего гулящую, разомлевшую девицу, и, не видя их, он открыл потрепанный футляр и достал небольшую, с торчавшими на колках в разные стороны струнами, скрипку…

Легкий невесомый призрак шевельнулся в самом дальнем углу кабака и стал заметен придирчивому взгляду гнома, сидевшего неподалеку. Гном вздохнул и посмотрел на своего собеседника, такого же домового гнома со стажем в пару сотен лет, как и он сам. Они часто встречались в этом кабачке, пользуясь тем, что подвыпившие посетители не в силах были уследить за исчезавшими колбасками, грибами и прочими вкусностями, до которых были очень охочи два пожилых, почтенных, какими они сами себя считали, гнома, решившими кутнуть в темный зимний вечерок. Но уж что-что, а кружки они имели всегда свои. Прыщавый гоблин Аграм, заведовавший гоблинской частью питейного заведения по договоренности с хозяином через некоторых влиятельных знакомых, обеспечивал небольшое «нетрадиционное» население городка всем, что пожелает их разгулявшаяся душа.

Прокопий хлебнул темного, пахнущего черным ржаным хлебом, пива и сказал:

— Более бесталанной души я не встречал, — скептически цыкнув золотым зубом, блеснувшим в сумраке заведения, он продолжил, — что скрипач, что скрипка… Как начнут мучить друг друга, — вот удавился бы и все…

Он неожиданно всхлипнул.

— А ведь я ее вот такой еще помню, — он показал неопределенно где-то возле ноги, которая вся была размером с большой огурец, — такая была красотка, женихи толпами ходили…

Второй гном удивленно поднял брови, посмотрел с сомнением на выпрямившуюся в полный рост прозрачную фигуру девушки в темном углу и на ногу Прокопия, потом махнул рукой, подпер ею щеку и кивнул:

— Обычная история… — он икнул, сконфузился и, взяв маленькой цепкой рукой куриное крылышко, вонзил в него крепкие зубы, решив лучше помолчать да послушать.

Прокопий хихикнул, поглядывая в сторону призрака, неподвижно застывшего в ожидании минуты, когда скрипач тронет струны…

Скрипач присел на стул. Скрипка лежала на его острых коленях, морщинистая рука привычно-бережно придерживала тонкий гриф… Мутный взгляд старика безразлично смотрел в пустоту поверх голов. Он ждал. Играть ему не хотелось. Давно. Он устал от полуголодной, бродячей жизни, от чужих домов, где его никто не ждал, а по полу бегали толстые крысы и гуляли пронизывающие сквозняки. Прошло безвозвратно то время, когда он мог, шутя, будоражить толпу или повергать ее в беспросветное уныние, лишь тронув струны. Прошло и то время, когда он, наконец, смирился с тем, что его талант иссяк, словно горный, пронзительной чистоты родник, так и не дав ему засверкать всеми гранями такой сладостной, долгожданной славы… Старик давно перестал себя жалеть, теребя душу неистребимой обидой на потерянных в одночасье друзей, на переставших охотиться за ним женщин, на весь мир, забывший про него в миг… когда струна привычно дрогнула под его рукой и… отказалась следовать за ним, за его волей…, дрябло звякнув в ответ…