Сборник рассказов - Татьяна Тихонова

Когда он стал слышать этого полоумного домового, который сейчас бормочет где-то рядом, он уже не помнил. Но в один из смутных, пьяных вечеров, когда мир сужался до круга вокруг дрожащей свечи, сзади прозвучало "…пьяный дурак!" Поиски ни к чему не привели, только так уж повелось, что домовой стал таскаться за ним с квартиры на квартиру, а утром на столе лежал сухарь и стоял стакан воды… А он за это вынужден был выслушивать брехню старого домового. Конечно, старого… ведь говорил он также, как сказал бы сам музыкант…

…Этот зал был ничуть не хуже и не лучше того, где сидел старый скрипач в ожидании минуты, подходящей для вступления в разговор его любимой скрипки, потому что это был тот же самый зал, — просто столы гоблинского заведения были не видны глазу простого обывателя… И сейчас здесь тоже никому не было дела до музыканта, готового заиграть, кроме, пожалуй, двоих… нет, все-таки троих… Ей, прозрачное лицо которой было невозмутимо и мертвенно, было не все равно.

Она напряженно следила за ним, вглядываясь в тысячный раз в эти знакомые черты.

Музыкант, наконец, приложил теплый от его рук инструмент к подбородку, и, в который раз ожидая чуда, тронул струну и замер…

Девушка не двинулась с места…

Звук расстроенной скрипки неприятно резанул густой, затхлый воздух кабака…

Старик качнул головой, — чуда не произошло…

Девушка не шевелилась…

Смычок задрожал в неуверенной от разочарования руке, и дребезжащая мелодия поползла, прерываясь на плохо натянутой струне, раня не душу, а ухо… Но слушателям было все равно, они знали, что скрипка этого музыканта давно умерла…

…Прокопий поерзал на стуле и хохотнул нервно, выдавая свое смущение от плохой игры хозяина, да и хозяином-то он вроде не был, потому что гном выбрал его сам, увидев, однажды, как тот сидит со скрипкой на коленях в пустеющем зале, равнодушно уставясь в угол. Тогда домовой понял, что скрипач слеп…

— Видишь ли, Лекка, — сказал он, посматривая на неподвижного призрака, — … Так вот, о чем я? Да, ты — не прав… Это необычная история. Где это видано, чтобы инструмент не слушался своего хозяина, а тот как безумный таскался с ним по всему свету, вызывая жалость и презрение?

Скрипач вздрогнул. Водя смычком по струнам, он устало слушал, как выводит собственной рукой польку, за которую раньше не дал бы ломаного гроша. И слушал болтовню домового… Приглушенный голос Прокопия бубнил где-то совсем рядом, и слова больно ранили, хотя казалось, что он уже давно привык к унижению и даже находил в нем для себя утешение…

— А Арлен Во был очень хорош собой в молодости, — продолжал домовик, — и скрипка будто оживала в его руках, только что не разговаривала… Люди толпами приходили его слушать, надо было видеть окостеневшую от ужаса или плачущую толпу, чтобы понять, что ему было дано во владение чудо. Ну, мы-то с тобой понимаем, что это такое, — пожал он плечами, — а люди — просто сходили с ума от его игры на обычной скрипке. В общем, уже потом, после всей этой истории я услышал, — скрипочка у него была необычная! Хозяин у нее был, — великий мастер. Делал он замечательные скрипки, и не было ему равных в этом, да только некому было играть на них. Умер он от нищеты с этой вот самой скрипицей в руках, и прилепилась его несчастная душа к ней… Никто не знает, случайно ли встретились эти двое, или Арлен прослышал про скрипку… Это… — Прокопий кивнул головой в сторону призрака, — дочь мастера…

Глаза старого музыканта широко открылись. Под расхлябанную канитель польки перед ним отчетливо встали тонкие черты девушки, которая рассказывала ему когда-то про скрипку. С кустов цветущего шиповника падали капли прошедшего дождя, в комнату через открытое настежь окно плыл сладкий воздух весеннего сада, а девушка была такая славная… Проведя с ней ночь, он ушел на рассвете… и забрал скрипку…

— И толи она не сразу заметила, — скрипел, как запечный сверчок, Прокопий, — что инструмента в доме нет, толи любовь была ее так сильна, что она не верила, что он не вернется… Толи мастер был рад, что его детище в руках искусного скрипача, только такого музыканта, пожалуй, больше белый свет не видел, каким был эти два года Арлен Во. А потом она умерла от чахотки, Валерия… И скрипка умерла.

…Глаза слепого музыканта закрылись. Рука машинально еще вела смычок, а скупая слеза сползла по щеке… Значит, умерла…

Спина его неожиданно выпрямилась. Взгляд стал колючим… злым… Надежды на чудо больше не было… Надежды на любовь уснули давно… Впереди ничто не ждало… Пальцы, впившись в непослушный смычок, и, схватив за горло горделивую скрипку, неожиданно по-прежнему властно завладели звуками… которые захлебнулись на миг… и вдруг ударили очень больно волной его безысходного отчаяния по стенам, по столам, по лицам, застывшим в недоумении…

Призрак опять шевельнулся. Пустота качнулась, обретя очертания, тонкие руки закрыли прекрасное, истощенное лицо. Нежный голос, от которого волосы встали дыбом у обоих повидавших разное на своем веку домовых, прошептал отчетливо:

— Вступив в Начало, Концу поклон положишь, и Смерть войдет в свои права…

Музыка, лившаяся безумием на головы слушавших, оборвалась. Тело скрипача вздрогнуло и замерло навсегда с улыбкой на губах, осветивших его мрачное лицо в последний миг…

Если меня нет…

Мне пьяный врач сказал,

Что тебя больше нет,

Пожарный справку выдал,

Что дом твой сгорел…

Великолепный бентли лениво освещал фарами осеннее захолустье небольшого городка.

На заднем сиденье лежал молодой человек. Красив, хорошо одет, но… рука его в белоснежном манжете с золотой запонкой была так неестественно закинута, под таким углом, что наводило на мысль, — жив ли ее хозяин, а, при более пристальном взгляде на лицо, — жив, но не безумен ли он?

Глаза его были расширены, зрачки сужены до точки, лихорадочный румянец пылал на щеках, дорогой костюм безжалостно смят, и только, может быть, оторванная с корнем пуговица распахнутой на груди рубашки говорила о том, что ее хозяину непросто нездоровится. Женщина, сидевшая за рулем, бросила усталый взгляд на заднее сиденье. Но не сострадание мелькнуло в нем, — мрачное удовлетворение было в этих глазах.

За окном огни провинциального города постепенно сменились сумрачным перелеском, дорога мелькала перед глазами, в машине стояла тишина, прерываемая хриплым дыханием мужчины, иногда слышались отдельные слова. Они, похоже, очень интересовали женщину, но, тряхнув роскошными каштановыми волосами, она упрямо продолжала путь. Неожиданно бентли остановился. Дождь медленно струился по темным окнам. В открытую дверь ворвался осенний, холодный воздух, принесший с собой запах прелых листьев. Выйдя и закурив, женщина чего-то ждала.