Легенда о Монтрозе - Скотт Вальтер

— Так ты поедешь с этим господином завтра в Инверрару? — с удивлением заметила леди. — Ужели ты забыл, что завтра годовщина нашему семейному горю?

— Разве это можно забыть? — отвечал сэр Дункан. — Но завтра необходимо отправить ротмистра в Инверрару. Впрочем я могу отправить его с письмом, а сам приеду послезавтра. Я приготовлю письмо к маркизу Аржайлю, которому объясню, кто вы и с каким поручением приехали, — обратился сэр Камбель к ротмистру. — Завтра рано утром вы отправитесь с этим письмом в Инверрару.

— Конечно я в вашей власти, сэр Камбель, — заметил Дольгетти, — но я все-таки просил бы вас объяснить в письме, что ваша собственная честь пострадает, если уполномоченному графа Монтроза нанесут какие-нибудь оскорбления.

— Находясь под моей защитой, вы можете быть спокойным за себя! — сказал сэр Дункан, вставая и приглашая разойтись.

Ротмистру последнее предложение пришлось очень не по вкусу. На столе стояли недолитые бутылки, и расстаться с ними ему не хотелось. Он налил стакан вина и осушил его за здоровье сэра Дункана и его семейства, второй стакан он поспешно выпил за здоровье леди, третий во избежание каких-либо неприятностей между сэром Дунканом и майором Дольгетти, а четвертый за всех благородных джентльменов. После этого храбрый воин согласился удалиться к себе в комнату.

Через несколько минут слуга, нечто вроде дворецкого, принес в комнату Дольгетти бутылку вина и запечатанный пакет, адресованный «высокому и могущественному владетельному маркизу Аржайлю, лорду Лорнскому».

Ротмистр любезно спросил у слуги, почему лорд Камбель не едет завтра с ним сам, и простодушный дворецкий объяснил ему, что сэр Дункан и супруга его имеют обыкновение проводить в посте и молитве день, когда толпа диких горцев внезапно ворвалась в их замок и убила четверых детей во время отсутствия сэра Дункана.

Рано утром воин наш был разбужен; закусив, он нашел лошадь свою оседланной и проводников готовыми. Ротмистр, тронувшись в путь, увидал себя окруженным шестью вооруженными горцами, под начальством офицера. Никто из горцев не говорил ни по-английски, ни по-шотландски, а ротмистр не говорил по-гаэльски. Подъехав к озеру, начальник отряда протрубил какой-то сигнал, и в ответ на него к берегу подошла большая лодка, на которую и поместились горцы и ротмистр с своим Густавом. М-р Дольгетти мог бы любоваться чудными пейзажами, открывавшимися ему и с той, и с другой стороны реки, но чувство голода отняло у него всякую охоту любоваться природой, и он с удовольствием смотрел на дымок, вившийся из труб замка, и предвкушал, что там готовится приятный для него «провиант». Наконец лодка пристала к плотине, около которой были разбросаны бедные хижины, а от них шла дорога к замку.

Местечко Инверрара носило на себе отпечаток жестокости описываемого нами времени. Улицы были обстроены жалкими хижинами, среди которых местами виднелись каменные здания. Неподалеку от мрачного замка находилась квадратная площадь, а посреди нее над подмостками возвышалась виселица с пятью качавшимися трупами. Две, три женщины сидели на подмостках и вполголоса, в страшном горе, пели панихиду по усопшим. Вероятно жители местечка привыкли к подобным картинам, потому что толпились около ротмистра и с любопытством рассматривали его, не обращая никакого внимания на виселицу.

— Смею спросить, — сказал Дольгетти, обращаясь к одному из любопытных, — за что казнили этих несчастных?

— Тут три разбойника, — отвечал горец, — а двое других оскорбили чем-то Мак-Каллум-Мора.

У ворот замка Дольгетти ожидала другая, не менее страшная картина. На сделанной в палисаде выемке была устроена плаха, на которой лежал топор, а кругом, на опилках, виднелись следы еще свежей крови. Дольгетти только что начал рассматривать страшную плаху, как начальник его конвоя дернул его за полу плаща, показав на высокий шест, на верху которого торчала голова недавно казненного человека. Улыбка горца, показавшего на голову, не понравилась ротмистру, и он увидел в ней дурное предзнаменование. У ворот замка Дольгетти соскочил с лошади, и его любимца Густава у него отобрали. Это обстоятельство опечалило ротмистра сильнее, чем печальные предчувствия при виде казненных людей. Уполномоченного ввели в комнату, вроде караульни, и приказали подождать, пока о нем доложат маркизу. В караульне было множество солдат, насмешливо и презрительно смотревших на вооруженного воина. Наконец появившийся дворецкий важно пригласил Дольгетти следовать за ним к маркизу Аржайлю. Залы, чрез которые они проходили, были полны гостей разных званий, а в одной из передних комнат стояли в две шеренги толпы слуг, одетых в ливреи фамильных цветов Аржайля — красного и желтого. У входа в приемную комнату стояла почетная стража. Глазам Дольгетти представилась зала в виде длинной галереи с цветными окнами и с стенами, украшенными фамильными портретами. В конце галереи стоял маркиз Аржайль, окруженный роскошно одетыми дворянами, между которыми были и духовные лица.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Смуглый цвет лица и морщины на лбу придавали маркизу вид серьезного и сурового человека. Это был высокий и худощавый мужчина. Не смотря на то, что в лице у него было некоторое коварство, а неприятный взор свой он обыкновенно устремлял на пол, собственный клан Аржайля обожал его, но зато другие горные племена боялись его и ненавидели.

Надо думать, что Аржайль, окружив себя блестящим дворянством и поставив почетную стражу, думал ослепить уполномоченного врага своего Монтроза. Но Дольгетти, который сиживал за одним столом с коронованными особами, нисколько не смутился и, подойдя к маркизу, отдал ему честь по-военному.

— Позвольте пожелать вам доброго утра или, лучше сказать, доброго вечера, милорд. «Beso а listed los manos», как говорят испанцы, — проговорил ротмистр.

— Кто вы, сэр, и что вам угодно? — спросил Аржайль тоном, которым желал прекратить неуместную фамильярность ветерана.

— На вопрос ваш, милорд, я отвечу вам, как отвечали мы в маршальской школе «peremtorie»…

— Расспроси, Нель, кто он и что ему надо, — сказал маркиз, обращаясь к одному из стоявших тут молодых дворян.

— Зачем же? Я избавлю джентльмена от труда расспрашивать, — продолжал ротмистр. — Я, Дугальд Дольгетти из Друмтвакета. Служил ротмистром в войсках различных держав, а теперь произведен в майоры неизвестного мне ирландского полка. Прибыл сюда со знаменем мира, парламентом от его сиятельства, могущественного лорда, графа Джемса Монтроза и других благородных приверженцев его величества короля. Да здравствует король Карл!

— Понимаете ли вы, сэр, где вы находитесь, и как опасно шутить с подобными нам людьми? — спросил маркиз.

— Я прибыл с поручением от благородного графа Монтроза, — продолжал Дольгетти, — и прошу вас прочитать его полномочие. Оно мне дано для того, чтобы я вел с вами переговоры от имени этого доблестного начальника.

Маркиз, презрительно взглянув на поданную ему бумагу с печатью, с негодованием бросил ее на стол, и затем спросил у окружающих, чего заслуживает человек, явившийся уполномоченным от бунтовщиков против государства?

— Высокой виселицы и короткой исповеди, — заметил кто-то из дворян.

— Джентльмены! — сказал Дольгетти, — прошу вас иметь в виду, что граф Монтроз жестоко отомстит вам за обиду, которая будет нанесена его парламентеру.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Присутствующие презрительно засмеялись.

— И кроме того, — продолжал он, — позвольте надеяться, что ручательство благородного джентльмена, сэра Дункана Камбеля Арденвура, в моей безопасности не останется без внимания. Нарушение законов войны в моей особе будет неизгладимым пятном для его честного имени.

Многих удивили слова Дольгетти, и они начали перешептываться.

— Разве сэр Камбель честью поручился за безопасность этого человека? — спросил один из дворян у маркиза.

— Не думаю, — отвечал маркиз, — но я не успел прочесть его письма.