Легенда о Монтрозе - Скотт Вальтер

— Человек, которому я обязана жизнью, — отвечала Аннота Ляйль, — вправе всего от меня требовать, как и вы, граф. Вам я тоже обязана жизнью, ведь вы просили за меня Аллана… Я буду недостойна жизни, если когда-нибудь вздумаю отказаться исполнить вашу просьбу.

С этими словами она села неподалеку от Аллана и под аккомпанемент арфы запела мелодичную арию.

Аннота села неподалеку от Аллана.

Во время пения Аллан, казалось, мало-помалу стал приходить в себя, и глубокие морщины начали исчезать на его лбу.

Он поднял голову и выпрямился; лицо его сделалось мужественным и привлекательным, а выкатившиеся глаза приняли осмысленное выражение.

— Слава Богу, — проговорил он, — ум мой светлеет.

— Благодаря Анноте, — добавил граф, — ну, скажите же, что вы дадите ей за это?

— В самом деле, — с улыбкой подхватила Аннота, — что вы подарите мне? Может быть привезете ленту с Доунской ярмарки?

— С Доунской ярмарки, Аннота? — печально повторил Аллан. — До ярмарки у нас будет много битв, и мне может быть никогда не приведется увидать этой ярмарки. Но хорошо, что вы мне напомнили о подарке; я давно собираюсь подарить вам кое-что на память.

Сказав это, он вышел из комнаты.

— Если он будет продолжать говорить так, — заметил граф, — то вам, Аннота, придется опять настроить арфу.

— Нет, — с очевидным беспокойством отвечала девушка, — не думаю. Припадок был слишком продолжителен, и едва ли скоро вернется.

Разговор этот они вели вполголоса, и граф Ментейт нарочно стал поближе к Анноте, чтобы их не слыхали. В эту минуту Аллан вдруг вошел в комнату, и молодые люди тотчас же отодвинулись друг от друга, покраснев от мысли, что Аллан мог услышать их разговор. Это не ускользнуло от внимания Аллана, и он, как пораженный громом, остановился в дверях. Брови его нахмурились, глаза засверкали, он мускулистой рукой сжал себе лоб, как бы стараясь забыть впечатление, и затем уж подошел к Анноте с маленькой дубовой шкатулкой в руке.

— Будьте свидетелем, Ментейт, — сказал он, — что я дарю эту шкатулку Анноте Ляйль. — В ней вещи моей покойной матери.

— Я не могу принять их, — вскричала Аннота, — они принадлежат семейству.

— Они принадлежат мне одному, Аннота, — сказал Аллан. — Мне подарила их покойная мать. Возьмите это на память от меня, если я не вернусь с поля сражения.

Аннота со слезами на глазах отказалась от драгоценностей и сказала, что на память она возьмет только одно кольцо.

— Ну, так выберите его сами! — сказал Аллан, — а остальные вещи я обращу в капитал, который останется у вас, когда не станет ни этого дома, ни нас.

— Я выбрала, — сказала Аннота, взяв самое простое кольцо. — Но, Боже мой!.. что я выбрала!

Она в недоумении смотрела на кольцо, на которое с мрачной тревогой взглянул и Аллан. На эмали была изображена мертвая голова на двух скрещенных кинжалах.

Кольцо выпало из рук Анноты и покатилось по полу, а Ментейт поднял его и подал девушке.

— Видит Бог! — вскричал Аллан, — не я, а вы подали ей это траурное кольцо.

— Я не боюсь дурных примет, — улыбаясь сквозь слезы, сказала Аннота, — да и к тому же я не верю, чтобы что-нибудь, взятое из рук моих друзей, могло принести мне несчастие.

Она надела кольцо на палец, взяла арфу и запела живой и веселый романс, в котором с насмешкой говорилось о предсказаниях.

— Я согласен с этой песней, — сказал граф, — невыгодно знать будущее.

— Напрасно смеетесь, — сурово возразил Аллан, — скоро вы совсем перестанете смеяться.

— Все ваши предсказания сущий вздор! — отвечал граф Ментейт. — Как бы ни коротка была моя жизнь, но ни один горный пророк не узнает, когда мне суждено умереть.

— Знаете, граф, — продолжал Аллан, — я искал вас глазами между телами убитых воинов, но трупа вашего не нашел, искал между пленниками, но вас там не было… их вели в ворота какой-то крепости и посылали вслед за ними пули, но между ними вас не было! Я видел эшафоты… кругом насыпаны опилки… пасторы стояли с книгами, палачи с топорами… но и там я вас не нашел.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Неужели меня ждет виселица? — сказал граф, — хоть бы из уважения к моему графскому достоинству вы избавили меня от веревки.

— Ваше достоинство, граф, оскорблено не будет, — возразил Аллан. — Какой-то горец вонзит в вашу грудь кинжал. Вот ваша участь!

— Сообщите мне его приметы, чтобы я мог предупредить его и вонзить кинжал в него.

— Лица его я не видал.

— Ну все равно, пусть ваше мрачное предсказание сокроется во мраке неизвестности! — вскричал граф, — а я пока постараюсь весело пожить.

— Прекрасно сделаете, — подхватил Аллан. — Пользуйтесь жизнью, которая для меня отравлена горечью предчувствия. Но, — продолжал он, хватаясь за рукоять кинжала, — участь вашу решит вот это оружие!

— Ну полноте, — возразил Ментейт, — смотрите, как вы напугали Анноту и как она бледна. Идемте лучше узнать, в каком положении наши военные дела.

Замок в это утро представлял самую оживленную картину. Двор был полон горцами, явившимися в свите различных начальников кланов.

Вожди же между тем собрались для совещания в большой зале замка. Некоторых из них привела сюда искренняя любовь и преданность королю, а большую часть — ненависть к громадному влиянию, которое приобрел маркиз Аржайль со времени своего возвышения над своими горными соседями. Он был тонкий дипломат и очень богатый человек, но по своим качествам не мог внушать уважения горным вождям. Это был человек притворно набожный, жадный и способный скорее вести интриги, чем войну. Сначала вожди сидели молча, но наконец один из них открыл заседание следующими словами:

— Мы собрались, Мак Олей, для совещания о важных предметах, касающихся короля и государства. Кто же изложит сущность дела?

Мак-Олей просил графа Ментейта объяснить предмет совещания. Молодой граф счел своей обязанностью объявить собранию вождей, что не следует терять ни минуты, чтобы свергнуть с себя позорное иго, которым грозит фанатизм!.. Конвентисты вооружались против своего монарха два раза, и им даны обширные привилегии. Но они не удовлетворились этим и выслали сильное войско на помощь мятежному парламенту.

Далее граф подробно описывал дальнейшие происки враждебной партии и остановился на том, что вожди кланов должны приготовиться к бою, жертвуя на защиту короля как всем своим имуществом, так и жизнью.

В ответ на речь графа выступил один из старших предводителей кланов и решился заметить, что все горцы готовы жертвовать собою, но что старики, отпуская сыновей своих на такое опасное предприятие, желали бы знать, под чьим начальством пойдут они чуть ли не на верную гибель? И где тот королевский указ, в силу которого следует вооружиться предводителям кланов?

— Где найдете вы такого вождя? — вскочив с своего места, сказал другой предводитель клана. — Он должен быть одним из старших потомков лордов на острове и обладать всеми военными достоинствами. Таким человеком может быть только Вич-Алистр-Мор…

— Если Вич-Алистр-Мор, — с жаром прервал его другой предводитель клана, — хвастается, будто он старший потомок острова, то пусть он сперва покажет, краснее ли его кровь, чем моя.

— Готов хоть сейчас! — крикнул, хватаясь за саблю Вич-Алистр-Мор.

Граф Ментейт бросился между ними, упрашивая их вспомнить, что дело идет об интересах Шотландии и о правах короля, а вовсе не о знатности вождей. Многие предводители тоже вмешались в это дело, потому что не желали признавать прав спорящих из за главного начальства. Но никто из них не говорил так красноречиво, как знаменитый Эван-Доэ.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Доискиваясь своих прав на первенство, — говорил он, — мы не приносим пользы королю и Шотландии! Голос мой будет за того, кого назначит король. Это будет достойный человек. Можете ли вы, граф Ментейт, объяснить, где найти такого полководца?