Записки эмигранта - Александр Семёнович Кашлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пришло время, я получил престижную работу, купил более современную машину, но и не расставался с первой ещё добрых лет восемь. Только вот нашей "старушке" – так мы её про себя называли, чтобы она этого не слышала, уже не нашлось места в гараже, и я её держал на улице. Ездил на ней только на небольшие расстояния.
К сожалению, всё это ускоряло её старение. Металл на крыше салона и некоторых других местах сначала покрылся язвами ржавчины, а потом крыша и вовсе потекла в дождь. Я, как мог, сражался за продление её жизни до последнего, реанимировал: шпаклевал дырки, делал некоторые другие косметические ремонты.
И вот однажды наступил тот самый день, когда она уже не смогла пройти плановую и обязательную для машин штата Калифорнии периодическую проверку допустимой концентрации вредных выбросов в атмосферу. – Это конец, – подумалось мне с болью. Конечно, можно было ещё побороться, отрегулировав соответственным образом работу двигателя, хотя это и стоило немало.
Без этого я не мог водить машину, так как не мог получить разрешение-регистрацию на право пользоваться ею. Моя растерянность пополам с неопределённостью была замечена механиком, проводившим испытание. Он мне сообщил о том, что для поддержания чистоты воздуха в городе существует программа по удалению старых автомобилей с вредными выбросами отработанных газов с улиц города. В обмен на добровольную сдачу машины предлагался чек на сумму в одну тысячу долларов. Услышав о таком количестве денег, я поддался гаденькому предательству. А как бы вы поступили на моём месте?!
Непременным условием сдачи машины была её доставка своим ходом в городок Hayward в районе Залива, находящийся в пятидесяти километрах от Сан-Франциско, и исправность всех машинных частей, за исключением, конечно, экологически нечистой работы двигателя.
Механик приёмного пункта скрупулёзно осмотрел машину и подтвердил её пригодность к сдаче, пригласив последовать за ним в офис для оформления документов. Конечно, я уже смирился с мыслью о расставании, но всё равно это получилось для меня неожиданно. Я попросил механика отойти и дать мне возможность побыть с машиной наедине. Моя просьба нашла должное понимание.
Прощался я с ней, как с уходящей в никуда подругой. На мой вопрос до этого о том, что они собираются с ней делать дальше, механик, щадя видимо моё к ней отношение и понимая, что она для меня значит, отделался неопределённым ответом, сославшись на своё незнание. Мне только осталось догадываться о худшем: что-то разберут на запчасти, что-то используют, переплавив и утилизируя для создания ещё чего-то.
Меня не торопили. Дали возможность проститься. Я гладил свою двадцатисемилетнюю "старушку", полушёпотом благодарил за всё, каялся в измене и предательстве. Со стороны это выглядело несколько театрально, но я был при этом с ней искренен. Ничего она мне в ответ не сказала. По крайней мере, я ничего не услышал. Дорога обратно на такси была тягостной. Не хотелось верить, что я больше никогда не сяду на её кожаные светло-коричневые сидения, не вставлю ключ в замок зажигания, и она не отзовётся мне радостно рыком своих шести цилиндров…
Секвойя в шоколаде
Звонит мне как-то из Лос-Анжелеса Оля Лозовская:
– Саша, выручай!
Слышу в голосе нескрываемое волнение и даже улавливаю крик о помощи.
– What’s up? – как можно развязнее спрашиваю по-английски, чтобы придать разговору более спокойное и шутливое направление.
– Понимаешь, у меня ЧП! Из Харькова к нам приезжают на экскурсию директор самого крупного и старейшего на Украине Харьковского ботанического сада – профессор, с женой, и они возжелали посетить заповедник секвой, расположенный возле вас, под Сан-Франциско. У вас они пробудут один день и, помимо заповедника, хотят ознакомиться в общих чертах с городом. Мой водитель внезапно заболел, и мне больше не к кому обратиться, кроме тебя…
С Олей я был знаком давно, ещё по Киеву. Наши родители даже подумывали о том, чтобы нас поженить, но не сложилось.Не заискрились чувства и не переплелись тропинки от одного сердца к другому. После отъезда Олина семья обосновалась в Лос-Анджелесе, а мы – в Сан-Франциско. Деятельная и оборотистая Оля открыла своё туристическое бюро, и в этом преуспела.
… – Какой разговор?! – успокаиваю её. Сделаю всё в лучшем виде.
Её благодарности не было предела. Поболтали ещё немного о том-о сём, и я стал готовиться к встрече профессорской четы.
В назначенный день поехал их встречать в аэропорт. Изготовил специальную табличку на длинном шесте, написал их имена и встал у выхода из терминала в ожидании гостей. Самолёт прибыл в назначенное время, и я увидел на редкость приятную супружескую пару – его и её.
Мы сразу прониклись друг к другу доверием и симпатией —интеллигентным людям для этого много времени не требуется. (За свою интеллигентность, в данном случае, не ручаюсь, а они, так вполне подходили под это определение. Но тогда почему и у них проявилось ко мне такое же ответное чувство?).
В общих чертах мы наметили план нашего времяпровождения. С городом я был знаком относительно неплохо и предложил им вкратце программу поездок. В этом они полагались на меня. Единственным, самым главным и непременным условием наших поездок профессор назвал посещение заповедника секвой, – то, о чём мне уже говорила Оля. Профессор мне это объяснил так:
– Кроме того, что я с этим связан профессионально, хочу последовать совету моего друга, который мне порекомендовал: если я побываю в Америке, непременно съездить в Сан-Франциско, а если буду в Сан-Франциско – обязательно увидеть заповедник красных деревьев.
– Кто же он – ваш просвещённый друг? – полюбопытствовал я.
– Юра Сенкевич. Знаете такого?
Мне только лишь осталось кивнуть утвердительно. Кто же не знает Юрия Александровича Сенкевича – учёного-исследователя поведения человека в экстремальных условиях, путешественника, телеведущего суперпопулярной телевизионной передачи "Клуб путешественников"?!
С Юрием Александровичем было трудно не согласиться, и мы направились в Muir Woods (Мьюирский лес) – заповедник секвой, береговых красных деревьев в дословном переводе, разросшийся на более чем двухстах гектарах земли
