Записки эмигранта - Александр Семёнович Кашлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
… А грандиозный, самый большой в мире Собор святого Петра в Риме?! А башня Эйфеля в Париже?! А Исаакиевский собор в Сант-Петербурге?! А вид на Рио-де-Жанейро с горы Корковадо, с парящей, как бы над миром грандиозной статуей Христа-Искупителя на вершине?!
А… А… А… Ещё и ещё…
Кажущуюся кому-то сумятицу в изложении хочу компенсировать стройностью конструкции… паутины. Да, да. Я ничего не путаю. Именно – паутины. Когда-то увидел её, замер от восторга, пребывая в этом состоянии, из которого меня вывела группа знакомых женщин – сотрудниц по работе, проходящих мимо. Захотелось с ними поделиться радостью собственного восторга. Но… Не нашёл в них, мягко говоря, адекватной реакции, созвучной моей. Позже, прочитал очевидное высказывание древнеримского поэта Горация, дошедшее до нас издалёка: "Не все восхищаются одним и тем же и не все любят одно и то же". Волей-неволей придётся согласиться.
Паутина мирно покачивалась от лёгкого ветерка в сиянии солнечных лучей и потому просматривалась в мельчайших деталях. Прикреплённая своими концами к двум невысоким кустам, растущих в метре друг от друга, она представляла собой законченное инженерное сооружение, достаточно прочное, эластичное и совершенное с точки зрения определения правильных геометрических пропорций, выполненное без всяких измерительных инструментов и приспособлений. Как такое только могло создать малюсенькое существо?! Вот у кого можно поучиться точности расчёта и работоспособности. У меня не поднялась рука нарушить эту гармонию красоты. И я удалился восвояси, восторгаясь и удивляясь увиденному.
Не менее значительными, а в чём-то более значимыми, но уже с точки зрения не высоты сооружения, а высоты морали и безоглядного нравственного подвига, ценой собственной жизни, являются поступки людей, заслуживающие поклонения и восторга.
Именно так можно расценить поступок пленного американского лётчика, воевавшего во Вьетнаме, сбитого советской ракетой и попавшего в плен. Отец пленного – сын адмирала и сам, – адмирал, главнокомандующий Тихоокеанским флотом США в то время, а до этого – главнокомандующий Военно-морскими силами США в Европе, договорился с вьетнамским командованием об освобождении своего сына Джона. Казалось бы… Ан, нет. Пленный лётчик, находясь в плену и подвергаемый невыносимым пыткам, превратившими его впоследствии в инвалида, выдвинул встречное условие: "Или вместе со мной выходят все пленные, или я остаюсь в плену". Вьетнамцы не пошли на требования Джона… В нечеловеческих условиях прошло пять с половиной лет и Джон, был освобождён только после окончания войны. Его встречали как героя, а президент Ричард Никсон пригласил его в Белый Дом и удостоил высшей награды. Вот такая история из жизни Джона Маккейна – будущего многолетнего сенатора, кандидата в президенты США 2008 года. Жизнь этого человека достойна восхищения!
Что в этом мире важнее: рукотворные творения или природные образования; человеческое величие или примеры грандиозного апофеоза мысли и мастерства, – всё то, что завораживает нас целиком от восхищения и наполняет нас гордостью, хотя бы только одним фактом нашей сопричастности со всем этим? Ответ очевиден: значительно всё перечисленное без исключения, благодаря чему существование в этом цивилизованном мире отличается от существования в другом измерении – измерении будничности, скуки и пустоты. Торжество цивилизации расположено в сфере разумного сочетания всего того, что создано однажды и навек.
А напоследок я скажу… Всё, описанное здесь, инспирировано… моим эгоизмом. Захотелось в какой уже раз восхититься тем, с чем довелось познакомиться, увидеть, прочувствовать, оценить, осмыслить. При этом, получая радость – искреннюю радость. Чего и вам желаю.
Первая моя
Стереотип словосочетания "первая моя" сразу в мыслях соотносится с первой девушкой. Однако это не является определяющим. Так я назвал мой первый автомобиль, а следуя правильному соответствию употребления существительного в женском роде, в данном случае – первую машину.
Итак, – первая машина. И не то чтобы это была любовь с первого взгляда, отнюдь…
В самом начале нашей жизни в Америке нам её практически подарили, запросив символическую плату в сто долларов. Выбора тогда не было, и я принял её с благодарностью. Супружеская пара, владевшая машиной марки Mercury Zephyr 1980-ого года выпуска светло-коричневого цвета, отдала нам её за ненадобностью. В течение трёх лет до этого машина простояла на улице практически без движения, перепарковываясь иногда в соответствии с расписанием чистки улиц. На ней даже “висел” недавний штрафной талон за несвоевременное нахождение в запрещённом месте в размере двадцати долларов, который я отсудил в суде городской мэрии. В местах примыкания стёкол к корпусу обильно образовался и пророс зелёный мох. Состояние корпуса оставляло желать лучшего: с правой стороны, на двери с пассажирской стороны была вмятина. О её причине мне поведала предыдущая хозяйка. Когда-то, не в состоянии избежать столкновения с другой машиной и испугавшись аварии, она бросила руль, закрыла самое дорогое для неё – лицо обеими руками, и от волнения вместо педали тормоза давила на педаль газа. При столкновении встречная машина была разбита в щепки, а на её, теперь уже моей, машине образовалась только вмятина. Случилось это из-за того, что корпус "первой моей" был из настоящей прочной стали с такими же, но ещё более прочными бамперами.
Получил права на вождениe, но машина ездить не хотела и простояла в гараже ещё почти год. Обнаружились поломки, скрытые до поры до времени. Постепенно справились и с ними.
Стали осваивать живописные места, которыми изобилует Северная Калифорния. Поездили много. Много повидали. И всё благодаря ей – "первой моей". Со временем я с ней как бы сросся, одушевляя её и относясь к ней, как к чему-то большему, чем к простой бездушной груде железа.
Вспоминается культовый 1983 года американский фильм "Кристина" по роману Стивена Кинга. Там как бы машина обладала мыслящими свойствами живого организма, умела полностью самовосстанавливаться после катастрофического разрушения, мстила своим ненавистникам и любила своего хозяина, который её в свою очередь боготворил. Эта история настолько меня взволновала, что я сам стал невольно проникаться какими-то аналогичными ассоциативными чувствами по отношению к своей подруге. А как же могло быть по-другому? Ведь она мне служила верой и правдой почти пятнадцать лет. Она была частью меня самого, реагируя на моё бережное отношение таким своим великодушием и взаимностью, на которые была
