Остров Немого - Гвидо Згардоли

окончания строительства маяка. Ее повесил, не уведомив гильдию, Понтус Эк, инженер, ответственный за строительство. Ему, в свою очередь, тоже ничего не сказали и убрали доску.

– Спрячь это где-нибудь, – обратился Пелле Йолсен к Арне, глядя на его лицо, чтобы тот смог прочитать по губам. – Я скажу, когда нужно будет вернуть ее на место.

Доска и в самом деле время от времени возвращалась – в дни инспекций или других важных визитов. В остальное время она, обернутая тканью, лежала в деревянном сундуке, на котором Арне выгравировал свои инициалы и год, когда поселился на маяке: 1816.

Карл XIII, принявший имя Карла II, короля Норвегии, умер, не оставив кровного потомства. Его сменил Карл III, бывший генерал Наполеона, – амбициозный человек по имени Бернадот, провозгласивший себя правителем Норвегии. Он вторгся в страну и жестоко расправился с робкими борцами за независимость – их становилось всё больше из-за новой конституции и нескончаемой череды королей. Только все эти имена и события казались Арне немыслимо далекими. Газеты, которые Йолсен исправно оставлял ему каждый месяц, пестрили новостями, но Арне не чувствовал связи с происходящим и равнодушно наблюдал за сменой власти – почти как если бы его остров и в самом деле был маленьким тайным королевством, которое не имело ничего общего с остальным миром. Безмолвный остров – такой же, как он.

Арне вышел из каморки, глубоко вдохнул и закрыл глаза, чтобы лучше почувствовать воздух. Он медленно направился к небольшому пирсу – его строительство стало возможно благодаря волнорезу. Тут причалила лодка, и Арне схватил трос, который ему кинул Финн Хёбаак. Лодка была загружена ящиками с едой, китовым маслом и фитилями для ламп. Арне поздоровался, сдержанно махнув рукой, и рыбак жестом ответил ему. Чем-то они были похожи. Нет, не внешне: Финн – маленький и темноволосый, а Арне – высокий, с волосами цвета топленого коричневого сыра брюнуста и бледным лицом. Их роднила любовь к одиночеству и стремление избегать общества, так что, когда им всё-таки случалось оказываться в компании, они выглядели нелепо и вели себя наигранно, словно посредственные актеры, которым досталась непосильная роль.

Арне крепко держал трос, швартуя лодку. Он увидел, как Пелле Йолсен протянул руку – кому-то спрятанному за кливером. Это была младшая дочь Йолсена – Гюнхиль. Иногда торговец брал ее с собой.

Финн и Арне разгрузили лодку, перетащили масло на склад, который находился у подножия маяка, а еду перенесли в жилище смотрителя. Всё это время девочка играла с камнями под присмотром отца. Потом рыбак и смотритель маяка аккуратно, в полной тишине расставили всё по местам, так, как написано в инструкции, и убедились, что скоропортящиеся продукты стоят в нужном месте и к ним можно подобраться без труда. Наконец они отправились к Арне и сели за стол.

Домик смотрителя был небольшим, всего две комнаты, зато стоял на метровом каменном фундаменте. Стены из крепких проконопаченных бревен служили надежной опорой для крыши с дубовыми балками, покрытой гонтом – дощечками из сосны. В каждой стене, кроме северной, было маленькое окно из матового свинцового стекла в выбеленной раме. Внутри всё казалось голым и серым, точно скала, на которой возвели эту хижину. И дом, и хозяин жили аскетично и в меланхолии одиночества. Мебель и домашняя утварь – только самая необходимая – терялись в пустоте. Но для Арне этот дом стал лучшим, счастливейшим из всех его пристанищ. Он чувствовал его тепло – своего логова, драгоценного тайного укрытия: злой и горестный мир, оставшийся позади, никогда не сможет сюда проникнуть.

По вечерам, когда день безвозвратно пропадал за линией морского горизонта и на пламенеющем небе загоралась первая звезда, а слабый свет лампы нежно освещал стены, у Арне негромко, но с каждым разом всё настойчивей возникало неизвестное прежде искушение – мечтать. О простых вещах, а не о бунте, как в юности.

Раз в месяц приезжал Пелле Йолсен, но даже такие редкие визиты казались Арне чуть ли не навязчивыми. Однако запасы еды и вещей для жизни и содержания маяка нужно было пополнять, и без визитов Финна и Йолсена обойтись не получалось.

– Я там положил тебе теплые носки, – сообщал Йолсен за столом перед тарелкой с обжаренными ломтиками хлеба. – И еще табак для трубки. А саму трубку привезу тебе в следующем месяце. Очень хорошую, из кости! – И он смеялся – раскатистым сочным смехом, которым, впрочем, не мог заразить ни Арне, ни Финна.

В другой раз Йолсен говорил что-то вроде:

– Моя жена передала тебе новую рубашку, вместе с творожным пирогом и грушевым джемом.

Иногда он заводил разговоры о хозяйстве:

– Почему бы тебе не завести кроликов? Будут тут жить на свободе. Всегда под рукой и мех, и мясо. Сколько хочешь! Если тебе чего-то и не хватает, так это предприимчивости!

Арне кивал и медленно подливал в кружку яблочного сока: переехав на остров, он бросил пить и, чтобы не было соблазна, просил не привозить ему спиртное.

Он даже начал говорить – немного, но достаточно для того, чтобы перекинуться парой слов с другими. А другие – это Пелле Йолсен. Потому что Финн Хёбаак не в счет: он едва ли не еще более замкнутый, чем сам Арне.

Вскоре в их кругу появилась Гюнхиль.

9

Малышка Гюнхиль стояла в самом дальнем от стола углу и качала фарфоровую куклу в богато расшитом платье, но с грустным взглядом. Длинная белокурая коса Гюнхиль доходила ей почти до пояса и заканчивалась белым бантом. Когда девочка шла, коса качалась, как язычок колокольчика. Ей недавно исполнилось десять лет, и она больше не посещала школу: учителя устали слышать молчание в ответ на свои вопросы и посоветовали родителям оставить затею со школьным образованием Гюнхиль. Ее не интересовали ни уроки, ни одноклассники, ни собственная семья, ни игры – ничего, кроме грустной фарфоровой куклы, которая чем-то была похожа на нее. Даже двум старшим сестрам не удавалось вывести ее из оцепенения. Врачи говорили, что физически она здорова, но разум – слаб. У ее матери всякий раз