Заклинание в стиле ампир - Александр Даценко

— В чем? — еще раз произнес он, и приложился к простой, но очень даже вместительной чаше, полной неразбавленного вина. Вино это, было густым, и почти черным, рябь бежала по нему нехотя, и даже с расстояния в два шага понятно было, что оно вкусное и терпкое, вино это, впитавшее в себя пыльное солнце и пахнущий морем и известняковой пылью смысл.

И сам же ответил

— А во всем. Есть такой закон, я его сам вывел, сейчас расскажу.

Закон, выведенный Страшилой по этому поводу, как-то выявлял подобное положение дел, и даже объяснял, но очень уж невнятно, что, видимо, являлось следствием некоторого расстройства, светлого ума, «в природах прибывающего».

Не сказать, что бы он так уж сильно раздражал Дин Гиора, но надоедать начал, и Дин тупо кивал, глядя на реку и слушая в пол уха. Речь шла о чем-то, связанном с полетами женщин над городом. Страшила отстаивал мнение неприемлемости и не символичности полета красивых женщин. Красивым женщинам летать ни к чему, говорил он, — а вот уродливые летать должны, в этом символ воздаяния со стороны богов.

Вот нету у тебя красоты — зато есть способность к полетам.

Дин Гиор представил себе на миг, что все некрасивые женщины собрались в стаю и улетели, и у него потеплело на душе. Потом, он представил, что все некрасивые женщины прилетели со всей Волшебной Страны в Изумрудный город зимовать, и ему стало страшно.

Что б заглушить страх и отвлечься, он долил себе в чашу вина, отхлебнул, и произнес:

— А чего ж, если ты умный такой, чего ж ты не умеешь строем ходить?

И, не слушая взвившегося правителя, еще раз отхлебнул из чаши, посмотрел на море, поперхнулся, чашу уронил, и вскочил на ноги. По воде шел человек, неуклюже переступая как-то боком, но шел. Дин Гиор знал, что там, где человек шёл, было не то что бы глубоко, но уж идти вот так, едва замочив щиколотки, никак нельзя было.

Страшила тоже заметил сей феномен, и неловко замолчал, успев, правда, напоследок обозвать эту особую породу летающих уродливых дам мудреным деревенским термином «люфтерфрау» и, естественно, допить чашу одним глотком, от изумления, по-видимому.

— Ну что, умник, — прошипел Дин Гиор, не отрываясь, глядя на ковыляющего по водяной глади человека, — Накликал? Это кто, «ватерменш» наверное, по-твоему? А может колдун, какой?

— Не, — разочарованно протянул вдруг философ, — не ватерменш это, и не колдун, это Урфин Джюс, точно, Урфин Джюс.

— А чего ж он по воде-то?

Человек идущий по воде, вдруг неловко вскинулся, и ушел с головой, на поверхности же показались два пузыря, через некоторое время рядом с пузырями вынырнула голова, с выпученными глазами, и совсем не божескими словами стала звать на помощь.

Плыть—то ему тяжело, понял Дин Гиор, тут же скинул с себя одежду, и бросив Страшиле:

— Охраняй! — не слушая уже раздавшиеся в ответ крики о том, что он, Страшила, не собака, и что если бы и был он собакой, то, наверное, жил бы лучше, и что вообще — собака не может быть бранным словом потому, что…, бросился в воду. Урфин уже не кричал, а только сипел и страшно вращал глазами, не быстро, эдак, вращал, из последних сил видимо.

Дин Гиор вытащил его на берег и, подставив под живот колено, хорошо встряхнул и надавил, Урфин Джюс сказал:

— Хххххххе! — и выплюнув пескаря, изволил излить из себя немаленький поток речной воды, потом свалился набок, и судорожно дыша, остался лежать с закрытыми глазами.

— Может вина ему? — задумчиво произнес Страшила, держа чашу двумя руками.

— Ага, воды попить, речной, чтобы в себя пришел, — ответил Дин Гиор, внимательно разглядывая хитромудрую конструкцию на ногах Джюса.

Джюс тоже был достопримечательностью, он даже два раза захватывал Изумрудный Город, но в отличие от Страшилы, с властью никаких дел больше иметь не хотел, а занялся изобретательством. Недавно, к примеру, при взрыве придуманного им «скороварящего котла» была уничтожена подчистую дворцовая кухня, а шеф- повара хватил удар. Он вообще вел очень бурную и насыщенную событиями жизнь, события эти правда все время отчего-то приводили Джюса прямиком на ту тоненькую грань, что отделяет жизнь от смерти. Такой уж он был человек. Как выразился Фарамант, наутро после распития измышленной Джюсом «воды — которая — горит»:

«испытатель естества», и тут же, не вставая с ложа на котором грустно пребывал в обнимку с кувшином чистейшей воды, предположил, что такие как Джюс, Добру не угодны, из посыла этого воспоследовал блестящий вывод о необходимости преследования и самого изобретателя, и ему подобных, специально созданным судом. Кстати говоря, идея эта почти целиком захватила Фараманта, и он теперь носился с ней, досаждая Страшиле.

Жил Урфин в полном одиночестве на пепелище, которое образовалось на месте его подворья лет пять назад, в результате опытов о которых и теперь он предпочитал молчать. Только бледнел когда, его спрашивали, и наглухо замыкался в себе, известно было только, что месяц перед тем, как все взлетело на воздух, Джюс ковырялся в навозных кучах, собирая оттуда какую-то «сильную соль».

Железный дровосек после катастрофы произнес только — «И то сказать, ну нет ничего хорошего в навозной куче, откуда там хорошему взяться?»

А самого Урфина Джюса, будто кто подменил, болезнь изобретательства полностью подчинила его своей воле, и то, что он до сих пор был жив, люди относили на счет извечной любви богов к убогим.

То, что находилось на ногах плотника, представляло собой какую-то невообразимую смесь из остатков реечек и бычьих пузырей, надутых воздухом, общий смысл был Дину Гиору понятен, и он в очередной раз подумал, что в целом-то, Урфин гений, вот только исполнение и непродуманность подводят, как всегда.

А после у него защемило в груди, и он понял, что скоро все закончится.

Так и сказал:

— послушай, правитель, а ведь скоро всему этому и всем нам крышка.

А Страшила кивнул и ответил

— Я знаю.

А Джюс грустно улыбнулся и закурил.

Все в жизни обрывается, как оборвалась вот эта глава.

Так и случилось.

Изумрудный город был разрушен,

Страшила сгорел в башне, Железный дровосек расплавился там же.

Урфин Джюс смог подорвать танк, но погиб сам от этого же взрыва.

Как умерли остальные неизвестно.

Всему настал конец. Мир Замкнулся. И будто и не было ничего.

Иначе и быть не могло.

Я называю это не убыванием энтропии.

А как еще это назвать?

А кожу Дин Гиора победители не смогли натянуть на тамтамы.

Она вся была в дырках от отравленных иголок, выпущенных в него из африканских духовых трубок.

Хер им, а не барабаны.

А как они думали?

Лично я не собирался предпринимать решительных шагов по привлечению перемен в свою жизнь, но к тому времени, когда поступил в аспирантуру, мне уже надоело выкидывать из ночного клуба пьяных пидарасов и смотреть на хари и рыла. Вопрос тогда состоял в заработке денег на дальнейшее существование меня и моей семьи. И я поехал работать геологом. Мы всегда, почему-то, о наличии профессии забываем. Наверное, нам все же приятно ощущать себя интеллигентами. Теперь я жалею, что не вел дневник. Очень уж много всего было там, на Становом хребте. На золоторудном месторождении. Это такое место, где добывают золото из руды, но нету магазинов, палаток, и даже отделения милиции. Да, очень уж много. Я буду рассказывать об этом беспорядочно.

Потому, что мне так удобнее. Просто буду писать: «Когда я был геологом», или: «Когда я был начальником месторождения» (наверное правильнее писать «рудника», но там говорили «месторождения».

Например, так:

Когда я был геологом на месторождении, мне всегда казалось, что я счастлив.

Или так: «Когда я был начальником месторождения, я радовался жить».

Давайте обсудим наших политиков?

Как без этого?

Они ведь всегда смеются последними.

А лучше бы в последний раз.

Одним из сильнейших потрясений на уроках ботаники было открытие свойств микроскопа. Стоило мне лишь немного освоиться с этим волшебством, как разглядывание срезов листиков меня перестало интересовать, и я подумал, что уж теперь-то точно разгляжу самую суть. Так уж получилось, что когда я решил разглядеть самую суть, под рукою ничего не оказалось кроме учебника математики. С тех пор я понял смысл выражения «взять производную». Вероятно, я постиг бы и матанализ, но увидел в окуляр бумажного клеща, это я теперь понимаю, что это был бумажный клещ, а тогда он показался мне демоном из самого настоящего ада. Обязательно выберите время и посмотрите в микроскоп на книжного клеща. По сравнению с ним, даже конституция не так страшна.