Хазарский оборотень. Роман - Игорь Костюченко

В избушке было дымно и черно. Свет очага озарял плахи, покрытые густым слоем блестящей копоти. Над огнем кипело варево: капли с шипением скатывались по стенкам подвешенного котла. Мать разложила на дощатом столе липовые ложки, налила ухи в большую глиняную мису.

Сестра подала каравай. Оправдывалась, пряча руки под передник.

– Не взыщи, братец.

Мать, будто невзначай, подвинула нож Ставру – старый, зазубренный, отцовский. Ставр вспомнил, как отец брал нож, чтобы бережно пластать хлеб. Кому теперь раздавать ломти?

– Что ж ты, сынок? – тихо спросила Малуша.

Пересиливая себя, Ставр стал отрезать ломти, отдавал матери и сестре. Хлеб крошился. Муки житной, было заметно, почти не было в каравае, из ржаных покребышей на углях пекли. Больше толченая кора да лебеда. Едва началась осень, вот-вот отшумело жниво, а у семьи нет в достатке хлеба. Ставр подумал, каково станет матери с сестрой зимой? Нет муки – придется кормиться сушеной рыбой, кореньями, толченой в прах лебедой, собранной Снежаной на межах боярских полей.

Перед ужином истово вознесли хвалу Дажьбогу и Стрибогу, Яриле да Макоши. Вторили Ставру Малуша и Снежана, старательно повторяя заученное моление – память хранила с малых лет.

Похлебав ушицы и закусив хлебцем из лебеды, у дымного очага говорили долго. Мать таила скорбь и бодрилась, спрашивала сына о боярском дворе, о том, как живет дворня под рукой сильного хозяина Радомера. Сытно ли? Спокойно? Ставр отвечал, как мог. Говорить Малуше было трудно, но она держалась, стараясь не выказать перед сыном слабости. Не нужно бы видеть ему ее немощи, да как скрыть?

Поникшая Малуша всё гладила загорелую ладонь сына, ставшую от трудной работы темной, как корень, твердой, как камень. О чем она думала в эти минуты у домашнего дымного очага? О лучшей поре ее жизни, когда Лада подарила ей любовь и вместе с ней здорового первенца-сына? О веселом лесе и напевном жужжании золотых пчел, которые жили в колодах, что вытесывал топором из липовых обрубков муж Боян?

Ставр торопился выговориться. Рассказывал обо всем, что привелось ему услышать за последние летние месяцы, что провел на боярском подворье вдали от родного дома. О том, как возвращались из далекого похода на греков и болгар воины княгини Предславы, пожелавшие присоединиться к дружинам киевского князя Святослава. О том, как охотился на вепрей молодой князь Тур. Его привечал на своем подворье боярин Радомер, гордившийся вниманием и доверием могучих властителей и тем, чем одаривали его полоцкие князья. О том, как боярский отпрыск, его молочный брат и ровесник Доман охотился с ним в лесах у Воловьего озера. Как привиделось страшное. Дикий зверь утащил в чащу оленя да пропал. А когда охотники попытались настигнуть зверя, то вместо звериных следов нашли отпечатки человечьих ног.

– Неужто оборотень, матушка? Настоящий, дух лесной.

– Померещилось, стало быть, твоему Доману. Да и Онфим блаженный. Всё меды даровые, боярские. Лишку хватили перед охотничьей забавой. Твой отец много зверья видал, но оборотней никогда не поминал, – твердо сказала Малуша.

– Пусть Перун поразит меня своей стрелой огненной, – поклялся Ставр, – если солгал. Не вру, матушка, верь мне. Так и сказывали на торжище – оборотень в лесах завелся. Хазарин какой-то, чья душа никак не успокоится. Не принимают ее боги в чертоги свои, на небеса. Боярин Радомер по всему Полоцку велел огласить, что даст три меры серебра тому, кто добудет хазарского оборотня. И жрец Светозар благословил обещание его при всех мужах славных.

Сестрица Снежана испуганно посмотрела на мать.

– Верно, не обошлось без козней Чернобога, – сказала Малуша. – Но чаще нечистые людишки воду мутят. Об этом подумай, Ставрушка.

– Хорошо, матушка, – согласился Ставр, – А об отце… Не беспокойся. Найду злодеев. Отомщу.

Дрогнула, сильным кашлем зашлась Малуша. Встрепенулась Снежана, захлопотала, налила из плошки.

– Испей, матушка, отвару. Полегчает. Свежо нынче ночью, осень хоть и теплая да всё ж с реки сыростью тянет.

Малуша отхлебнула из ковша целебный, настоянный на полевых и лесных травах отвар. Откинулась на лавке. Взгляд ее блуждал, она хотела что-то сказать, но только немо шевелила губами, будто боги враз лишили жену погибшего Бояна дара речи.

– А что княгиня наша, Ставрушка. Как Предслава обретается? Внучка её Рогнеда, говорят, совсем девица на выданье? Расскажи, братец, что знаешь, не томи, – спрашивала Снежана, подкладывая щепы в очаг.

Ставр припоминал в угоду сестре новые и новые подробности из того, что слышал в палатах боярина Радомера. Рогволод, дескать, обещал по прибытии из земель данников-ливов привезти в Полоцк дочь свою Рогнеду. Дружинники, слышал Ставр, славили ее красоту. Пригожая, но совсем еще юная дева Рогнеда. Как цвет лазоревый, говорят, расцветает.

Снежана ловила каждое слово брата, боясь прервать неловким шорохом. Так зачарованно внимала она подчас перехожим сказителям, вещавшим былины, повести о заморской далекой жизни, недоступной и неведомой, но таинственной и важной. Гора, на которой жили полоцкие князья, возвышалась в поприще от избушки, над слиянием Полоты с Двиной. Но как же далеко отстояла княжеские терема от ветхого жилья семьи погибшего бортника. И жизнь там была другая, чуждая…

– Матушка, да слышишь ли ты меня? – Ставр заметил, что Малуша почти не слушает его, отрешенно глядит в очаг. Закаменела. Одинокая слезинка замерла на ее щеке. Глаза пустые, скорбные.

– Матушка, что с тобой? – Ставр упал на колени перед матерью, поцеловал ее натруженные, сухие руки.

– Беда, сынок, беда вновь пришла, – шептала Малуша, – гнев богов преследует нас. За что?

Опустив плечи, то и дело сбиваясь, обрывая фразы, Малуша забормотала о своем, наболевшем. Как явился на подворье человек, космат и с виду черен, будто только что выбрался из нутра землицы родимой. Хрипел страшно, зверино. Ставр слышал прежде этот рассказ, мать часто повторяла его. Вот и теперь не говорила Малуша – бредила, предаваясь мучительным видениям…

И вот уже Ставру явственно слышался хриплый голос черного коваля, явившегося нежданно в семью Бояна.

– Кузнец я, Дубцом кличут. Аль запамятовала меня, старуха?

Малуша доверчиво глядела на хмурого и страшного вестника.

– Запамятовала. Прости, кузнец.

Без лишних слов, рывком развернул перед ней холстину.

– Твоё?

Котомка! Малуша сразу узнала вещь, которая принадлежала Бояну. Птицу с простертыми крылами она сама вышила на охотничьей суме, желая порадовать мужа. Боян любил рукодельство жены-мастерицы и просил украшать рубаху ли, шапку, рушник.

– Моё, – тихо ответила Малуша. – Откуда это у тебя, кузнец?

Дубец умолк. Он мял в узловатых кулаках котомку, будто не из холстины она была сотворена, а из невыделанной и неподатливой кожи, которую следовало хорошо размягчить.

Слёзы сами покатились по лицу Малуши. Женщина с трудом понимала, что говорит ей кузнец. А он тряс её за плечо и всё спрашивал:

– Это ведь Бояна твоего? Что, баба, не молчи…

Она не слышала коваля. Оцепенение, стиснувшее ее, превратилось тогда в сон, будто земля провалилась. Малуша впала в забытьё. Страшное виделось. Будто её Боян бежит от кого-то лохматого, рыкающего, сверкающие зубья торчат из мохнатых лапищ. Муж спотыкается, падает, поднимается, бежит и снова валится в мох. И тут на него набрасываются страшные звери с длинной клокастой шерстью. Один зверь отбежал в сторону, держа в пасти оторванную руку, другой терзает зубами горло Бояна. Кровь, кровь…

Сквозь сон Малуша услышала голос сына:

– Мама, очнись! Прошу, восстань, во имя богов пресветлых…

Малуша открыла глаза, над ней склонялись дети – Ставр и Снежана. Где была ее душа в тот миг? Может, думал Ставр, на небесной тропе среди облаков, что вела к предкам, веселившимся в зеленых кущах Сварога. Она видела места вечного счастья, где нет голода и хлада? Малуша тряслась, цепляясь за доски полатей. Видения недавнего прошлого не отпускали ее, заставляли шептать о том, что говорил ей страшный вестник.

– Недалёко от Воловьего озера это было, да… нашёл там котомку, – бормотал Дубец, – А ещё, ты веришь, следы там я видел диковинные, не наши лапотные. Пошёл я, было по ним, а они раз, да и кончились… человечьи следы, а вместо них звериные…

Прошлое и настоящее мешались в замутненном сознании Малуши. Грезила тяжко. Снежана поила отваром, хлопотала у очага. Малуша понемногу приходила в себя. Взор светлел. Ставр наконец увидел, как мать мягко отстранила от себя сына, вновь улыбнулась тихо.

– Прости, сынок, грезится миг тот… Лада напоминает о Бояне, посылает сны наяву… Нет сладу…

– Успокойся, матушка, выпей отвар, я с тобой, рядом…

Малуша отпила из чаши, щипала крошки от краюхи, но не ела. Думала, глядя в мерцавший, исходивший горьким чадом огонь: