У нас уже утро - Александр Чаковский

Входит помощник и докладывает, что товарищ Астахов, рекомендованный в секретари Курильского райкома партии, утром уходит в море с оказией.

Русанов просит пригласить к нему товарища Астахова.

В ночной тишине помощник слышит из-за тонкой фанерной перегородки голос секретаря обкома.

– Послушай, – говорит Русанов, – ты приедешь на остров, где очень мало советских людей. Там есть только небольшая группа наших рыбаков. Остальное население – японцы. Мы их репатриируем, возвращаем на родину. Постепенно к вам будут прибывать советские люди. С каждым месяцем всё больше и больше. Учти, что секретарь райкома на Курилах – это не то, что секретарь райкома где-нибудь в Рязанской области. Специфика! И тем не менее ты будешь обязан делать всё то, что делают рязанцы, москвичи, киевляне… И ещё очень многое сверх того. Ты должен будешь сплотить, закалить ту группу людей, которая там уже имеется. Создать из неё ядро, партийный и советский центр, вокруг которого будут группироваться новые люди, приезжающие на остров. Ты должен проявить бдительность, во сто крат большую, чем на материке, – не надо тебе объяснять почему. Когда тебе будет трудно, ты не сможешь прийти в обком посоветоваться: мы далеко. Впереди тебя будет только Тихий океан, позади Охотское море, а рядом с тобой будет чужая страна, недавний враг… Ты должен будешь уметь советоваться с нами на расстоянии.

– Радио?

– И радио тоже. Но дело не только в средствах связи. Дело в уменье, в способности даже на расстоянии ощущать волю страны. Слушай, друже, на твою долю выпадает большое счастье…

…Совсем уже ночь… Из кабинета Русанова выходит будущий курильский секретарь, молодой парень в военном кителе. Он проходит мимо помощника Русанова, торопливый, озабоченный… Через час-другой он уйдёт в бурное Охотское море.

А секретарь обкома всё сидит за своим столом…

Да, день сегодня выдался нелёгкий.

Едва Русанов приехал из порта, ему доложили, что на одном из участков загорелся лес. Одновременно принесли радиограмму: Петропавловск-на-Камчатке просит установить, не заходил ли в один из сахалинских портов китобоец, – от него уже вторые сутки нет никаких известий. Затем пришла вторая радиограмма – в Татарском проливе появились косяки сельди. Это был несезонный ход, обычно сельдь идёт весной. Русанов запросил метеосводку. Ожидался шторм. Это значило, что буря разбросает сети и невода и назавтра весь берег будет покрыт мёртвой рыбой. Русанов вызвал своего заместителя по рыбной промышленности: надо было успеть захватить сельдь до шторма. Через час с метеостанции принесли «штормовое предупреждение». Ещё через час его отменили. Потом сообщили, что сила ветра не превышает пяти баллов, – это ещё не шторм, сельдь выдержит…

Секретарь по пропаганде принёс план работы первых политшкол. Обсудив его, занялись проектом организации районной печати. Затем знакомились со сводкой суточной добычи нефти: на том же уровне, что вчера. Спасательная экспедиция, вышедшая вчера в море на поиски рыбаков, которых унесло ветром, радировала: «Всех нашли, возвращаемся домой». С материка приехал лектор по международному положению. Русанов больше часа беседовал с ним. Позвонил по телефону руководитель географической экспедиции дальневосточной базы Академии наук. Прибыли новые люди: Доронин, Астахов…

Григорий Петрович Русанов приехал на Сахалин в конце тридцатых годов. До этого работал на строительстве Комсомольска-на-Амуре, куда был направлен из Хабаровска по партийной мобилизации. Когда он приехал, на берегу реки не было ничего, даже брезентовых шатров, – их доставили на том самом пароходе, который привёз Русанова. Начав свою работу на амурском берегу в качестве рядового строителя, он окончил её в должности председателя горсовета.

На Сахалин Русанов приехал в те дни, когда остров ещё делила на две части граница – пятидесятая параллель, широкая просека, прорубленная в тайге. Областной центр Северного Сахалина находился тогда в Александровске – городе, расположенном на возвышенном плато, в двух километрах от Татарского пролива.

Первое же знакомство с областью поразило Русанова. Он узнал, что ещё в 1925 году, когда Северный Сахалин после пяти лет японской оккупации был возвращён нашей стране, он представлял собою безлюдный, опустошённый, лишённый всякой промышленности край. Население острова не превышало десяти тысяч человек. На одну треть оно состояло из гиляков, тунгусов, орочёнов. Их быт на тысячелетия отстал от быта народностей СССР.

За десять лет северная часть острова превратилась в цветущую область. Нефть, уголь, рыба, лес добывались теперь с помощью передовой техники. Тысячи коммунистов и комсомольцев, приехавших в тайгу, крушили угольные пласты, покоряли море, строили железные дороги, бурили землю…

В первые же недели своего пребывания на Сахалине Русанов объездил северную часть острова вдоль и поперёк. Богатства острова, широкие возможности их освоения захватили Русанова. Он полюбил Сахалин, как раньше любил Комсомольск.

Русанов умел строить города, но теперь ему надо было научиться добывать уголь, нефть, золото, серебро, ловить рыбу, заготавливать лес. И самое главное – нужно было привить людям, съезжавшимся сюда со всех концов страны, сознание великой ответственности за всё, что находилось у них за спиной… Они были на самом краю света, на самом краю советской земли, лицом к лицу с чуждым, враждебным миром. Позади лежала родная страна, и люди должны были помнить об этом днём и ночью.

Русанов не переставал заботиться о воспитании кадров, об их боевой закалке. Он выписывал с материка лучших лекторов, выезжал в Москву и сам отбирал на Сахалин пропагандистов. Так прошёл год. Но мало-помалу Русановым все более овладевало чувство неудовлетворённости. Когда Русанов только что приехал на Сахалин, он не думал о том, что находится там, за широкой таёжной просекой. Карта его области заканчивалась на пятидесятой параллели. Здесь кончался Советский Союз и начинался другой, чужой мир. Русанов представлял себе этот мир по японским концессиям, которые в те годы ещё существовали на Северном Сахалине.

Но чем глубже вникал он в жизнь своей области, тем больше убеждался, что пятидесятая параллель режет живое тело острова, что Сахалин – это единое целое, что проблема его освоения может быть по-настоящему решена лишь в масштабе всего острова.

Нефть была на севере, а уголь залегал на юге, проблему транспорта проще было бы решать, исходя из общего хозяйства острова. Изучение тех путей, по которым рыба идёт вдоль берегов Сахалина, также было бы гораздо проще, если бы остров был полностью советским.

Именно советским! Русанов знал, что японцы хищнически ведут хозяйство Южного Сахалина, нимало не заботятся ни о его будущем, ни о судьбах тех поколений людей, которым предстоит жить и трудиться на этой земле.

Он собрал целую библиотеку об освоении русскими Дальнего Востока, знал наизусть маршрут казачьего старшины Пояркова, впервые в XVII веке вышедшего из устья Амура в море и привёзшего в Якутск описание Сахалина. По нескольку раз перечитывал отчёты о походах русского лейтенанта Шельринга, который некогда на дубль-шлюпке «Надежда» прошёл вдоль восточного берега Сахалина, офицеров Хвостова и Давыдова, поднявших в 1806 году русский флаг на Южном Сахалине…

Русанов был убеждён, что разделение острова является глубочайшей исторической несправедливостью. Русские открыли этот остров, русские осваивали его, расплачиваясь за это своими жизнями. Но бездарное царское правительство не смогло закрепить Сахалин за русским народом.

Выступая на митинге, посвящённом открытию новой буровой в Охе, Русанов сказал об этом. Его предупредили с материка: отношения с Японией были напряжёнными, не следовало давать врагу повод для провокаций.

Он безоговорочно принял это предупреждение, но сердцем ощущал свою правоту. Тогда ему не было ещё сорока лет, и он дал себе слово, что не уедет с Сахалина раньше, чем советские люди превратят его в цветущий край, в остров счастья, каким он видел его в своих мечтах.

Началась война…

Русанов напряжённо следил за тем, что происходило за пятидесятой параллелью. Долгие часы он проводил на заставах, беседуя с пограничниками. Как японцы? Не концентрируют ли силы? Нет ли фактов, говорящих о возможности нападения? Большей частью ему рассказывали то, что он знал и у себя, в Александровске. Японцы «шевелятся», «прощупывают», редкий день проходит без инцидентов.

Русанов проводил ночи в тайге, близ знаменитой просеки. Морской ветер доносил глухое ворчание танков. В чёрном небе гудели самолёты. Где-то далеко-далеко вспыхивали ракеты. Он знал, что в случае нападения сахалинцам придётся принять на себя первый удар врага. Но это не пугало его, потому что он знал своих людей.

Когда Советский Союз объявил войну Японии, все силы были брошены на помощь армии. Отряды сахалинских строителей вместе с армейскими сапёрами прорубали в тайге просеки для танков и пушек, прокладывали горные тропы… Южный Сахалин был освобождён в течение нескольких дней. Русанов часами слушал рассказы людей, побывавших за пятидесятой параллелью, и мечтал о том дне, когда окончится война и остров превратится в одно хозяйственное целое.