У нас уже утро - Александр Чаковский

Александр Чаковский

У нас уже утро

…Оба флага -

Как два пограничных солдата:

Флаг восхода стоит против флага заката.

И на красном -

Рассвета багряные краски,

А на пёстром -

Вчерашние тени Аляски.

На склоне невысокой, покрытой зелёным лесом сопки стоит человек.

Он среднего роста, у него светлые, чуть вьющиеся жёсткие волосы. На нём брезентовый с откинутым капюшоном плащ, надетый поверх ватника, и высокие резиновые сапоги, облепленные рыбьей чешуёй.

Человек пристально всматривается в море…

Здесь, между берегом и волнорезом, поднимающимся на метр из воды, море совсем спокойное, будто тихий пруд где-нибудь под Рязанью или Орлом.

За волнорезом оно чуть рябоватое, точно поверхность необработанной кожи. Мелкие, тихие волны набегают друг на друга совсем так, как где-нибудь на Волге или на Дону, когда дует лёгкий ветерок.

Человек напряжённо вглядывается в море. Цвет воды меняется у него на глазах. Из чёрной она превращается в серую, потом в голубоватую. Это слабые отблески розовеющего над сопками неба. Там, за сопками, будто разгорается огромный костёр.

Сейчас взойдёт солнце…

На рейде неподвижно стоит пароход. Не шелохнутся суда, столпившиеся в «ковше». Да и тот катерок, что удаляется от берега, мирно бороздит гладкую морскую поверхность.

Пройдёт день, а к ночи подует лёгкий неслышный ветер, будет фосфоресцировать тёмная морская вода, широкой молочной рекой пройдёт косяк сельди, а может быть, и акула выбросит из глубин своё длинное, двухметровое чёрное тело…

Рыбаки спокойно проведут лов, и ветер не порвёт сеть, не заест лебёдка, не захлебнётся заливаемый волнами мотор…

Но не часто бывает таким спокойным это суровое море. Пройдёт весна, промелькнёт сахалинское лето – и всё изменится вокруг.

Станет звонкой и жёсткой земля, багровым цветом зацветёт тайга, почернеют сопки, с материка подует холодный ветер, и грозно зашумит море…

Тогда даже здесь, в «ковше», будут метаться из стороны в сторону катера и кунгасы, а там, за каменной стеной волнореза, с грохотом и шипением станут лезть одна на другую гигантские волны. Тогда уж не видно будет ни горизонта, ни восхода солнца, ни неба – все сольётся в непроницаемый кипящий и холодный мрак.

И всё-таки рыбаки выйдут в море и будут тралить морские глубины…

А потом наступит зима, завоет ветер, заметёт позёмка, глубокий снежный покров ляжет на землю, и только вечнозелёный лес будет напоминать о лете.

Линия волнореза погрузится в море, бушующая вода хлынет на берег, и её холодные брызги тут же превратятся в лёд. Все кругом – берег и рыбацкий пирс – покроется толстой ледяной коркой.

Но рыбаки всё-таки пойдут в море. Поспорив с диспетчером, который будет грозить им штормовой погодой, они уйдут в эту воющую, кромешную тьму.

Им придётся трудно, очень трудно.

Оледенеют борта судов и палубы, сеть будет примерзать к пальцам, может быть, откажет мотор, и волны станут бросать беспомощное судно с гребня на гребень…

И всё-таки рыбаки вернутся с уловом и выгрузят его на оледенелый, звонкий пирс, и девушки-отцепщицы красными, негнущимися пальцами будут отцеплять запутавшуюся в сетях уснувшую рыбу.

Но сейчас весна. Сегодня все вокруг тихо. Спокойно море. Стоящий на рейде пароход протяжно гудит и медленно направляется на юг. Две сильные струи, расходящиеся у него за кормой, видны отсюда, с сопки.

Человек, стоящий на склоне сопки, смотрит, как пароход постепенно становится всё меньше и меньше и наконец только чёрная точка едва виднеется на горизонте.

Человек молчит, никто не знает, о чём он сейчас думает. Но если бы можно было слушать мысли, вот что мы услышали бы:

– Друзья мои, дорогие советские люди! Приезжайте к нам на Южный Сахалин…

Я честно предупреждаю вас: не обольщайтесь тем, что он называется Южным. Сахалин – не Сочи, не Ялта и не Одесса.

Говорят, что у нас нет климата, а есть только дурная погода.

Это не совсем верно. На Сахалине, который вдвое больше Греции и в полтора раза – Дании, что ни район, то свой климат.

У нас не «юг», конечно.

Правда, здесь кое-где растёт бамбук, но зато зимой вьюжно и холодно, а осенью и весной дождливо и туманно. Когда вы пойдёте к нам Японским или Охотским морем, вас, может быть, основательно потреплет. Впервые увидев с борта парохода нашу землю, вы, может быть, испугаетесь её сурового вида. Сойдя с парохода, вы, вероятно, сразу подумаете о многих тысячах километров, отделяющих Сахалин от Центральной России. Не бойтесь всего этого, дорогие друзья! Не бойтесь моря, оно страшно только трусу. Не бойтесь суровой земли, она только с виду такая. Не бойтесь расстояния: родина для советского человека везде, где есть Советская власть.

Здесь, на истерзанной японскими захватчиками русской земле, вы будете строить новую, советскую жизнь. Если вы умеете и любите работать, ручаюсь, дел у вас будет по горло. Вы сможете добыть на Сахалине миллионы тонн нефти. Вы загрузите сахалинским углём десятки тысяч эшелонов. Вы положите на прилавки тамбовского или пензенского магазина великолепную дальневосточную рыбу. Вы снабдите все советские типографии нашей бумагой…

Может быть, вам покажется, что этого мало? Но я перечислил ещё далеко не все…

Вы сумеете вырастить плоды, которых здесь никогда не видели. Вы заставите нашу землю родить хлеб. Вы будете добывать здесь торф, ртуть, золото, медь; вы превратите наш остров в остров счастья.

Если непокорённые горы, девственные леса, нетронутые земные недра, суровое море будят в вас дух творчества, созидания, заставляют сильнее биться ваши сердца – тогда к нам, к нам!

Вы увидите китов, гигантских крабов, осьминогов, сплюснутую тысячами тонн воды камбалу, морских львов и ещё очень многое, чего вы никогда не видели…

Уходя чуть свет в море, вы будете любоваться солнцем, подымающимся из розовеющей воды, и вернётесь с чудесным грузом серебристых трепещущих рыб.

Вы будете врубаться в вечнозелёные леса, разведывать недра, пробираться в зарослях бамбука, штурмовать горы… Вы будете воздвигать новые советские города!

За вашей спиной и перед вашими глазами раскинутся самые суровые моря на земном шаре. Вы увидите Курильские острова – тысячекилометровую горную цепь, которая тянется от Камчатки до берегов Японии.

И самое главное, в вашем сердце будет жить сознание, что здесь форпост советской державы, что под вашими ногами край родной земли, а впереди только океан, отделяющий родину от чужого материка.

День рождается у нас, мы раньше всех советских людей начинаем свою каждодневную трудовую жизнь.

Нам очень нужны люди, честные, смелые советские люди – созидатели.

Тот, кто честен, кто любит труд и умеет трудиться, будет дорогим гостем на нашей земле…

…Из-за сопок поднимается солнце. Оно как будто выплыло из воды – до того чист и светел его ослепительный диск…

Человек поворачивается навстречу солнцу, и на лицо его мягко ложатся косые лучи.

Начинается утро.

ГЛАВА I

Большой, серый, с высокими, слегка тронутыми ржавчиной бортами пароход «Анадырь» готовился к отходу.

Грузы лежали на мокром от дождя каменном пирсе. Их поднимали на борт лебёдками. Время от времени несколько ящиков, или мотоцикл, или сеялка отделялись от остальных грузов, ползли по пирсу и под зычный выкрик «вира!» взмывали в воздух.

Грузились моторы, локомобили, бочки, мешки, тракторы, велосипеды, обеденные столы, стулья, кровати. Подхваченный толстыми тросами, поднялся высоко над пирсом маленький фикус.

Потом началась посадка. Доронин продвигался к трапу. Он шёл медленно, со всех сторон стиснутый людьми, одетыми в коробящиеся плащи из толстого брезента, в ватники, в солдатские шинели. Люди несли чемоданы, деревянные ящики, рюкзаки или туго набитые мешки, из которых выглядывали обёрнутые холстиной пилы и топоры.

«Анадырь» обслуживал грузовую линию Владивосток – Сахалин. Пассажирский пароход отправлялся через три дня. Но люди не хотели терять времени и, пренебрегая удобствами, настойчиво стремились уехать поскорее.

Темнело. Моросил дождь. У трапа стояли два пограничника в серых плащах с надвинутыми капюшонами. Из-под капюшонов выглядывали зелёные околыши фуражек и лакированные козырьки, покрытые мутными капельками дождя.

Поравнявшись с пограничниками, Доронин протянул им паспорт и пропуск. Один из солдат, молодой парень с подчёркнуто строгим выражением лица, внимательно просмотрел документы. Он прикрывал их рукой, чтобы не замочил дождь.

– Южный? – спросил пограничник; у него были белёсые брови и розовые щёки.

– Южный, – ответил Доронин.

– Проходите, товарищ.

Держась за верёвочные поручни и скользя по мокрому трапу, Доронин стал медленно подниматься на борт парохода. Прежде чем шагнуть на палубу, он оглянулся. Там, внизу, по-прежнему двигались люди. Сквозь толпу, оглушительно сигналя, пробирался автокар. С полуторки сбрасывали привезённую в бумажных пакетах почту. Всё это был уже другой, оставшийся позади мир.