Яд твоего поцелуя (СИ) - Диана Фад

не ел этого, особенно копчёной рыбы и оленя, а капуста у бабы Лены хрустящая, кисло-сладкая, язык проглотить можно.

Закусываем, выпиваем. Ибрагим новости выспрашивает, что в мире происходит. У них есть в доме телевизор, но смотрят его нечасто. То сигнала нет, то топливо для генератора экономят. С этим здесь проблема.

— Порадовал стариков, гости у нас тут редко бывают, — слюнявит почти беззубым ртом шоколад, что я принёс с собой. Сладкое здесь дефицит, а Ибрагим, как и Афанасий, его любит.

— Да, дело у меня здесь, — начинаю я, а старик хмурится. Знает, что если не в отпуск, то просто так я не заявлюсь на ночь глядя.

— Рассказывай, — коротко произносит Ибрагим.

— Чужие были у вас в деревне?

— Это смотря какие тебя интересуют, — хитро прищуривается старик. — Те, что сахаром и конфетами торговали или мех приходили покупать по осени?

— Те, что вопросы ненужные задавали, — смотрю на Ибрагима, и тот всё понимает.

Жует свои губы, думу думает. Торопить его нельзя, народ тут медлительный, привык всё делать не спеша. Что рыбу ловить, что охотиться, ко всему подход нужен, а торопливость только мешает.

— Да были одни, снег уже лёг. На снегоходах приехали, бабкам нашим подарков надавали, те и давай языком чесать. Только впустую всё, — рассказывает старик.

— Что спрашивали? — нарезаю на тонкие слайсы копчёную оленину, отправляю в рот. Вкусно, дымком чуть отдаёт.

— Интересовались женщиной, что пропала тут осенью.

— А нашли её?

— Эти не найдут, — ухмыляется Ибрагим.

— А была она?

— Может и была, — неохотно произносит старик, внимательно глядя на меня.

— Я ищу её, старик. Отец её ищет. Жива хоть она, скажи? Сам найду, ты же знаешь.

— Если и жива, то лучше бы ей помереть, — разливает в гранёные стаканы самогон и выпивает не чокаясь. — Не выжила она с такими травмами, так и скажи там кому нужно.

Глава 9

— Что ты знаешь, Ибрагим? — спрашиваю я с тревогой, а старик долго размышляет, прежде чем ответить.

— Дело темное, Илья, — наконец произносит он, а мне хочется пинка ему дать. Вот же

какой, ходит вокруг да около. Пока до сути дойдет, вся терпелка кончится.

— Не тяни, Ибрагим. Ты же знаешь, что я не просто так интересуюсь этим.

— Вот именно. Влезешь туда, куда не следует, — ругается старик. — Кто тебе эта женщина? Мать, дочь, невеста? Её ведь многие ищут, а ты один по тайге шастаешь. Я понимаю, что ты здесь каждый куст знаешь, а они нет. Поэтому они не полезут вглубь. Опять же, шуметь будут. Не найдут ничего. Если у неё и был шанс, то его давно нет. И её нет.

— Говори.

— Ладно. Охотники рассказывали, что видели следы. Одежда женская была в крови, разорвана медведем. Да и как одежда — лоскуты одни. Медведь таскал её, видимо, не один день. Как думаешь, выжила ли твоя потеря после этого?

Ибрагим хмурится и молча разливает самогон. А мне не даёт покоя эта одежда. Жаль, что здесь нет связи, чтобы узнать у Георга, во что была одета Валерия в день её исчезновения.

— Медведь почуял кровь и пошёл за ней. У реки, где вода мелкая, постоянно там пара шальных ходит. Тогда как раз к зиме готовились, жирной рыбой наедались. Может и не голодный был мохнатый, но что таскал её — это правда. Если в берлогу не утащил, то бросил где-нибудь, ветками загреб. Не найдешь ты её, Илюшка. Медведь в спячку в конце ноября залёг, а до этого ходил, проверял свой трофей. Могла она выжить, вот скажи ты мне, могла? — горячится Ибрагим.

Спиртное развязывает ему язык, и он уже не замолкает. Я больше его слушаю, всё об охоте да рыбе этой.

— Если бы с собаками тогда искали, то нашли бы, — выдаёт Ибрагим. — Медведь к себе утащил, но не голодный он, рыбы хватает. А куда потом дел, кто же знает.

— А почему не искали с собаками? Остались ещё обученные на стойбище? — интересуюсь я.

— Да кого там! Две калеки, не собаки. Всё нынешняя власть по миру пустила, ничего не осталось. Ты вот там, в своей Москве, пошёл бы и сказал, что у нас здесь творится. Пошёл бы?

Ещё какое-то время спорю с Ибрагимом, затем волоку его на себе в дом. Сдаёт старик, да и пить не умеет. Для него спиртное — табу, с двух рюмок уходит. Баба Лена не ругает, помогает уложить мужа в кровать, валенки с голых ног сдергивает.

— Я тебе постелила, как всегда, — указывает мне на небольшую комнатку, что одной стеной к большой печи примыкает.

Благодарю и валюсь на топчан, накрываюсь шкурой и вырубаюсь почти сразу. И снятся мне эти медведи, чтоб их. Пляски какие-то, хороводы водят вокруг снеговика. Дурь полная. Приснится же такое.

Утром просыпаюсь от запаха блинов. Задница горит от печки. Баба Лена раскочегарила так, что я весь взмок в своей комнатушке. Встаю и бегу в баню, которая ещё не совсем остыла. Умываюсь, трогаю щетину на щеках, не до бритья сейчас. Да и не перед кем мне тут красоваться.

Ибрагим уже сидит за столом, хмуро смотрит на жену, что выкладывает на тарелку румяные блины.

— Доброго всем, — сажусь рядом со стариком, принимаю большую кружку чая от бабы Лены. — Сто лет блинов не ел.

— Вот и кушай, — улыбается она, пододвигая ко мне сметану и варенье.

— Я сегодня уйду, — сообщаю старикам, а они переглядываются.

— И куда пойдешь? — мрачнеет Ибрагим. — Ты бы шёл обратно, Илюшка. Я тебе вчера всё сказал.

— Помню, но у меня задание, дед.

— Не нужно тебе туда соваться, в это твоё задание.

— Живы будем — не помрем, да, баб Лен?

Провожать выходят оба. Стоят на крыльце. Баба Лена кутается в шаль, Ибрагим накинул свой залатанный тулуп.

— Ты на обратном пути заходи, — кричит мне старик. — Когда возвращаться будешь.

— А меня и не было у вас, — весело отвечаю ему, и тот понимающе кивает.

Выхожу так же через заднюю калитку, минуя засыпанный снегом сад. До хижины Афанасия мне три дня пути. На ночлег остановлюсь в рыбацкой деревне. Там у меня тоже знакомые есть. Но расспрашивать уже не буду. Незачем привлекать к себе внимания. Со слов Ибрагима я понял, что Валерию вряд ли нашли, да и не найдут уже, скорее всего, но с Афанасием поговорить нужно. Мне бы Георгу отзвониться, а для этого нужно выше забраться, вот перед рекой и найду, откуда связаться. Не нравится мне вся эта история, мутная какая-то. Если Быстрицкий