Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

Елизавете Гилельс, Михаилу Фихтенгольду, Марине Козолуповой, Борису Гольдштейну и другим, и во многом способствовали их победам на международных конкурсах, позволив прославиться на весь мир. Роман Васильевич не смог пережить потерю своего детища и скончался 29 января 1918 года в своем имении Новое за несколько месяцев до его экспроприации местными Советами. Похоронен он был на кладбище Алексеевского монастыря в Москве. Этого кладбища, как и кладбища Покровского монастыря, где были похоронены другие мои предки, сейчас не существует.

Александр Васильевич Живаго – врач, путешественник, египтолог.

Младший брат Романа Васильевича Живаго Александр не был моим прямым предком. Так же как и знаменитый педиатр, родной брат отца моей бабушки по материнской линии, Нил Федорович Филатов, он приходился мне двоюродным пращуром. Я решил написать про него, так как это был уникальный по своим разносторонним интересам человек. Он оставил после себя чрезвычайно интересное литературное наследие – книгу воспоминаний и дневники, которые он начал вести в детстве и продолжал до самой своей смерти. Подлинник «Воспоминаний» А.В. Живаго хранится в архиве Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, а большая часть дневников – в Театральном музее А.А. Бахрушина в Москве. «Воспоминания» А.В. Живаго дают представления не только о жизни обеспеченной московской семьи, ее обычаях и привычках, но и о самой Москве XIX века, навсегда ушедшей в прошлое и исчезнувшей из памяти моих современников.

Во вступительной статье к воспоминаниям А.В.Живаго, изданным (к сожалению в сокращенном варианте) его потомками Николаем Живаго и Петром Горшуновым в 1998 году к столетию Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, их редактор Вадим Гельман пишет, что Александр Васильевич Живаго по праву занимает важное место в ряду деятелей отечественной культуры. «Благодаря тому, что сохранился его личный архив, есть возможность проследить, с одной стороны уникальную, а с другой – трагически типичную судьбу русского интеллигента и творческой личности в переломный период истории страны, уцелевшего в вихре войн, революций, при большевистском режиме».

Александр Васильевич родился, – как он сам указал в своих воспоминаниях, – «Августа 28-го 1860 года…» в доме своего двоюродного дедушки Сергея Афанасьевича Живаго, где в то время жила семья его отца Василия Ивановича. «Впечатлений от доброго старого времени, даже до 10-летнего возраста, у меня немало. Большим буяном рос я, плохо слушался родителей, …а потом и добрейшую первую нашу гувернантку Екатерину Алексеевну Заборовскую. Некрасивая, далеко не молодая уже в то время, старая дева, она умела занимать брата Романа и меня. Институтка, сравнительно недурно образованная, хорошо знавшая французский язык (отчаянно плохо было ее произношение); немало труда затратила она на то, чтобы усадить за книги и тетрадки своего любимчика Сашу, отчаянного баловника и непоседу».

Далее я привожу повествование Александра Живаго об их выходах в город в сопровождении гувернантки. Оно мне представляется удивительно «сочным» и показывает давно забытый моими современниками торговый центр Москвы 70-х годов позапрошлого столетия. «Ежедневные прогулки, всегда сопряженные с поручением купить то или другое и всегда с опаской растерять мальчуганов, совершались, собственно говоря, только в трех направлениях: на Тверскую, на Кузнецкий мост и в Город (Гостиный двор). На Тверскую ходили большей частью в колониальный магазин Андреева, где так приятно пахло всякой снедью. Мятный пряник, десяток орехов или несколько черносливин, сунутые нам в руки, давали возможность «Киксевне» приценяться и отдавать распоряжения по доставке на дом тех или иных товаров, развозимых по Москве чудными битюгами разных мастей. Смотреть ездили этих могучих, чисто русских лошадей, стоявших в своих нарядных сбруях у крыльца магазина под гостиницей «Дрезден»… Большое удовольствие доставляли мне прогулки на Кузнецкий мост и особенно посещение книжного магазина Маврикия Вольфа, только что открытого тогда отделения его петербургской фирмы; большой по тому времени магазин помещался на левой стороне Кузнецкого моста в том доме, где теперь английский магазин Шанкс. Заходили в магазин Ревеля, бойко торговавшего дамскими материями, в большой магазин "Русские изделия" в доме князя Гагарина, полный модниц, заезжавших туда за всевозможным товаром, а частью ради интересных встреч и свиданий. Заглядывали, но не часто, за пирожками или конфетками в старенькую кондитерскую Трамбле, бывшую Педотти… Холодные мраморные львы, стоявшие у подъезда магазина Саг-Галли, задерживали на минутку – надо было снимать забравшихся на них всадников. Не оторвет нас бедная Екатерина Алексеевна от окон эстампного магазина Дойяпо, помещавшегося в старом доме на месте нынешнего пассажа Джамгарова.

Оживление на Кузнецком мосту в те времена было большое, того и гляди попадешь под раскормленных лошадей, запряженных в кареты и коляски с рыластыми, толстобрюхими кучерами, хваставшимися своими конями, разноцветными, угластыми бархатными шапками и зычными голосами. В восторг всех приводила серая пара с горячей пристяжкой усатого полицмейстера Огарева. Говорили, что квартальные тайно платили кучеру его солидную мзду за то, чтобы он уже издали оповещал постовых служителей о проезде предержащей власти. Ну, и надсаживался, оповещая, чернобородый гигант…

Наибольшее же удовольствие доставляли нам весьма частые прогулки в «город», в старые торговые ряды, Не забудешь ни Ножовой Линии, ни узеньких, резко пахучих, каждый на свой лад, рядов, часто битком набитых покупателями… "Иголки, нитки, булавки, атлас, канифас, козловые, прюнелевые ботинки", "к нам пожалуйте, у нас покупали", – все эти выкрики так и неслись в уши. Зазывалы старались один перед другим, горланили, не жалея глоток, а иногда заворачивали без церемоний в свои лавки салопниц и особенно нерешительных провинциалов. Курились … какие-то ароматические бумажки, сновали пирожники и блинщики, носились, пролезая часто между ног, толпы мальчишек, за которыми нередко гонялись молодые приказчики. Шумно, забавно, благоуханно.

Побывав в "Никольском Глаголе", в писчебумажном магазине Жукова, где закупались тетради, грифельные доски и гусиные перья в разноцветных пеналах или примерив сапожки с красной сафьяновой оторочкой у Королева в Ножовой Линии, мы, вечно обуреваемые аппетитом, начиная клянчить и ныть, уже упрашивали наставницу зайти в приветливый и грязненький Сундучный Ряд, где в полутемном помещении за покрытыми пестрыми скатертями столиками можно было с удовольствием съесть парочку жареных пирожков или ветчины с горчицей, от которой глаза лезли на лоб, а то и белужки с красным уксусом. На свой счет часто угощала нас добрейшая Екатерина Алексеевна. На сие баловство денег ей не давалось.

Да и несколько лет спустя, уже гимназистами, забегали мы нередко в Сундучный Ряд и проедали свои пятаки. Любил я блины с луком с деревянных лотков, ломал на заклады пряники, проигрывая безбожно, пробовал сбитень, но не решался есть дули (моченые груши) с квасом из бочонка, так как видел, как освежали их разносчики, окропляя мочальной кистью водой из лужи, и никогда не мог решиться попробовать гречники, в надрезы которых из