Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

внесла какое-то оживление в их дом. Отец был доволен, поскольку в последние недели неплохо заработал на разгрузке бесчисленных грузов, поступавших на вокзал. Было занятие и для матери: в богатых домах принимали гостей, и ее отовсюду звали стирать, убирать, чистить и гладить одежду.

В сопровождении Тали она обошла павильоны, побывала в зверинце, осмотрела лестницу с каскадом пивных бочек. Радовалась и другим увеселениям, которых было достаточно. Однако крокодил — сенсация номер один — полностью разочаровал ее. Вид животного вызывал у девушки не страх, а отвращение.

В огромном чане, затянутом решеткой из толстой проволоки, из-под беспокойно колеблющейся маслянистой воды проглядывал черно-зеленый бугор, каменная глыба вроде тех, которыми мостят улицы. В закрытом вагоне стоял тяжелый, неприятный запах, и дамы торопились поднести к лицам надушенные носовые платки. Людьми, глазеющими на крокодила, очень скоро начало овладевать разочарование. Однако тут появился какой-то верзила в полосатом трико и, просовывая сквозь сетку что-то вроде копья, сдвинул с места каменный островок. Во все стороны, обрызгивая зрителей, полетели крупные капли, а из глубины чана показалась огромная лопата, время от времени разевающая пасть и пытающаяся перегрызть проволоку, отделявшую ее от людей.

Многие разразились испуганными криками и инстинктивно отступили от чана. Зловонная вода еще несколько минут колыхалась — когда по ней била хвостом рептилия, затем пасть животного исчезла где-то в глубине, успокоился и хвост, и все наконец пришло в норму. Глазеющие обрели голос, принялись комментировать испытание, через которое прошли. Одни с отвращением вытирали попавшие на одежду липкие капли, другие — выступивший на лбу холодный пот. Несколько шалунов мальчишек столпились вокруг здоровяка в полосатом трико.

— Дяденька, кольните его еще раз, — попросил один из них.

— А ну-ка брысь! Смотри, как бы тебя не кольнул, — забудешь, как родного отца зовут. Господа! — обратился он к публике. — Просим всех покинуть вагон. Смертельно опасная встреча с крокодилом окончена. Пора впускать новых зрителей.

— Мне не понравилось, — призналась Мария, когда, перейдя вокзальную площадь, они направились к трамвайной остановке.

— Voilà tout[8], как выразилась бы мама, — ответила Тали. — Тут и нечему нравиться. Но что другое можно было придумать? В конце концов, где еще можно увидеть крокодила? В нашем Быке?

Этим минорным аккордом кончилось их первое «великое развлечение» — осмотр крокодила. Через несколько дней и зверинцу, и вагону с крокодилом, который вяло плескался в своей грязной воде, предстояло навсегда оставить город.

Однако для Марии настоящий праздник еще не наступил. Это произошло в день, когда ставили «Богему»… Она начала готовиться к спектаклю еще с утра, и сердце у нее билось от нетерпения, а все тело охватывала дрожь, близкая к лихорадке. Тщательно умывшись, она почистила туфли, спросила у мамы разрешения начесать на лоб челку, которую завила щипцами, взятыми у мадам Терзи. Все это время возле нее вертелась Ляля, она хныкала и просила тоже взять ее в оперу, тоже сделать такую же челку, пока наконец, встретив решительный отказ, не отомстила Марии, рассказав, откуда на самом деле в доме появилось платье из органди. К великой радости матери, девушка, занятая радостными сборами, не придала особого значения злой выходке сестры.

И вот наконец за два часа до спектакля Мария, одетая в свое великолепное платье, в до блеска начищенных туфлях, с челкой на лбу звонила в дверь дома адвоката Предеску.

Время, проведенное у подруги, пока та собиралась и пока одевались родители Тали, у которых тоже были билеты, тянулось мучительно долго. И вместе с тем оно пробежало как во сне. Мария, нетерпение которой достигло апогея, потом не смогла бы вспомнить, что делала в те два часа, что говорила, где сидела. И лишь потом, через несколько дней, когда улеглось немного волшебство, которым сковало ее чудо, эта незабываемая феерия, она с удивлением начала вспоминать отдельные подробности, словно бы и не касавшиеся ее, но на деле имевшие к ней самое прямое отношение. Так, уже дома, вешая на плечико платье из органди, она вдруг заметила великолепную атласную ленту и словно в тумане увидела, как кукоана Нина повязывает эту ленту у нее на шее пышным бантом, чтоб еще больше украсить наряд. И несколько дней не проходил тонкий аромат духов, капелькой которых мать подруги мазнула им обеим корешки волос за ушами, перед тем как выйти из дома.

Что касается спектакля, то все было именно так, как она и представляла в сладостном ожидании, начавшемся еще тогда, когда она впервые увидела билеты, и которое не проходило, наверное, даже во сне. Все было изумительно, начиная с ослепительно сверкающих люстр, мягких ковров под ногами и кончая сценой, занавес которой, пока еще таинственно скрывающий пленительную, загадочную неизвестность, заставил ее вздрогнуть от нетерпения, — или, может, просто все это определялось необъяснимым чувством страха, внезапно овладевшим ею. Однако то, что последовало после того, как под волшебные звуки музыки занавес стал медленно, торжественно подниматься и откуда-то из глубины сцены появилась божественная Липковская, голос которой заполнил зал, проникая в сердце каждого из собравшихся, — это мгновение превзошло все, что Мария могла себе представить. Ей удалось только задержаться на мысли, что по сравнению с действительностью мечты оказались бледной фантазией, когда исчезло все окружавшее ее. Стал невидимым, отдалившись куда-то в немыслимые дали, белый зал с позолоченными, как в церкви, колоннами. Поблекли и исчезли из памяти наряды дам, которые еще несколько мгновений назад приводили ее в такой восторг. Она забыла и мать, и отца, и Лялю, оставшуюся дома, забыла даже Тали, хоть та и сидела рядом с ней, и оказалась словно бы одна на свете, маленькая, притихшая в своем кресле, с жадно устремленным на сцену взглядом и оглушенная накатывающейся на нее лавиной звуков. Она боялась даже пошевелиться, следя за происходящим на сцене, хотя сказать с уверенностью, что действительно следила за развитием действия, нельзя было. Уносясь вслед за сладостными звуками музыки, с напряжением всматриваясь в каждый жест актеров, следя за выражением лица каждого из них, вслушиваясь в их сильные и вместе с тем такие трогательные голоса, наполнявшие душу томительным восторгом, от которого в какие-то мгновения наслаждение переходило в боль, Мария на самом деле не столь уж внимательно вдумывалась в смысл происходящего на сцене. Поэтому в антракте, увидев на глазах соседей слезы, даже слегка смутилась. Что до нее, то она испытывала