Переправа - Джек Кетчам

остановили лошадей, и только свирепо смотрела на Харта, наблюдая, как он слез со своего черногривого коня, подошел к ней, взял винтовку и засунул ее в ножны, а затем наклонился к ней и крепко сжал ее лицо в ладонях.

У нее там был глубокий порез, и ей, должно быть, было очень больно, но она ничего не сказала.

- Ты должна кое-что вспомнить, женщина, - сказал он. - Твоя подружка умерла на мне прошлой ночью. Это имеет для тебя значение? Тебе есть до этого дело? Не думаю. Значит, так ты благодаришь за помощь?

Он сжал сильнее. Кровь просочилась сквозь повязку под его большим пальцем.

- Эй, Харт, - сказал я. - Боже, Харт!

Она была воровкой, но ей было больно, и она была женщиной, и я уже почти спустился со Сьюзи, когда Матушка протянул руку и остановил меня.

- Оставь, сынок.

- Не вмешивайся, Белл, - сказал Харт, а затем обратился к ней: - Теперь ты будешь со мной разговаривать? А то мне уже порядком надоело, как ты смотришь на меня исподлобья, если ты понимаешь, о чем я. Ты обворовала меня, обворовала Матушку и Белла, и я хочу знать, почему, и если ты не начнешь говорить со мной в ближайшее время, я могу просто забрать чалого и оставить тебя под этим чертовым деревом на съедение волкам и койотам. Потому что я вижу перед собой круглую дуру, которая занимается черт знает чем.

Он отпустил ее и отошел в сторону. Наконец она кивнула.

- Можно мне попить воды? - спросила она.

Это были первые английские слова, которые мы от нее услышали.

- Черт возьми, - сказал Матушка, - ты можешь даже поужинать. Мы все поужинаем. А потом поговорим. Ты не против, Харт?

- Я согласен, Матушка.

- Как тебя зовут, черт возьми? - спросил он, и она ему сказала.

* * *

Мы посадили ее на лошадь и поехали в лучах быстро заходящего солнца к известному нам ручью, где мустанги любили принимать водные процедуры по вечерам. Она сказала нам, что хочет искупаться, что от этого ей станет гораздо лучше, и никто не пытался ее отговорить. Харт сказал, что пойдет с ней. Сказал, что надо напоить лошадей и наполнить фляги. Мне это показалось не совсем приличным, но и его тоже никто не пытался отговорить. Даже она. Я мог только догадываться, что она не очень любит уединение.

Матушка предусмотрительно взял с собой свежие бинты, чтобы заменить их после купания.

Мы смотрели, как они спускаются по склону к ручью: Харт вел наших лошадей, а Елена - ту, что украла у Матушки, а затем принялись собирать скудно росший вокруг кустарник для костра.

- В чем его проблема, Матушка? - спросила я, когда мы уже почти закончили.

- Чья? Харта? Ты про его отношения с мексами?

Я кивнул.

- Черт, Харт хорошо знает мексов. Большинство из них все еще наполовину индейцы, понимаешь. Так что ты должен показать им свои яйца. Заставить их уважать тебя. Иначе они вполне могут перерезать тебе глотку ночью только потому, что им понравился блеск твоих сапог. Ты знаешь, что Харт был погонщиком во время кампании Уина Скотта в Пуэбле?

Я сказал, что не знаю. На самом деле я был удивлен и сказал ему об этом - что я сам был со Скоттом, и Харт знал об этом, как и он. Так почему же они мне ничего не сказали?

- Черт возьми, я тоже там был, - сказал Матушка. - Я тебе об этом не рассказывал.

- Почему?

- Потому что ты не спрашивал, Белл. Во всяком случае, там мы с Хартом и познакомились. Летом 47-го, сразу после того, как Санта-Анна надрал Скотту задницу в Серро-Гордо, перед самым наступлением на Мехико.

- Ты был там в гарнизоне? В Пуэбле?

- Нет. В обозе снабжения. Это было страшное время для всех, независимо от того, где кто находился.

- Я знаю. Санта-Анна рыскал по округе в поисках войск и денег, а мы просто сидели и ждали подкрепления и заполняли проклятые госпитали. В течение нескольких месяцев мы ежедневно теряли в гарнизоне по дюжине человек от жары и дизентерии, и нам оставалось только заворачивать их в испачканные дерьмом одеяла, в которых они умерли, и сбрасывать в ямы снаружи. Скотт обладал ослепительным военным умом. Ублюдок не переставал муштровать парней, которым повезло получать половину пайка. И вот, в ожидании, когда 9-й полк Новой Англии, кажется, пополнит его чертовы ряды, он уничтожает солдат на плацу. Сумасшедший сукин сын.

- Но ты так и не увидел худшего, Белл.

- Я видел Мехико.

- Согласен, это было ужасно. Но хуже всего были партизаны. Я был в обозе снабжения, как я уже сказал. Харт был погонщиком. Мы насмотрелись на этих сукиных детей и видели, что они вытворяли. Сначала они обчистят тебя до нитки, а потом просто убьют ради удовольствия. Вырежут человеку сердце, язык, оторвут член и привяжут к ветке, на которой висит его тело. Это должно было напугать других до усрачки, и поверь мне, так оно и было.

У нас уже было достаточно сухого можжевельника и кустарника, поэтому мы начали собирать камни для костра.

- Хочешь послушать рассказ? О Харте тех времен?

- Конечно.

Мне хотелось узнать о Харте как можно больше. Он по-прежнему оставался для меня загадкой. О Матушке я кое-что знал. Он был родом из Миссури, никогда не был женат, его отец был пресвитерианским проповедником шотландско-ирландского происхождения и давно умер от пьянства. Его сестра и два брата остались на востоке. А Харт сказал мне только, что бывал то тут, то там. Любые сведения о Харте были для меня очень желательны.

- Ну, это было за пару месяцев до нашей встречи, а я узнал об этом незадолго до этого. Харт перегонял скот и большую крытую повозку, полную соленой говядины и сухарей, через арройо, в нескольких милях к северу от Пуэблы. Он нанялся на эту работу за три доллара в день, неплохие деньги, верно? Впереди ехал парень по имени Чарльз Берри - именно он рассказал мне обо всем этом, так что ты должен знать, что это не выдумка, - парень из Род-Айленда, можно сказать, предприимчивый, который рассчитывал заработать кругленькую сумму на американской кавалерии. Кроме Харта были еще два погонщика и пятьдесят голов