Переправа - Джек Кетчам

Перед нами происходила торговля живым товаром.

Я увидел около тридцати молодых женщин, расположенных группами для осмотра, - товар сестер были выставлены на всеобщее обозрение. Некоторые просто стояли, скованные вместе, другие были привязаны к столбам или колесам повозок, их одежда представляла собой причудливую смесь дешевых сорочек, мужских рубашек и брюк, грязных платьев и рваного нижнего белья или неузнаваемых лохмотьев, которые едва прикрывали их, среди них было даже одно испачканное рваное свадебное платье. Я видел накачанные наркотиками, в синяках, полубезумные лица, чисто вымытые для покупателей. Я видел покупателей и их помощников, мексиканцев и белых, хорошо одетых и потрепанных, потеющих от жара костров, двигающихся среди женщин, раздвигающих одежду и хватающихся за обнаженную грудь, промежность или ягодицы, проверяющих зубы и десны, смеющихся и разговаривающих между собой.

Я видел огнестрельное оружие повсюду.

Мы собирались сражаться не с двенадцатью или пятнадцатью мужчинами и тремя женщинами. На самом деле я видел только двух женщин, не выставленных на всеобщее обозрение, - по описанию Елены, это были младшие сестры, Мария и Люсия, - которые переходили от покупателя к покупателю, как владельцы ранчо на выставке рогатого скота, несомненно, обсуждая цены.

Но мужчин было более двух десятков.

- Насколько хорошее у них вооружение? - спросил Харт.

- Вооружение?

- Револьверы, винтовки. Насколько они хороши?

- По-моему, очень даже неплохие.

- Подождите здесь. Это займет всего несколько минут.

Он повернулся и начал отползать в ту сторону, откуда мы пришли, никто и не думал его расспрашивать, а мы лежали, наблюдая за суетящейся толпой и прислушиваясь к потрескиванию костров вблизи и вдалеке.

- Зачем все эти костры? - спросил ее Матушка. - Они что, каждую ночь зажигают здесь эти проклятые штуки?

- Каждую ночь. Чтобы прогнать темноту. Чтобы отгородиться от джунглей и живущих в них существ.

Матушка посмотрел на нее так, словно она была не вполне нормальной, и я, наверное, тоже.

Перед нами расстилалась бесплодная пыльная равнина.

- Когда-то все это было джунглями. Много-много лет назад. Для сестер это все еще джунгли.

Нам осталось только обдумывать это, лежать и наблюдать, пока мы не услышали позади себя легкий шорох, обернулись и увидели Харта, который снова полз к нам через заросли, с попоной, перекинутой через плечо.

- Подождите здесь, - сказал он. - Я вернусь через несколько минут.

- Ты это уже говорил, - сказал Матушка.

- Смотри и учись, Матушка.

Он снял шляпу, загнул поля, снова надел, завернулся в одеяло, встал во весь рост и медленно пошел вперед, словно в его присутствии здесь не было ничего необычного. Мы услышали, как щелкнули кости в его руке, как сидевший у костра охранник их услышал, положил недоеденного кролика на пень, вытер жирные пальцы о рубашку, поднял винтовку и встал.

- Quien es?[17] - спросил он.

- Que mosca te ha picado?[18]

- А?

Харт говорил скучающе и лениво, в то время, как охранник - раздраженно и растерянно. Потом мы внезапно все поняли, когда Харт сильно пнул его между ног, так что тот выронил винтовку и издал резкий сдавленный звук, который Харт приглушил ладонью, затем опустил охранника на колени, поднял винтовку и хорошенько стукнул его прикладом по голове.

Он за одну руку оттащил мужчину туда, где лежали мы, передал винтовку Матушке, а одеяло мне, перевернул его и вытащил из-за пояса револьвер.

- "Кольт Миротворец" 45-го калибра. Дама была права. Хорошее оружие, - oн достал свой собственный древний револьвер и разрядил его. - Я бы попытался продать эту штуку обратно Гасдорфу, но сомневаюсь, что он даст мне за нее хоть пенни. Надо было закопать его рядом с его дедом.

Он бросил свой старый револьвер в кусты и убрал новый в кобуру.

- Теперь тебе лучше? - спросил Матушка.

- Намного лучше.

- Рад это слышать. А что будем делать с парнем?

- О, он еще немного поспит.

- Нет, не поспит, - сказала Елена.

Она сняла нож охранника с его пояса, обнажила его, и прежде чем кто-то из нас успел понять, что она задумала, Елена подняла его голову за волосы и перерезала ему горло так ловко, как перерезают горло свинье, а затем быстро отбросила голову в сторону, так что кровь из его яремной вены залила землю рядом с нами.

- Теперь я чувствую себя лучше, - сказала она.

Она подняла голову, как бы побуждая нас что-нибудь сказать, но никто из нас не собирался ничего говорить. Помимо личных причин, которые, как я считал, были, вероятно, очень вескими, нужно было признать, что в этом была определенная логика. На одну карту в колоде меньше. На одну причину меньше, чтобы быть начеку. Харт кивнул в сторону поселения.

- Ты видела там свою сестру?

- Да. Она в последней группе, ближе к xасиенде. Селин в белом.

- Я ее вижу.

Я тоже ее заметил. Симпатичная девушка лет пятнадцати-шестнадцати в обтрепанной белой комбинации и кофточке. С такого расстояния я не мог разобрать выражение ее лица, как ни пытался - то ли решительное, то ли испуганное. Мне хотелось узнать, какова вторая половина этой семьи.

- У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу того, как мы это сделаем, Харт? - спросил Матушка. - Мы же не можем просто подойти и пнуть их всех по яйцам, как бы оригинально это ни было.

- Спасибо, Матушка. У меня есть идея, которая может сработать.

Но мы так и не узнали, что это за идея, потому что в этот момент толпа неожиданно смолкла, двери xасиенды распахнулись, и из них вышла - нет, выскользнула, как какая-то мексиканская ведьма на метле, - самая старая женщина, которую я когда-либо видел вне больничной койки. Фурия с беспорядочно растущими во все стороны волосами, ухмыляющаяся, затянутая во что-то белое и полупрозрачное, с длинными висячими грудями, колышущимися под одеждой, с выбеленным черепом, венчающем голову, словно корона и лицом, разрисованным черными полосами и кругами поверх сухой глиняной основы. Ева. Она несла перед собой длинный черный клинок, сжимая его обеими руками. Рукоятью вниз, острием вверх.

Судя по его размеру она не должна была даже быть в состоянии поднять его.

Мужчина позади нее тоже был разрисован, лицо черепа было надето на его собственное лицо, череп был черно-белым и поблескивал в мерцающем свете костра. Он был обнажен по пояс,