Иосафат Барбаро. Путешествие в Тану - Vagabondo

Небольшой город, который представляла собой Тана в XV в., был, надо полагать, полностью венецианским, тогда как раньше, [44] во всяком случае до разгрома, учиненного Тимуром в 1395 г., территория, отведенная для венецианцев, была лишь «кварталом» в окружавшем его местном (половецко-татарском) поселении, наподобие Астрахани в устье Волги. Повторяем, что город был несомненно невелик, но имел и свою администрацию, и ремесло, и торговлю, и, как всегда в подобных колониях, несколько пестрое население. К сожалению, насколько известно, не сохранилось устава Таны; но, возможно, его как особого документа, подобного, например, большому уставу 1449 г.[121] для генуэзских колоний в Крыму, и не было, а правила городской жизни устанавливались решениями сената[122] и договорами с татарами об основании и ряде возобновлений колонии на Дону.

Несколько черт административного устройства небольшой части Таны XV в. отражены в упомянутом уставе 1449 г. В его заключительных статьях помещены некоторые правила о генуэзских станциях, подчиненных Каффе; все они, конечно, находились на Черном море. Это Солдайя, Чембало, Трапезунд, Коппа или Копарий (около кубанских устий), Тана, Синоп, Севастополь, Самастро. В статьях о Тане, сказано о жалованьи (salarium) консула, об избрании двух массариев (финансовые контролеры), о жалованьи писцу (scriba), переводчику (interpres), двум служителям (servientes), о деньгах на ремонт стен; о финансовой базе колонии — ее составляли доходы от торговой пошлины (comerchium) в размере 1 % с ввозимых и вывозимых товаров, от остальных налогов (cabelle), от арендной платы за земельные участки (terraticum comunis), от различных штрафов (condemnationes). Массарии вели книгу для записи прихода и расхода (introitus et exitus) этих средств.[123]

Правила, зафиксированные в середине XV в. для генуэзцев в их колонии в Тане, соблюдались — едва ли с большими отклонениями и отличиями — и в венецианской части Таны.

В венецианскую Тану периодически назначался консул, хотя, как видно по документам, в XV в. ему уже не всегда удавалось сразу попасть туда, и он надолго задерживался то в Константинополе, то даже неподалеку — в Каффе.[124] Консул в Тане, возможно, обладал фактически даже большей властью, чем в других колониях, будучи здесь поставлен лицом к лицу с татарами, с турками, с племенами Предкавказья, сохраняя колонию, [45] временами отрезанную от родины и имеющую поблизости лишь почти всегда враждебную генуэзскую Каффу.

В помощь консулу, как и в других (и не венецианских) колониях, избирался совет 12-ти; были у него помощники по финансовой части; составлением документов занимались секретарь-нотарий и писец. Консула всегда сопровождал переводчик, а в торжественных случаях ему предшествовал жезлоносец (bastoniere), о котором случайно, описывая поднесение подарков татарскому царевичу, упомянул Барбаро (§ 17). Вместе с консулом из Венеции отправляли в Тану отряд наемных арбалетчиков или балистариев.

Кроме обычных административных и судебных обязанностей, консул должен был хорошо разбираться в делах татарских ханов, враждовавших друг с другом и постоянно менявшихся: надо было платить им взносы за землю в Тане, так называемый «terraticum» или «teradego», и не ошибаться, кому именно его платить. В 1428 г. хан Улуг Мехмед потребовал с только что приехавшего в Тану нового консула уплаты «terraticum» и подарков.[125] Хан не стал ждать решения консула и совета 12-ти, но просто задержал двух венецианских купцов — Фому Корнера и Филиппа Марчелло — и принудил их заплатить ему 9500 безантов в счет взноса. Узнав об этом, сенат постановил возместить обоим купцам уплаченные ими деньги и приказал консулу собрать одну треть нужной суммы с владельцев домов в Тане, а две трети — с купцов, там торгующих.[126]

По документам нельзя составить полный список консулов Таны;[127] отметим только, что в колониях на Черном море в XV в. часто встречалась фамилия Дьедо. При Барбаро в Тану было избрано три консула этой фамилии — Арсеньо (в 1436 г.), Марко (в 1438 г.) и еще раз Марко (в 1448 г.); в те же годы Франческо Дьедо был консулом в Маврокастро. В рассказе о своих беседах в Тане с татарским послом, вернувшимся и» Китая, Барбаро упомянул Никколo Дьедо, одного из старых обитателей Таны, который прошел по городской площади мимо беседующих.[128] Сам Барбаро, через несколько лет после возвращения из Таны, был избран туда консулом; однако, сначала согласившись с этим избранием, он все же не поехал в Тану,[129] и вместо него через год был послан Никколo Контарини.[130] [46]

На площади города[131] располагались мастерские и лавки. По сохранившимся в памяти впечатлениям Барбаро описывает разыгравшуюся здесь оживленную сценку, типичную для Таны, — ее быт едва ли отразился бы где-либо, не будь записок венецианца. Он сидел в лавке, где изготовлялись и продавались стрелы, и разговорился с купцом-татарином, торговцем цитварным семенем (оно в массовом количестве вывозилось именно из приазовских степей). Услышав от окружающих, что неподалеку появился отряд черкесов, нередко грабивших городских жителей, оба — и купец, и Барбаро, смелый и тогда еще молодой, — решили, набрав человек 40 вооруженных людей, выехать за стены (что и было разрешено консулом) и напасть на черкесов. Эта опасная, но обычная в тех местах «забава» была осуществлена: черкесы были частью перебиты, частью бежали, нападавшие вернулись невредимыми (§ 29).

Хотя такие зарисовки интересны и неожиданно колоритны, но они слишком отрывочны: они способны дополнить картину, но не создать ее. А для полной картины у Барбаро не хватает характеристики населения Таны. О людях в Тане можно судить только по случайным о них упоминаниям.

Значительную группу здесь составляли, конечно, венецианские купцы со своей венецианской администрацией во главе; многие из них подолгу (как и сам Барбаро) жили в Тане[132] и, по-видимому, сплачивались в некое купеческое сообщество; Барбаро нередко говорит: «мы купцы» (nui mercadanti), как бы выражая мысль об общих интересах всех этих людей. С венецианскими купцами в ряде случаев могли быть связаны и купцы татарские, допускаемые в венецианскую Тану. Вообще среди населения города было, надо думать, немало татар; их Барбаро определяет как «городских» (tartan della terra), т. е., в противоположность степным кочевникам, имеющих разрешение проживать в Тане. Они в какой-то мере сжились с венецианцами, которые в большинстве случаев могли говорить по-татарски. Барбаро они даже называли понятным им именем «Юсуф» (§ 40).

О трудящихся по рассказу Барбаро можно только догадываться: это были, конечно, мелкие ремесленники, одного из которых (специалиста по стрелам) Барбаро назвал мимоходом. Были, несомненно и другие; их работа, связанная с бытом населения, с морским и речным флотом, с надобностью всегда иметь при себе оружие и т. п., была особенно необходима в таком [47] изолированном, оторванном даже от крымского побережья городке. О работниках сельского хозяйства речи нет вовсе: возможно, что небольшое население Таны питалось преимущественно привозными продуктами, например из недалеко расположенной — по-видимому, на Кубани — страны «Кремук», об изобилии хлеба, мяса и меда в которой писал Барбаро (§ 42). Действительно, едва ли жители Таны, сидевшие за крепостными стенами, часто с запертыми воротами, всегда готовые к осаде со стороны степи, могли иметь поля и огороды за стенами, а если и имели их, то, надо думать, не всегда могли собрать плоды своих трудов. Один из видов работы простого населения составляла рыбная ловля, причем практиковался наемный труд, как было на пескьерах Барбаро и других купцов. По одному случаю, о котором рассказал Барбаро (§ 10), видно, что в Тане можно было нанять десятки людей (у Барбаро это 120 землекопов — вероятно, люди местного происхождения), которым платили по три дуката в месяц.

Были в Тане и люди, приехавшие из Венеции, — постоянно сменявшиеся наемные арбалетчики, слуги состоятельных венецианцев, духовные лица, случайно попавшие сюда ремесленники. В Тану специально направлялись врач со слугами и цырюльник.[133] Несомненно было некоторое количество рабов в личном услужении у состоятельных лиц, но большее число рабов лишь проходило через Тану, где их продавали перед отправкой морем в Константинополь и другие города Средиземноморья.[134]

Все население Таны, неопределимое численно, было, конечно, невелико. Едва ли много насчитывалось и представителей трудящихся; в условиях жизни небольшого разноплеменного поселения они не могли образовать сколько-нибудь сплоченные группы; здесь не было заметно и следа каких-либо социальных, хотя бы спорадических движений, которые не раз (особенно в XV в.) проявлялись в Каффе и даже беспокоили правительство в Генуе.

Барбаро, как и все итальянцы, либо подолгу жившие в Тане, либо временами посещавшие ее, не только вообще представлял себе окружающую татарскую Орду, но и хорошо знал ее. Среди татар этот «Иосафат», житель Таны, был известным многим из них «Юсуфом», говорившим на их языке. Как о самом обычном деле, пишет Барбаро о своих поездках в Орду, куда он отправлялся верхом на коне (§ 33), когда в степи налаживалась мирная обстановка. В Орде он наблюдал своеобразную для глаз итальянца-горожанина жизнь кочевников и особенно отметил любопытный и малоизвестный факт: земледелие у татар, их весьма богатые урожаи, изобилие продаваемого ими зерна (§ 35). Быть [48] может, это явление не было повсеместным, не стало широко распространенным, но — наблюдаемое у кочевников — оно казалось необычайным, удивительным и даже неправдоподобным («Кто, кроме очевидца, мог бы рассказать!» — восклицает обычно сдержанный автор). Контарини, видевший степи лишь проездом и ничего не знавший о землепашестве у татар, пишет, что татары вовсе не представляют себе, что такое хлеб, разве только и видели его те, кому довелось побывать в Москве. Важно, что сообщение Барбаро объясняет смысл с первого взгляда как будто малопонятных слов, брошенных Пеголотти в его обширном трактате: здесь автор как раз утверждает, что в Каффе зерно закупалось не только у генуэзцев, но и непосредственно у татар.[135]