Иосафат Барбаро. Путешествие в Тану - Vagabondo

Семенов нередко опускает то, что представляет для него трудность. Например, Барбаро пишет[56] о татарском правителе степной части Крыма, которому платила дань генуэзская Каффа. Степные пространства названы «la campagna». Этим словом генуэзцы и венецианцы обычно называли причерноморские степи. Семенов в переводе просто опустил это слово, что в дальнейшем послужило причиной ошибки у позднейших историков.[57]

Хорошо известны описания, сделанные и Контарини и Барбаро,[58] московского мясного рынка на льду Москвы-реки в пределах города. Здесь в огромном количестве выставлялись на продажу цельные замороженные туши коров и свиней; будучи твердыми, как камень, они стояли на ногах (in piedi). В переводе же [27] Семенова это своеобразное зрелище на рынке приобрело комические черты: «Любо смотреть на это огромное стадо мерзлой скотины, совершенно уже ободранной и стоящей на льду на задних ногах».[59] Почувствовав, по-видимому, некоторый недостаток в приведенной фразе (у Контарини), переводчик убрал в соответственном месте сочинения Барбаро (§ 55) смешные слова «на задних ногах» и оставил без перевода слова «messi in piedi».[60]

Есть у Семенова недочеты и в области исторической географии. В «Путешествии в Тану» «Tumen» он не счел за Тамань,[61] хотя «Tumen» названа вместе с «Githercan», т. е. с Астраханью, а также с Волгой. Название же «Soria» у Контарини, тоже связанное с «Githercan» — Астраханью, он понял как «Тана» (?), тогда как это — татарская столица Сарай.[62] Этими неточностями в переводе Семенова и были закреплены две существенные ошибки.

Неверно понято Семеновым также сообщение Барбаро о Готии в Крыму. Барбаро правильно указал, что «далее за островом Каффы» лежит Готия, которая тянется вдоль берега «Великого» моря[63]. Слово «dreto» ( = dietro — позади, далее за) сказано с точки зрения человека, смотрящего с востока на запад от Керченского пролива. На переднем плане перед ним Каффа и восточная часть всего полуострова, далее тянется по морскому побережью Готия. Соответственно переводу и примечанию Семенова получается, что Готия находится вне Таврики, тогда как крымские готы, образовавшие государство Феодоро, никогда не распространялись даже на крымские степи.

Примеры подобных ошибок и неточностей можно умножить. Отсюда вывод: пришло время заменить перевод Семенова новым переводом труда Иосафата Барбаро.

О нем писали мало; нет монографий, почти нет и статей,[64] хотя имя его помещается во всех итальянских энциклопедиях, в работах по истории географии, в обзорах литературы о средневековых путешественниках и их записках.

Более ста лет тому назад издатель донесений Барбаро венецианскому сенату, итальянский ученый Энрико Корне, обратил [28] внимание на какое-то «пренебрежение» (la noncuranza) к Барбаро со стороны историков и пытался объяснить это чрезмерной краткостью и сухой сдержанностью произведений этого автора (la riservatezza usata dal Barbaro).[65] Едва ли эта черта в сочинениях Барбаро — если вообще она верно подмечена — послужила причиной малого к нему внимания, но действительно сведения о нем, более или менее систематически изученные, сосредоточены всего лишь в одной статье итальянца Никколo ди Ленна, напечатавшего ее в 1914 г.

Это обстоятельная работа, в которой обрисованы все периоды жизни и этапы деятельности Иосафата Барбаро. Автор использовал данные многих документов (шесть из них он издал в приложении к статье)[66] и оба сочинения Барбаро. На них он построил свое исследование. Большое внимание он уделил географическим сведениям из «Путешествий» Барбаро, дав комментарий к географическим названиям, встречающимся в его трудах. Несмотря на ряд неточностей и некоторые ошибки,[67] этот комментарий полезен, как полезна и вся статья в целом.

Весьма бедна приложенная к статье библиография. Кроме указания на две рукописи трудов Барбаро (из «Raccolta Соrrеr» и из «Biblioteca Marciana», обе XVI в.) и на два издания XVI в. (издание Антония Мануция 1543 г. и второй том «Navigationi et viaggi» Дж. Батт. Рамузио), перечислены три перевода (латинский 1601 г., французский 1735 г. — оба несовершенные, — и английский XVI в., изданный в 1873 г.) и семь названий книг, в которых говорится о Барбаро (книги напечатаны между 1752 и 1891 гг.). И это все, что мог назвать автор специальной статьи о Барбаро. Теперь, спустя более полувека после появления работ ди Леннa, стало больше соответственных книг общего содержания,[68] но специальных исследований не появилось.

История Таны (XIV—XV вв.)

История венецианской колонии в Тане — несмотря на то, что это название встречается в большинстве источников, касающихся прошлого городов и поселений на черноморском побережье, — не привлекла внимания исследователей истории Северного Причерноморья и осталась до сих пор недостаточно освещенной. Правда, в начале этого века академик М. М. Ковалевский напечатал очерк о Тане,[69] послуживший автору одним из элементов при подготовке его капитального трехтомного труда «Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства» (1898—1903). Работая в архивах Венеции, Ковалевский рассмотрел группу документов об ее колонии в Тане, однако, преследуя цели изучения общеевропейской экономики, он при анализе текста не сопоставлял их содержания с событиями, как в самой Венеции, так и вообще на Леванте, в Константинополе, в Причерноморье. Наряду с этим Ковалевский не подверг анализу важные документы, уже изданные в его время, в «Diplomatarium Veneto-Levantinum» (1880, 1899), тем более не занимался он нарративными источниками. В его очерке о Тане имя Иосафата Барбаро, многолетнего обитателя Таны и автора записок о ней, упомянуто — как это ни странно — лишь однажды, по поводу отказа Барбаро занять там пост консула.

При полном внимании к труду одного из крупнейших русских историков нельзя в наши дни считать излишним создание очерка об историческом развитии Таны в XIV—XV вв., тем более что ни на русском, ни на каком-либо из иностранных языков до сих пор нет обстоятельной и документально обоснованной истории Таны.

Предлагаемое ныне исследование истории Таны построено исключительно на данных наибольшего числа доступных нам источников.[70]

Какова же история Таны, наиболее удаленной от своей метрополии венецианской колонии, расположенной, как признавали сами ее хозяева, «на краю света» (in confinia mundi) и «в пасти врагов наших» (in faucibus inimicorum nostrorum)?[71] [30]

Какова история этого небольшого укрепленного поселения, которое отмечено на первых же страницах известного руководства по заморской торговле, принадлежавшего перу Франческо Бальдуччи Пеголотти, авторитета всех купцов, действовавших в XIV—XV вв. в большей части торговых пунктов на средневековых морских и сухопутных маршрутах?

С начала XII в. венецианские и генуэзские купцы стремились к систематическому овладению и прочному обладанию выгодно расположенными портами и островами на Леванте. Это стремление неизменно осуществлялось в остром соперничестве между правительствами обеих итальянских приморских республик, в попеременном успехе то Генуи, то Венеции. Со второй половины XIII в., когда в восточной части собственно Средиземного моря, в так называемой Романии, торговые станции обоих городов более или менее установились, особенно заманчивым — и трудным — стало проникновение на отдаленные восточные берега единой системы Средиземноморья, которая охватывала Черное, или, как его называли средневековые итальянцы, Великое море (Маге Maius, Mare Maggiore).[72] Трудность — кроме факта постоянного соперничества в деле захвата этих берегов — заключалась и в том, что Черное море было замкнуто Константинополем с его проливами.

В XII в. генуэзцы одолели этот барьер: в 1169 г. они добились от императора Мануила I Комнина важнейшего для себя хрисовулла, по которому им разрешалось плавать и торговать в Черном море.[73] Но затем, после завоевания византийской столицы крестоносцами в 1204 г., путь к берегам Черного моря для генуэзцев закрылся, а в Крыму появились венецианцы, получившие права торговли, как было, например, в Солдайе.[74]

В 1261 г. окончательно восторжествовали генуэзцы. По Нимфейскому договору[75] император Михаил VIII Палеолог не только закрепил их право плавания и торговли на Черном море, но и [31] утвердил полный запрет любым латинянам (кроме пизанцев) вообще появляться в его пределах.[76] Правда, опасаясь чрезмерного экономического подъема Генуи, Михаил Палеолог в 1265 г. поспешил допустить в Черное море и венецианцев,[77] но генуэзцы навсегда удержали там господствующее положение. Вырос их важнейший и крупнейший торговый центр; сначала это была небольшая территория рядом с давно заглохшим поселением, которое Константин Порфирородный называл «o KajaV»; с середины XIV в. оно разрослось в целый город, обведенный крепостной стеной с башнями; консулы его умели проводить гибкую политику с местными правителями, осуществлявшими власть Золотой Орды в Крыму, в так называемой Газарии. Расширились и окружающие генуэзские владения, охватившие немалую территорию между двумя крепостями — Солдайей и Чембало. Одним словом, генуэзцы прочно завладели настоящей, организованной как колония станцией в Таврике, сохранявшейся ими до возможного предела, когда турки в 1475 г., взяв Каффу, прекратили навсегда их северночерноморскую торговлю. Несмотря на исключительную экономическую (и военную) мощь на Средиземном море, Венеция по сравнению с Генуей не достигла столь прочного положения на Черном море.